Страница 6 из 13
Стремление к богатству или достатку любой ценой не было в моей жизни определяющим. К счастью, мне уже слишком много лет, чтобы откладывать замысел предлагаемой книги на потом. Мое потом – это сейчас или никогда. В мои годы писать книгу исключительно ради денег – это хуже, чем измена собственным идеалам, хуже, чем предательство себя: это глупость.
Корысть моего мотива в том, что я недостаточно альтруистичен (вообще неверие в «белое и пушистое», в частности в альтруизм, – мой грех): я получаю удовольствие оттого, что именно я, а не кто-то другой, открываю кому-то глаза на главное в жизни. Я первым пересекаю ленточку на финише марафона «от смысла к идеям».
Помогать приятно.
Моя корысть называется как приятно быть бескорыстным (но вполне полезным для других). Моя доля удовольствия, переходящего в удовлетворение, достается мне.
Это удовлетворение педагогической и исследовательской природы, что уж тут скрывать.
Моя книга не учебник, конечно; однако отчасти ее можно считать педагогическим проектом.
Вполне возможно, что мои мотивы сконцентрированы в одном тезисе: лета к педагогике клонят.
Возможно, моя книга затеяна из педагогических соображений больше, чем мне кажется.
В определенном возрасте личность почти неизбежно стремится к превращению в педагога. Это закон. Об этом мы поговорим подробнее в соответствующем месте книги.
Но это не отменяет того, что сказано выше.
Напротив: позволяет сфокусироваться на нем.
Позволяет сделать сказанное о гуманитарной науке содержанием педагогики.
Да, есть еще одно соображение, присутствующее в моей мотивации. Я не считаю людей виновными в том, что они такие, какие есть. Я не считаю их виновными в том, что происходит сегодня с гуманитарными науками, образованием, мышлением. Будущим, опять же, точнее, отсутствием будущего как актуальной повестки. Парадоксально, однако глупо предъявлять людям обвинение в том, что они породили проблемы, с которыми не могут справиться. Это наши общие проблемы, которые являются результатом жизнедеятельности. Не результатом злого умысла или глупости «коллективного разума» (то есть коллективного бессознательного); скорее, результатом естественного, во многом стихийного хода вещей, течения жизни. Хода истории.
За нашим настоящим, за его достижениями и проблемами стоят поколения и поколения.
Мы просто имеем то, что имеем. Такова отправная точка.
Книга – это идеальное общение с космосом и будущим, с ноосферой, книга (философия ради философии) не снисходит до обычных людей и их нужд; книга же ориентирована на живых, конкретных людей, связанных по рукам и ногам повседневными, далекими от ноосферы заботами, книга не снисходит до людей, а пытается возвыситься до разговора о простых вещах как о самом сложном.
Люди не несут ответственности за текущее положение дел, поскольку люди до сих пор не были субъектом истории; при этом ответственность за будущее постепенно становится персональной. От этого никуда не уйти.
Что это значит? Значит ли это, что до сих пор мы не понимали, что мы делаем, а теперь начинаем понимать, точнее, получаем возможность понимать?
Именно так. Когда понимание становится доступным, появляются персонально ответственные. Ответственность, само собой, чревата чувством вины и прочими прелестями, сопутствующими пониманию. Добро пожаловать в мир идей.
Понимание роли личности в истории меняется. Раньше личность если и творила историю, то только ту историю, на содержание которой (куда идем, зачем, как) она не имела возможности повлиять. История-стихия несла туда-не-знаю-куда, а личность помогала заполнять исторически возникающие лакуны.
Личность не выбирала историю и не контролировала ход истории. А вот история выбирала личность (строго говоря, не личность, а индивид, как мы убедимся позднее). Они, словно два субъекта, обреченных двигаться в заданном ходом вещей направлении, счастливо находили друг друга. Люди не столько творили историю, сколько становились маркировкой ее вех. Поэтому мы говорим: так было при Наполеоне Бонапарте; так было при Сталине; так было в эпоху Моцарта; так было при царе Горохе или Александре Невском.
