Настоящий полковник

Иван Яковлевич поправил пилотку, встал на колени и попытался подняться. Получилось. Больно в боку, но терпимо. Сделал шаг. Понятно, ещё и колено повредил. Скалолаз хренов. И это всего чуть больше метра. Вон, Киану Ривз в третьей части «Джона Уика» с пятого этажа падает и убегает, а тут метр и такие повреждения. Не справедливо.

Пока себя жалел, успел этот проклятый выход скалы обогнуть и пройти, на всякий пожарный, ещё метров пять. Теперь точно оказался заднее задних. Пора начинать воевать. Даже нога слушаться стала. Откликнулись «Высшие» или само прошло? Иван Яковлевич, всё же прихрамывая, добрался до не сильно и толстого дерева с серой корой и, выглянув из-за него, оценил диспозицию. Слева были те самые смешные окопчики, что отрыли пограничники. Скорее лежбища, так, дёрн сняли, камешков пособирали и из этого бруствер небольшой сделали, а ведь два дня и две ночи было. Лодыри. Там среди этих лежбищ парни и лежали. Много. Не меньше десятка. Выделялись своей блёклой серо-зелёной формой и примерно столько же японцев. Не зря, выходит, погранцы жизни сложили. Вечная им память. Чуть дальше виднелись убитые им пулемётчики. К ним и похромал. По дороге прихватил Арисаку, но потом выбросил, затвор передёрнул, а там пусто. Взял другую, в надежде хоть на пару выстрелов, проверять не стал, а то вылетит последний патрон. Дохромал и, кряхтя, встал на колени и отодвинул от пулемёта первого номера. Посмотрел влево. Удачно. Второй номер успел вставить пластину, поблёскивающую латунью, с тридцатью патронами. Живём.

Событие сорок девятое

Меня возмущает, что в порнухе актёры ругаются матом. Дети ведь смотрят!

Жизнь не шахматы, одного мата бывает мало!

Ругаться матом нехорошо… Но называть вещи своими именами необходимо.

Чуть ниже по склону сопки лежали пару десятков японцев и изредка постреливали в сторону русских. Русских почти не было видно. Кусты и деревья существенно обзор ухудшали. Японцы тоже некоторые были видны фрагментами. У кого ноги из-за дерева торчат, у кого голова из куста высовывается. Как раз по пословице: «Или грудь в крестах, или голова в кустах». Иван Яковлевич наметил цели. Вон тех двух товарищей первыми, потом перенос огня на четыре башмака торчащие из-за того самого дуба, покоцаного пулемётом.

Тада-дах. Ух, зверюга. Тада-дах. Тах. Всё, кончилась пластина. Лезть за следующей некогда, да и не знает Брехт, как её вставлять. Сделали подарок пулемётчики, мозгами напоследок пораскинувшие, и спасибо им пролетарское. Прижал к плечу приклад винтовки.

Бах. Вскочивший офицер, судя по контрпогону, завалился. К нему бросился маленький японец. Бах. Минус два. И тут японцы все подорвались и ломанулись на Брехта. Твою же! Как там по-немецки? Бах. Один. Бах. Всё, последний. Больше не бахалось. Комбат схватил положенный на камень под руку М1911.

Бабах. Громко. Бабах. Японцы развернулись и побежали влево. Идиоты, там же обрывчик. Пусть и метр всего. Бабах в спину, и последний Бабах. Дзинь. Затвор сообщил, что Кольт разряжен. Уф. Ну, и стрелять не в кого. Всё это время погранцы и сборная солянка тоже не сидела, сложа руки. Стреляла. Брехт видел, как падали японцы, по которым он не стрелял.

– Василич! Прекратить огонь! – заорал во всё пересохшее горло. Точно, попить надо. Дотянулся до пояса пулемётчика и отцепил флягу. Пригубил. Ссука. Бражка какая-то. Саке ихнее. Гад. Выбросил флягу и дотянулся до второго номера. Отцепил от него, заодно и патроны от Арисаки в подсумке сняв. Нужно же чем-то воевать. Тьфу, у этого тоже саке. Ну, делать нечего, сделал пару глотков. А может и ничего, и жажда прошла, и тепло по организму стало разливаться.

– Василич!!! Балабанов! Комиссар! Не стрелять! Это Брехт. Я встаю. – Подождал. Не стрельнули. Встал. Ох, опять нога о себе напомнила, а в бою так и ничего, работала. Похромал вниз по склону.

