Чебурашка

Мне так нравится все происходящее, что я мечтаю о том, чтобы время тянулось как можно медленнее.

Пожилая бабушка-билетерша понимающе умиляется, глядя на нас и, оторвав контрольную ленту, вкладывает билетики обратно между пальцев, провожая взглядом и добродушной улыбкой.

Зал полупустой. Время, видимо, не самое популярное. Матвей убирает разделяющий наши места подлокотник, отчего расстояние между нами становится критически мало. Мы полностью объединили свои личные пространства. Теперь оно у нас одно на двоих, плотно сплетенное аурами и теплом. Аромат мужского дезодоранта щекочет нос, а еще в отблеске огромного экрана я вижу, как часто бьется жилка на шее Матвея, блестят глаза и завораживающе двигается острый кадык.

Я ничего не понимаю из того, что показывают на экране, но в этот миг на всем белом свете нет девчонки счастливее меня. Мне неловко есть перед Матвеем, почему-то стыдно попросить передать колу, что осталась с его стороны, хотя в горле по-прежнему пустыня Сахара.

Я не платила ни за что. Это в некотором роде уязвляло, хотя Матвею, кажется, даже в голову не пришли такие глупости, когда он покупал самое огромное ведерко с поп-корном, что теперь стояло на моих коленях. Божечки, он и глазом не моргнул, когда отдал за него и колу пятьсот рублей! Плюс еще столько же за билеты! И я специально подсмотрела, чтобы у него еще оставались деньги. Видит бог, потратить последние я бы ему не позволила.

Предлагать свои копейки мне казалось еще более жалким. Сто восемьдесят рублей (и то если выскрести из карманов всю мелочь). На маленький лимонный тортик в магазине Гамлета хватало, но билет в кино, попкорн и кола…

Глупо, наверное, но мне кажется, если я съем хоть кусочек, то буду чувствовать себя обязанной. Не знаю, откуда это взялось. Но оно есть. Понимаю, что это очень тупо и совершенно нелогично, ведь например я не испытывала ничего подобного, когда Матвей оставался с нами на ужин или пил чай с мамиными сочниками. Но ведь угощать кого-то это не то же самое, что угощаться! Наверное, у женщин и правда проблемы с логикой. Или только у меня?! Надо будет найти об этом какой-нибудь справочник!

Матвей хрустит поп-корном, распространяя вокруг себя сладкий аромат карамели, шипит газировкой, которую открывает, зажав бутылку коленями. Наши руки все еще сплетены. И мы оба все еще делаем вид, что ничего необычного не происходит.

Но внутри меня настоящий атомный взрыв, выведший из строя работу абсолютно всех органов. Сердце отбивает азбуку Морзе откуда-то со дна желудка (как жаль, что я в ней абсолютно не разбираюсь, вполне вероятно, это сигналы SOS!).

Легкие сжались и не пускают кислород, от недостатка которого мозг плавится, стекая в уши, а иначе почему я не могу ни думать, ни слышать, а лишь растворяться в огненно-тягучей атмосфере и парне, сидящем рядом.

И, конечно, кишечник. По ощущениям, там образовалось целое гнездо, а в нем яйцо, потому что я чувствую эту тугую ноющую тяжесть. А может, это и не в кишечнике вовсе. В любом случае, меня пугают эти чувства. Как бы не случился кошмарный конфуз. Пожалуй, не буду ничего есть. И от газировки тоже откажусь!

Фильм так быстро заканчивается, что когда в зале загорается приглушенный свет, я теряюсь и не совсем понимаю, что происходит. Мы сидим и ждем, когда столпившийся у выхода народ, рассосется. Матвей внимательно смотрит на меня. Не улыбается.

— Тебе понравилось? — тихо спросил он.

— Это лучшее, что случалось в моей жизни, — прошептала в ответ. И это правда. Я, конечно, каждую секундочку ждала, что Матвей вот-вот меня поцелует, но и без этого была счастлива. Мне хватало и того, что он рядом и держит мою руку.

Матвей улыбнулся и коротко кивнул. Что-то глубинное, исконно женское мне подсказывало, что говорили мы вовсе не про кино.

Обратно снова шли через парк. Те же листья, те же дорожки, тот же запах осени. Только теперь уже в мягком обрамлении теплого желтого света фонарей.

Матвей молчал. И я молчала.

Слова были лишними.