Так люди-маркеры становились великими.
Иногда про таких великих говорят: они сделали историю другой.
Ничего подобного. Они не сделали историю другой, они вообще не делали ее – они просто стали материалом для истории. Окрашивали своими славными или бесславными именами отрезки истории. Они – глина истории, а руки к этой глине вообще никто из людей не прикладывал. Не было такой возможности, такого механизма. Ибо история творилась сама по себе, стихийно, бессознательно.
Бессознательно!
Теперь же мы вплотную подошли к рубежу персональной ответственности. Отныне личность и только личность, то есть человек, который научился говорить языком идей, будет творить ту историю, которую сам же и выберет (ну, может, не буквально завтра, а через какую-нибудь пару-тройку сотен лет; по сути, завтра). Придется отвечать. Получили возможность – примите и ответственность. Идеи дорогого стоят.
В сущности, великим личностям человечество памятников еще и не ставило. Памятники Александру Македонскому (Александру Великому) или Петру Великому – это памятники историческим личностям, людям, вошедшим в историю. А вот памятник Великому (sic!) Пушкину должен быть памятником личности, приложившей свой гений к сотворению истории. Он вошел в историю, да, несомненно, – но при этом своим «Евгением Онегиным» он приложил руки к глине истории. Он лепил ее как Творец. Он сделал историю людей другой (хотя люди об этом пока еще не догадываются). Есть разница.
Таких творцов пока единицы; но, если мы поймем, что они в принципе существуют, мир изменится навсегда. Для всех.
Настоящие великие меняют историю для всех.
Я не считаю людей виновными в том, что они такие, какие есть, ибо не считаю их творцами своей истории. Творцом истории было бессознательное, а имен у бессознательного было много: Александр Великий, Петр Великий, Наполеон Великий, Ленин и иже с ними.
Пришло время все изменить. Пришло время персоноцентризма.
Нас окружает мир, который можно назвать информационной стихией, не очень дружелюбной к человеку. Мало кому удается ориентироваться в этой мутной и агрессивной стихии осознанно. Мало кому удается вынырнуть из мутного облака смыслов и дорасти до прозрачности идей. Нам всем можно посочувствовать. Мне хочется приоткрыть людям мир с другой стороны – со стороны идей, со стороны законов (в конце концов, это зона моей ответственности как человека, кое-что понимающего в законах гуманитарных наук). Увидеть законы там, где их, казалось бы, нет: это высший пилотаж для гуманитария (и не только).
По аналогии с «социальной физикой» мир нравственных (ценностных) отношений можно было бы назвать «духовной физикой» или «ментальной физикой». (Физика, напомним, – наука о фундаментальных законах материального мира.) Можно, вероятно, еще как-то. Это вопрос терминологии, не вопрос сути. Я не уверен, что алгоритмизация гуманитарных дисциплин превращает их в «физику», которая, очевидно, по умолчанию рассматривается как «компендиум алгоритмов», как эталон симбиоза алгоритмов. Дескать, пришло время, когда «лирики» (гуманитарии) берут пример с «физиков» (ученых). Ну наконец-то. Дождались.
Можно не отказать себе в удовольствии позлорадствовать: тотальная «физикизация» лишний раз доказывает, что гуманитарии никогда с наукой не дружили. Триумф физиков означает epic fail лириков.
Не уверен, что есть повод злорадствовать. Нельзя науке брать пример с науки. Подобному с подобного. Алгоритмизация гуманитарного знания говорит о другом: о том, что граница, надуманная граница между физикой и гуманитарными науками стирается. Даже не стирается: она никогда не существовала, она была только в головах у «физиков», зациклившихся на физике. Кто злорадствует, тот не видит этого. Злорадствовать, собственно, могут только «лирики от физики» – безыдейные физики, те, кто не осознает в должной мере научный (идейно-философский) потенциал физики.