Чебурашка

Могла ли эта ночь быть еще лучше? Возможно. Но я умела довольствоваться и малым.

Мне было так тепло и уютно в его руках, так спокойно и волнительно одновременно, мне хотелось смеяться и плакать, объять весь мир и сжаться до крохотной точки, навечно поселившись в его сердце.

Я любила. И чувствовала, что меня тоже любят.

Снег продолжал тихо падать. Где-то неподалеку мяукали невпопад разгулявшиеся бездомные коты, окна домов темными глазницами хранили тишину ночи и людской сон.

А мы стояли, обнявшись.

И целовались.

— Я не хочу скрываться вечно, — в один момент прошептал Матвей, — Глебов, кстати, подал одну неплохую идею. Зимний бал.

— Зимний бал?

— Да. Пойдем на него вместе? Я приглашаю. Как свою пару. Как свою девушку. И пусть все захлебнуться своим ядом или кровью своих разбитых носов. К этому времени как раз завершится последний тур твоей олимпиады, я узнавал. И мой турнир тоже.

— Я согласна.

— Ты не боишься?

— Нет.

— Значит, решено.

— Решено.

Домой я вернулась в пятом часу утра. С распухшими губами. С горящими глазами. И красными щеками. Удивительно, но холодно мне стало лишь, когда я забралась под одеяло. Прямо колотить начало. Пришлось встать, надеть колготки и завернуться в махровый халат.

Но ничто не могло заставить меня перестать улыбаться, перебирая в памяти секунду за секундой, проведенные в объятиях Соколовского. Да, он не сказал, что любит меня, но я нужна ему. Он скучает. Он хочет меня целовать. И я красивая. Добрая. Самая лучшая.

И мы вместе пойдем на Зимний бал.

Он всем расскажет, что я — его девушка.

И если будет надо, переломает носы всем одноклассникам. Ну а с одноклассницами я и сама разберусь. Надо будет узнать у Матвея парочку приемчиков. На крайний случай пусть покажет, как бить надо, и куда. Ни разу в жизни ни с кем не дралась. Но мне не страшно.

Главное — мы вместе!

До самого утра я так и не уснула.

А вечером Матвей снова пришел. И мы отправились гулять, как обычно делали это по воскресеньям. Снег растаял, превратившись в грязь, вокруг от самого неба до глубоких луж царило буйство серо-черных унылых красок. Но нам было все равно. Парк привычно встретил нас гостеприимно расстеленным ковром из потерявших яркость и хрусткость опавших листьев белоствольных берез на мощеных дорожках и плотными давно нестрижеными стенами вечнозеленого можжевельника вокруг нашей любимой лавочки.

Глава 19

Прошлое

Зоя Данилина

А потом случился мой день рождения. Так странно… День рождения Матвея выпадал на 12.12. Мой — на 21.12. Не знаю, есть ли какой-то сакральный смысл в датах, но мне, как истинному почитателю цифр, хотелось верить в судьбу и магию чисел.

Я не ждала ничего особенного от этого дня. Сомневалась, что вообще кто-то, кроме мамы, поздравит с шестнадцатилетием. Тем более, что суббота оказалась учебной. Зимний бал, до которого оставались считанные дни, выпадал на понедельник, и администрацией гимназии было принято решение сделать его выходным, загрузив предшествующую ему субботу. Поэтому, когда ни свет, ни заря в квартире раздался звонок, мы с мамой лишь удивленно переглянулись.

На пороге, словно бравый гусар, стоял не кто иной, как сам Соколовский собственной неотразимой персоной.

В плутовских глазах огонь, на манящих губах улыбка, а в руках большой серый плюшевый медведь с кудрявой шерсткой из серии Me to you, бесконечно милый и безбожно дорогой. Знаменитый Тедди, украшающий самые романтичные на свете открытки. Мечта всех девчонок (уж в нашем селе так точно). На лбу у него красовалась заплатка с нарочито грубыми швами. Вторая точно такая же виднелась на мохнатом пузике, выглядывающем из-под коротенькой голубой футболочки, на которой витиеватым шрифтом в вышитом красной нитью сердечке написано «You are my life».

Божечки!

Я — его жизнь.

Я — его Зоя.