– Иван Яковлевич, вы живы? – снизу поднимался комиссар.

Обнялись. Похлопали друг друга по плечам. Выжили в этой тяжёлой ситуации.

– Доложи о потерях, Василий Васильевич, – первым отстранился Брехт.

– Плохо всё, Иван Яковлевич. Военврач Воронов убит. Механик Долганов убит. Тяжело ранен красноармеец из сельхоз взвода, я фамилия не знаю. Юрием зовут. Этого в живот. Ещё в руку ранен сапёр, кажется Востриков. Убито два пограничника, что к нам примкнули. Остальные целы. Патронов не осталось вовсе. Если бы не ты, комбат, через две – три минуты все и полегли бы. Лихо ты воевал. Не ожидал от тебя такого. Круче Светлова.

– Круче? – Попаданец что ли? Откуда такое слово?

– Ну, лучше. Ты же сам всегда повторяешь, что круче нас только яйца.

Фу. Зря радовался. На самом деле, есть такая у него поговорка.

– Так, бойцы. Тут полно японцев валяется. Соберите у них с ремней подсумки с патронами. Там человек семь сбежало в сторону озера Сюйму. Нужно будет на них поохотиться. Покажем басурманам, что нет им места на Советской земле.

Красноармейцы стали снимать с японцев ремни с подсумками, а Брехт мысленно себе оплеуху отвесил. Опять развоевался. Это не люди из диверсантского взвода, это строители и пахари. Куда? Опять на смерть?! С той семёркой легко хорунжий со своими людьми разберётся. А этих нужно срочно в лагерь. Там ведь сейчас должен самолёт прилететь. Вострикова с этим Юрием нужно отправить в Спасск. Там уже Колосков Пётр Петрович должен вернуться из Владивостока. Пусть операции делает.

– Отряд! Закончили мародёрствовать. Отставить предыдущую команду. Уходим в лагерь.

– А японские интервенты? – подскочил комиссар. Не навоевался.

– Светлов разберётся. Нам нужно раненых отправить в часть.

– Это да, – согласился Балабанов.

Пошли гуськом. Когда мимо офицера проходили, которого он из М1911 в бок приголубил, Брехт остановился и перевернул его. Самурай на спине лежал. Вынул из кармана документы. Глянул на конрпогон – майор. Хорошо. Хорошо, что у Японии много майоров. И все герои, вон, медали есть. Сорвал, не рассматривая два ордена или медали. Нет, ордена всё же. Медали круглые. А эти со всякими лучами. Не поленился, прошёл к многострадальному дубу подобрал пистолет люгерообразный и под конец расстегнул ремень, снял с него катану. Пусть Светлов оценит приобретение. На вид старенькая. Может и настоящий древний самурайский меч?

Пришли в лагерь, а там народу, как на митинге. И все с ромбиками в петлицах. Ну, преувеличил. Трое с ромбиками и среди них самый главный непосредственный начальник. Мерецков стоял у самолёта и о чём-то грозно вещал лётчику, размахивая рукой, вторая на привязи, как у Чапая, а около палатки расположились Трилиссер со своими Гитлеровскими усиками и, надо полагать, его непосредственный начальник в Приморье – руководитель Дальневосточного НКВД Терентий Дмитриевич Дерибас. У этого три ромбика в петлицах. Только назначили товарища, до этого руководил строительством силами заключённых Байкало-Амурской магистрали.

Человечек был мелкий. Совсем. Метр пятьдесят пять не выше.

– Какого х… тут творится?! – прямо набросился на Брехта, углядев в нём начальника.

Дерибас? Странная фамилия. Может французская. Петушок галльский – очень похоже.

– Японцы атакуют, товарищ Дерибас. – нужно быть лаконичным и отвечать только на поставленные вопросы. Целее будешь.

– Какого …!

– У нас пленный один есть. Можно у него спросить, – Точно, при мародёрстве один японец жив оказался. В руку ранен. Должно быть, тот, в которого Брехт из Кольта пальнул.

– Мать вашу… – Подскочил опять. – Быстро его сюда! Е… засранцы.

«Грохнуть его что ли»? – тяжело вздохнул Иван Яковлевич и похромал к пленному японцу. Ну, это вид сделал, на самом деле поближе к кухне и подальше от матершинного начальства.

Событие пятидесятое

– Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты!