Чебурашка

Мы молчим и в сущности уже понятно, что добавить нечего. Ни мне, ни ему. Да и о чем тут рассуждать? Чувствуя смертельную усталость и опустошение, я собираюсь попрощаться и уйти.

Словно по мановению волшебной палочки, двери с моей стороны распахиваются, и в салон заглядывает сердитый Степа. Куртка нараспашку, голова без шапки, на ногах домашние трико и тапочки.

— Иду, родной, — говорю я прежде, чем сын успевает открыть рот, и протягиваю Степе руку. Он у меня умный, и очень чуткий, настроение улавливает за наносекунды. Помогает выйти из авто Соколовского и не выпускает мою ладонь из рук.

Мы с Матвеем не прощаемся, не говорим ни слова, даже не смотрим друг на друга. Кажется, теперь он на самом деле знает, что такое стыд. Даже сквозь тусклый свет фонарей можно разглядеть красные пятна, покрывшие его лицо и шею, да и в целом заметно, что он просто не смеет поднять глаза.

Мне жаль Матвея.

В этот момент он выглядит настолько одиноким, что даже у Степы злиться не получается. Сын насупленный, слегка помятый, но не злой.

У него хватает ума не учинять мне допросов ни по пути домой, ни в самой квартире, хотя вижу, что очень хочется. Я давно подозреваю, что эта черта прожженного инквизитора досталась ему от прабабки Катери. Степа всегда очень ревностно относился к чужим мужчинам в поле нашего с ним обитания. С самого раннего детства. Отчасти именно поэтому я так и не построила личную жизнь. Это сейчас мой мальчик очень сдержан, видимо стал больше понимать в отношениях, но еще два-три года назад он вел себя просто кошмарно.

Едва голова касается подушки, глаза сами закрываются. Такой бесконечно длинный день. Столько разрывающих душу новостей. Но я ни о чем не желаю думать.

Я просто сплю.

Глава 33

Матвей Соколовский

Зоя со Степой ушли, а я по-прежнему сижу в темном салоне авто, боясь пошевелиться и расплескать переполнявшее меня отчаяние. Не знаю, что теперь делать. Куда ехать? Какие решения принимать? Как смотреть в глаза родителям? Что им говорить? Я всегда подозревал их в некой бесчувственности, но чтобы настолько…

На виски давит чувство вины, непередаваемый стыд, от которого хочется зажмуриться и по-детски представить, что ничего этого не было. Но правда в том, что я не ребенок. Правда в том, что надо как-то жить с тем, что случилось. Найти в себе силы и наконец-то попытаться если и не исправить собственные ошибки, то хотя бы изменить взаимоотношения с Зоей и Степой.

Где-то на задворках сознания мелькает подлая предательская мысль: выжать до упора педаль газа и вернуться в Москву. В ту жизнь, где я — мечта женщин, где я — успешный спортсмен с мировым именем, где я — востребованный тренер. Где у меня есть собственный дом, прибыльный бизнес, и нет никого, кто мог бы заставить меня чувствовать себя ничтожеством.

Гоню ее трусливую прочь.

Если я уеду теперь, это будет означать только одно — я конченый слабак, предатель и подлец — это да, но что хуже — я не способен измениться. А это, черт возьми, не так!

Я не хочу бежать от проблем, поджав хвост. Не желаю признавать в себе безнадежного урода. Не собираюсь снова бросать ни Зою, ни собственного сына.

Я обязательно сделаю все возможное, чтобы наладить отношения с ними. Чтобы однажды, путь даже еще через семнадцать лет, Степа назвал меня отцом и, может быть, даже пожал руку.

Сколько оказывается боли можно доставить человеку одним глупым поступком. Жизнь изменить и не заметить. Перед Зоей я ничтожен, как букашка перед богом. И если смотреть откровенно правде в глаза, то все, что мне остается — это лишь издалека восхищаться ею, как женщиной, как матерью, как личностью. Ничего большего я не достоин и говорить о любви и безграничных чувствах не имею никакого права.

Заглядывая внутрь себя, с бесконечным отчаянием я вдруг понимаю, что сила моей любви ни в какое сравнение не идет с силой любви одной маленькой хрупкой женщины. Можно ли научиться любить сильнее? Поддается ли это чувство тренировке?

Рассуждая об этом, я незаметно проваливаюсь в глухую темноту.

Просыпаюсь от резкого стука в стекло. Еще темно, но какая-то женщина в сером пуховом платке, судя по наличию у нее в руке снеговой лопаты, дворничиха, озабоченно заглядывает в окно.