— С днем рождения! — чересчур бодро, громко и весело для семи утра произнес Матвей и, не дожидаясь приглашения, вошел внутрь квартиры вместе с морозом, осевшим на дорогой куртке и несвежим душком старого подъезда. Я, честно говоря, слегка опешила. Да что там — офигела!

Мама, выглянувшая на шум, приветливо заулыбалась и пригласила Соколовского завтракать. Этот нахал всей моей жизни на моей памяти еще ни разу не отказался от еды. Причем этому явно растущему организму было совершенно неважно, чем его угощают. Суп так суп. Котлетки — еще лучше! Мужик, блин. И не скажешь, что мажор!

Матвей всучил мне подарок, а сам вытащил из-за пазухи огромную коробку каких-то неизвестных мне, но явно дорогих заморских конфет, перевязанных атласной лентой, и вручил их маме, рассыпаясь в пафосных благодарностях за такую прекрасную меня. Еще и оправдывается, что честно-честно хотел прийти с цветами, но на улице минус двадцать и никакая упаковка не уберегла бы букеты. Зато он торжественно клянется на восьмое марта непременно исправиться.

Нет, ну вы видели такое?! Разве может перед столь хитрой и продуманной атакой устоять хотя бы одна мама на планете?

Не уверена.

Вот и Людмила Владимировна, что говорится, поплыла.

Матвей был очарователен, как никогда. Запах его умопомрачительного свежего одеколона мгновенно заполнил тесное пространство кухни. Он щекотал ноздри и кружил голову, делая меня пьяной от восторга. Пьяной и безумно смущенной. Я просто впала в состояние критической скромности, граничащей с заторможенностью, и не находила ни единого слова, а потому отмалчивалась, опуская глаза в пол.

А вот Матвей разошелся. Ей богу, словно свататься пришел. Сыпал во все стороны комплименты и очаровательные улыбки, помогал разливать кипяток по чашкам и резал на куски еще теплую мамину «зебру» с шоколадной глазурью. Даже не знаю, почему я так растерялась, но мысли отчаянно разбегались в разные стороны, уступая голову зашкаливающим эмоциям.

— Людмила Владимировна, а можно мы с Зоей сегодня не пойдем в школу? В кино сгоняем. В кафе посидим. На каток сходим. Праздник же! А то завтра у меня бой важный. Можно?

Конечно, можно.

Людмила Владимировна лишь для вида поинтересовалась, какое у нас расписание и не отразится ли прогул на успеваемости, хотя по глазам я видела, что все и так решено.

— Ведите себя благоразумно, дети, — мягко сказала мама, но при этом очень серьезно посмотрела в наши горящие от предвкушения глаза, дав понять, что шутки кончились. — Матвей, я рассчитываю на твое здравомыслие и рассудительность. Пожалуйста, будь ответственным и предусмотрительным.

— Конечно, Людмила Владимировна. Обещаю.

— Зоя… С днем рождения, милая, — уже стоя в пороге обутая и одетая, мама все же сделала пару шагов обратно и обняла меня сотый раз за утро. — Развейся, моя хорошая, ты заслужила, — шепнула она мне на ушко, и я ощутила, как в карман моей школьной формы, шурша, опустилось несколько наверняка крупных купюр.

Мне было заметно, как мама волнуется, но старается не подавать виду. Она доверяет мне. Считает достаточно взрослой и умной, чтобы позволить прогулять школу с мальчиком. С мальчиком, с которым у меня отношения. С мальчиком, который сегодня непременно будет меня целовать и обнимать.

От осознания степени маминого доверия на глаза навернулись слезы. Наверное, в глубине души ей тяжело признавать, что я выросла. Наверное, ей совершенно не хочется, чтобы между мной и Матвеем что-то происходило. И не потому, что ей не нравится Матвей. Боже, нет! Думаю, в природе вообще не существует такой мамы, которой не понравился бы Соколовский. Ей просто хочется, чтобы я подольше оставалась маленькой девочкой, ее ребенком.

И я мысленно обещаю маме, что не сделаю ничего, что могло бы ее огорчить. Ничего, что смогло бы заставить ее во мне разочароваться, или снизить уровень доверия. И не позволю Матвею ничего такого. Честно-честно, мамочка! Ничего такого! Посмотри в мои глаза, и ты поймешь! Ты все-все поймешь! Всегда понимала!