Забрали у Гамлета вещи. Торт покупать не стали. Поздновато уже для чаепитий. Я еще днем предупредила маму, что ушла с Матвеем в кино, но она просила не задерживаться. Мы уже поняли, что живем в не самом благополучном районе. Мама хотела меня встретить, но я убедила ее, что меня проводит Матвей. Этого оказалось достаточно, чтобы успокоить материнское сердце.

В нашем дворе, как обычно, царила непроглядная тьма. Коммунальщики не успевали менять лампы, как их тут же разбивали или воровали.

У подъезда Матвей притормозил и встал напротив, бросив спортивную сумку прямо на землю. Освободившаяся рука тут же нашла мою вторую руку и знакомым уже жестом соединилась с ней. Клянусь, в этих руках он сейчас держал и мое сердце, панически бьющееся от захлестывающих эмоций. Я замерла, разглядывая шею, скулы, кадык, ибо поднять глаза выше и встретиться с его взглядом, было выше моих сил. Столько смелости во мне не находилось.

— Ты красивая, Зоя, — тихо сказал Матвей, а я совершенно опешила. Одно дело, когда ты слышишь эти слова от матери, на генетическом уровне влюбленной в собственного ребенка, и совершенно другое — от него. От красивого парня.

От удивления я задрала голову вверх, пытаясь понять, шутит ли он. Если да, то это очень жестоко. Но на лице Матвея не было и тени улыбки. Напротив, парень был предельно собран и вроде бы несмел.

Может, он тоже волнуется? Может, и для него сегодняшний вечер превратился в романтическое свидание? Или нет? Божечки, неужели я все просто придумала своим разжиженным от любви мозгом?!

Я не нашла, что ответить. Просто молчала, впитывая в себя его странные непонятные эмоции. Может быть, стоило поблагодарить за комплимент? Едва я хотела раскрыть рот и произнести «спасибо», как Матвей резко и порывисто накрыл мои губы своими и тут же отстранился.

Поцелуй вышел таким быстрым и неожиданным, что я не успела ничего понять и почувствовать, отчего очень расстроилась.

Видимо, Матвей, уловил эту мою эмоцию, отчего принялся извиняться.

— Прости. Но я полдня хотел это сделать.

— Нет, Матвей… Не извиняйся… Я просто разволновалась. И не поняла ничего. Это мой первый поцелуй… Я… Я растерялась. Вот.

В эту минуту, как никогда радовалась окутывающей нас темноте, ибо от подобного жалкого признания точно залилась алой краской. Даже уши мои под шапкой пылали, словно раскаленные угли.

Матвей хрипло рассмеялся и слегка расслабился.

— Зой, это даже не настоящий поцелуй.

— Не настоящий? То есть как это? Ты же коснулся меня своими губами.

Он снова тихонько посмеялся. К нему явно вернулась былая уверенность, потому что его аура заметно изменилась. Я почувствовала это буквально каждой клеточкой.

Ну вот, теперь он точно считает меня дурочкой.

Расстроиться не успела. Матвей отпустил мои руки и осторожно обхватил своими ладонями мою голову, заставляя трястись поджилки.

— Я не смогу объяснить, Зой. Но, обещаю, ты почувствуешь разницу.

И поцеловал.

По-настоящему.

И я поняла, что Матвей прав, разница колоссальная.

От его нежных, осторожных, ласковых прикосновений губами к губам под ребрами образовался огненный шар. А когда влажный, теплый, настойчивый язык осторожно скользнул по моему, шар взорвался, выпустив наружу миллиарды маленьких пушистых хомячков, что мягко щекотали каждый уголочек воспарившей к небу души.

Я влюбилась окончательно и бесповоротно.

Глава 13

Настоящее

Матвей Соколовский

Я уже час таращусь на обшарпанные двери подъезда, за которыми скрылись Зоя и сопляк. В ее квартире загорелись окна. По кухне взад-перед мечется тонкая тень. Но больше всего ввергает в шок то, что обратно Степа так и не вышел!

А у него тренировка в самом разгаре!

Видимо, спорт стоит у мальца далеко не на первом месте, и я явно переоценил его рвение. Похоже, Михалыч, в который раз оказался прав. С Матерью Свиридова, возможно, и говорить не придется, если Математик наотрез откажется ехать в столицу, бросив школу. Хотя… в виду происходящих вокруг событий, разговору с госпожой Свиридовой быть. И я нажму на любые рычаги, чтобы развести в стороны Зою и Степу.