Страница 2 из 9
– Все становится ясно, если знаешь дословный перевод этих выражений. – объяснил парень. – «Ни хао» буквально означает «Ты хороший». А «Ни хао ма?», соответственно, переводится как «У тебя все хорошо?»
Попутчик записал на бумаге еще несколько фраз, рассказал о четырех китайский тонах, похвалил мою способность быстро запоминать иностранные слова и правильно их произносить. Мы с энтузиазмом позанимались минут двадцать, а потом замолчали и не общались уже до самого конца пути. Он вернулся к учебнику, а я без конца повторял про себя китайское приветствие.
Я поймал себя на том, что произношу «ни хао» как мантру: «Ты хороший. Ты хороший. Ты хороший». Ласковый второй тон и утвердительный третий вносили в сознание приятное успокоение. «Ты хороший», уговаривал я сам себя. «Ты хороший», повторял я вопреки тому, что люди обычно говорили мне в лицо. «Ты хороший», упрямо старался убедить я себя и чувствовал, что постепенно начинаю в это верить.
Внезапно внутри меня словно ослаб узел, много лет туго затянутый и не дававший выйти наружу тревоге, унынию, напряжению и отчаянию. Я ощутил, как мое внутреннее пространство между сердцем и диафрагмой свободно развернулось, и сделал невообразимо глубокий, бесконечно долгий вдох. А вместе с выдохом я исторг из себя все то, что тяжким грузом сдавливало сердце, иссушало желания и сводило мою жизнь к унылому, беспросветному прозябанию.
Глава вторая
Я вышел на перрон и сразу же увидел ее. Сун Лимин стояла у вагона в черном плаще, прижимая к груди белую табличку с моим именем. Для китаянки она была слишком высока и неправдоподобно красива – гораздо красивее, чем на фотографии в Интернете. Черты ее лица – прямой нос, чувственный рот, округлый подбородок – подкупали идеальной правильностью. На всем облике девушки лежала печать аристократической утонченности. Ее не по-китайски огромные глаза были полны безмятежности, но вместе с тем их черная глубина, казалось, мягко вбирала окружающее пространство, сминала его и неумолимо засасывала в космическую бездонность, притаившуюся за радужной оболочкой. Сун Лимин стояла неподвижно, словно изваяние, и в то же время создавалось впечатление, что она парит над сотнями ярко одетых низкорослых китайцев, оживленно сновавших вокруг. В своей отрешенности она казалась бесконечно далекой и недосягаемой для остального мира с его шумом и суетой.
Впрочем, ощущение холодной неприступности, якобы исходившей от фигуры и лица Сун Лимин, тут же рассеялось, едва я приблизился к ней и сбоку огласил воздух отрепетированным «Ni hao!».
– Ой, привет! – радостно воскликнула девушка, поворачиваясь ко мне всем телом. Взгляд ее, за секунду до этого погруженный в иные сферы бытия, тут же оживился, стал теплым и лучистым. – Ты что, знаешь китайский язык?!
– Dui! – с самым небрежным видом проговорил я, словно разговаривать по-китайски было для меня самым обыденным делом. – Ni hao ma?1
– Wo hen hao, – глядя с каким-то детским восхищением, ответила Сун Лимин. – Ni na?2
– Нина? – удивленно переспросил я, искренне полагая, что она, подобно китайским собратьям, решила называть себя по-русски для моего удобства. – Ты хочешь, чтобы я звал тебя Ниной? Но мне больше нравится твое настоящее имя.
Несколько секунд девушка с недоумением смотрела на меня, а потом расхохоталась. Ей было так смешно, что она даже выронила из рук табличку.
– Ну ты и шутник! – с очаровательной наивностью в голосе воскликнула Сун Лимин. – А я-то и вправду поверила, что ты говоришь по-нашему!
Я с таинственным видом вытащил из кармана листок, где студент написал несколько китайских предложений. Выразительно прочел две последние фразы из своего лингвистического арсенала: «Wo de han yu shuo de bu hao. Zai jian!» 3, – и, театрально поклонившись, убрал «разговорник» обратно.