Прошло чуть больше двух часов. В глазах ощущение, что туда насыпали песка, а мышцы сковало от неподвижности. Неуклюже выхожу наружу. После пары фраз с милейшей и заботливой Антониной Егоровной, забираю у пожилой женщины лопату и чищу снег. Разминаюсь, согреваюсь, прихожу в себя.

Надо же как-то доехать до родительского дома.

Впереди еще один серьезный разговор, откладывать который я не собираюсь.

Получив щедрую порцию благодарности, сажусь за руль и, пока в крови бушует бодрость, превышая скорость, несусь домой.

***

— А чего ты от меня ожидал, сынок?! В разгар новогодних праздников какие-то маргинальные особы бесцеремонно являются на порог моего дома, чтобы испортить жизнь моему единственному сыну! Ты действительно думаешь, что я должна была этому потворствовать?!

Марго Соколовская, не смотря на очень-очень раннее утро, выглядит словно леди Диана на королевском приеме. И не скажешь, что я с диким ором и претензиями вытащил ее из объятий морфея и египетского хлопка. На ней дорогие белоснежные шелка, изящные мягкие домашние туфли, жемчужина в яремной впадине, конкурирующая своим перламутровым блеском с холеной фарфоровой кожей. Даже волосы матери обрамляют ее разгневанное неестественно молодое лицо идеальными мягкими волнами. Однако, даже вся красота мира не способна сейчас унять моей злости.

— Она была беременна! От меня!

— Матвей! Ты как был наивным доверчивым глупцом, так им и остался! Я же узнала все об этих Данилиных! Еще до того, как они пришли в наш дом. Мать — распутная и беспринципная! Ее вся деревня перепользовала, пока она не залетела от какого-то пьяницы! Боже, эта, с твоего позволения, женщина даже не знает, от кого родила! У этой Зои даже отчества нет! Прочерк вместо отца! Как ты не понимаешь, насколько они страшные люди?! У них нет совести и чести, это же очевидно! Они просто хотели за наш счёт, за счет твоего светлого будущего, выбраться из своего гнилого болота, Матвей!

— Ты не имела права так поступать! Не имела права все решать самостоятельно!

— Матвей! Я — мать! Я имею все права. Особенно в отношении своего несовершеннолетнего сына!

— Она была беременна от меня, мама! Моим ребёнком!

— Вздор! С такой родословной, на девке наверняка пробы ставить негде! Ну, ты сам подумай, спать с мальчиками в десятом классе! Это же уму непостижимо!

— Я был у неё первый!

— Ещё скажи, что она сразу поле первого раза и забеременела! Это же просто абсурд! Классический сюжет для глупой мелодрамы и бульварного романа!

— Так и было, мама! И я запрещаю говорить тебе в таком тоне о семье Данилиных! Даже не смей, оскорблять Зою и ее мать!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- О боги, Матвей! Вот поэтому я не стала ничего тебе говорить! Никто не беременеет после первого раза! Никто! Слушаю тебя и радуюсь, что все сделала правильно!

— Правильно?! Правильно?!!

— Не ори на мать! И да, Матвей! Я полностью исполнила свой материнский долг! Посмотри на себя — ты богат, знаменит, успешен! Исполнил все свои мечты, которыми бредил с семи лет! Видит бог, мы с твоим отцом были против твоего спорта и хотели для тебя иной жизни, но нашли в себе силы действовать во благо твоих интересов! Смирились с тем, что бизнес тебе не интересен, не стали давить и отпустили! А теперь представь, что было бы, останься ты с этой Зоей! А я тебе отвечу — ничего! Ничего хорошего!

— Ты не можешь этого знать! Я… Я любил ее!

— О боги! Милый в шестнадцать лет так легко все перепутать! И именно это ты и сделал! Перепутал любовь с буйством гормонов! Ты любил Кристину! Совершенно точно. Много лет подряд. Но девочка в свои шестнадцать была не готова к сексу, что совершенно нормально и правильно, и ты, как и любой другой отравленный тестостероном мужчина, пошёл и взял желаемое там, где его раздавали за кино, домино и прочие мелочи. И кстати, дарить ей серьги, предназначенные для Кристины, было вовсе не обязательно! И не смотри так на меня! Неужели ты думал, что в совершенно безобразных ушах девицы я не узнаю подарок, который сама так тщательно выбирала! Это же известный ювелирный бренд, Матвей! Стоил целое состояние! О чем ты только думал, когда дарил редкие рубины с бриллиантами этой деревенщине!? Хотя можешь не отвечать!