– Ой, тебе надо в цирке работать, – качая головой и вытирая слезы смеха, сказала Сун Лимин с той же подкупающей детской непосредственностью. – Я сто лет так не хохотала!
Я молча усмехнулся: глядя на меня, вряд ли кому-то в голову могла прийти такая мысль. Мне, сутулому дохляку, со взглядом исподлобья и вечно хмурым лбом, на котором уже в двадцать лет поселились нестираемые морщины, – и вдруг на арену цирка, да в клоунском колпаке! И впрямь обхохочешься.
Вслух я, конечно, ничего не сказал, чтобы милую Сун Лимин в первый же день не начало тошнить от моего брюзжания. Я просто улыбнулся девушке и последовал за ней к выходу из вокзала. Позади меня, прихрамывая, катился неудобный отцовский чемодан. У него с незапамятных времен было поломано колесо, и, наверное, с тех же времен на его потрескавшейся рыжей коже остался ярлык иностранного аэропорта, где когда-то приземлялся старик…
Мы вышли на привокзальную площадь. Ее чудовищные размеры потрясли меня: мощенная серыми плитами территория простиралась так далеко, что края наполовину скрадывал белесый туман. Однако настоящий шок пережил я при виде огромного скопления азиатов, наводнявших пространство перед вокзалом. Многотысячная армия проворных китайцев напоминала живую массу – она волновалась и желеобразно перетекала из стороны в сторону, словно увлекаемая порывами ветра. Частицы этой массы сталкивались, разлетались и вновь сближались, проникали друг в друга и устремлялись кто куда. Броуновское движение сопровождалось оглушительным шумом, гортанными выкриками и непрестанным гудением, как от электропроводов с высоким напряжением.
Внезапно вспомнился мой предрассветный сон. Так вот же они, тысячи живых иероглифов, готовых смять и безжалостно растоптать все на своем пути, если не дай бог попадешь им под ноги! Сейчас смысл моего метафорического видения прочитывался максимально прозрачно и ясно. Выходит, странный сон снова предвосхитил явь, он будто подготовил меня к реальному «столкновению» с великим китайским народом. Глядишь, скоро и мои приятели, Гао с Хуаном, явятся во плоти.
Обалдев от светопреставления на привокзалье, я не сразу сообразил, что Сун Лимин тянет меня к стоянке такси – они выстроились длинными рядами слева от выхода. Девушка шагала впереди, уверенно лавируя между шебутными китайцами и автомобилями.
– Идем быстрее! – деловито крикнула она через плечо. – Иначе будем целый час стоять в очереди за машиной.
– А может, лучше по телефону такси вызвать? – неуверенно предложил я.
– Это еще зачем? – удивилась моя провожатая.
– Ну, дешевле будет, – изо всех сил стараясь не отставать, объяснил я. – Наверняка таксисты на вокзале втридорога берут. У нас, по крайней мере, так.
– Не говори глупостей, – фыркнула Сун Лимин. – Мы же не в России – здесь все по счетчику платят.
Я почувствовал себя жалким кретином. Стыдно признаться: дожив почти до сорока лет, я даже в России нигде не бывал, кроме родной провинции. И вдруг, как с корабля на бал, попадаю из сонной глубинки в кипящий жизнью Харбин, где десять миллионов человек живут по законам огромного мегаполиса, а я тут со своими сельскими правилами лезу! Ну не идиот ли? Опустив голову, чтобы китаянка не увидела мои пылающие щеки, я дал себе слово впредь не соваться с дурацкими рацпредложениями.
Нам повезло сразу же сесть в свободный автомобиль. Водитель – пузатый, как статуя Будды, и столь же невозмутимый – тронулся с места и включил счетчик: высветилась посадочная сумма в восемь юаней. Он повернул голову и выстрелил в Сун Лимин вопросом на своем наречии – будто хрипло кашлянул два раза. Та что-то кратко ответила и обратилась ко мне.
– Ты хочешь поехать в гостиницу или немного покататься по Харбину? – спросила она. – Можно посмотреть кое-какие достопримечательности, а то завтра времени на это уже не будет.
1
Да… Как дела? (кит.)
2
У меня все хорошо… А у тебя? (кит.)
3
Я плохо говорю по-китайски. До свидания! (кит.)