Обреченные на вымирание

– Ай-ай-яй-яй, – послышался тонкий истерический визг. Хлопнула дверь в спальню, и старуха исчезла. Ступая на цыпочках, я вышел из квартиры и плотно закрыл за собой дверь.

Глава 3. Безупречный план

Когда я вернулся домой, спасателей уже не было. Второй подъезд так и остался под завалом. Я сомневался, что кого-то нашли, просто поняли, что их возня бесполезна, и убрались.

В квартире меня поджидал Андрей. Я знал, рано или поздно он обязательно объявится. Хорошо, что это случилось рано. Он сидел за кухонным столом у окна на прежнем месте и улыбался своей добродушной, располагающей улыбкой. Из уголка этой улыбки торчала зубочистка. Напротив него сидел Федор Игнатьевич с альбомом на коленях и заискивающе заглядывал ему в глаза.

Мне стало жалко старика, защемило сердце. При первой же возможности даже у малознакомого человека он старался вызвать к себе симпатию и, наверное, сочувствие. Заручиться его покровительством через свою искренность и немощь. А ведь Федор Игнатьевич был в свое время начальником отдела кадров. Решал, кого брать на работу, а кому от ворот поворот. Сам, наверное, не раз ловил на себе такие взгляды. Он понимает, что старость – штука жестокая, тем более в наше время.

– Всем привет, – бодро сказал я, – давно ждете?

– Не так уж, с часик, наверное, – Андрей встал и протянул мне руку. Его ладонь оказалась твердой и сильной. Он был все в той же серой футболке и зеленых армейских штанах с накладными карманами на бедрах. Его загорелое лицо лучилось оптимизмом.

– Смотрю, с Игнатьичем уже нашел общий язык, – улыбнулся я.

– Федор Игнатьевич зовет меня к себе на постой. Я обещал обдумать предложение, – в голосе Андрея улавливалась легкая ирония.

– Да уж, – смущенно заговорил старик, закрывая альбом, недовольный, что прервали сеанс внушения. На кухне повисло неловкое молчание. Андрей явно не хотел разговаривать при старике, а тот не спешил удаляться. Я прошел к окну, достал сигарету, закурил, молчание неприлично затягивалось и становилось тягостным.

– Федор Игнатьевич, – наконец, заговорил Андрей, – жутко извиняюсь, но у меня к Сергею Михайловичу важное дело.Если вы не против, я бы хотел с ним пообщаться с глазу на глаз.

Старик состроил недовольную гримасу, сгреб со стола потрепанные альбомы, сунул под мышку и кряхтя зашагал по коридору на выход. Я проследовал за ним, чтобы закрыть дверь. У порога он еще раз недовольно посмотрел на меня, пошамкал губами, словно что-то хотел сказать, затем вышел. Я закрыл дверь на замок и прислушался. Звук шагов вниз по лестнице скоро прекратился и затем снова вернулся к двери. Ручка медленно и осторожно опустилась вниз. Хотя Игнатьич слышал поворот щеколды, все же проверил. Стараясь не смутить старика, я на носочках прокрался на кухню. Приложил палец к губам и взглядом указал в сторону двери. Андрей кивнул и улыбнулся.

– Забавный старик, – проговорил он вполголоса.

– Да, безобидный, все ищет, к какому берегу пристать. Старость его пугает, боится один остаться.

– Почему один, пусть перебирается ближе к людям.

– Привык он здесь, это ведь его квартира, по очереди получал. Еще запасы у него тут. Зять перед отлетом в полу дыру пробил, из кирпича сложил закуток в подвале, забил консервами под завязку. Игнатьич не соблазнял всякими там вареньями, соленьями?

– Нет, еще не успел, мы только по родственничкам до второго колена дошли.

– Да, старость не радость.

– Ты в кафе сегодня ходил? – Андрей перестал улыбаться.

– Нет, – я покачал головой, – может, видел, у нас после землетрясения второй подъезд обвалился?

Андрей кивнул:

– Видел.

– У Игнатьича тоже по потолку трещина пошла.

– Так оно и бывает.

Мы разговаривали о том о сем, я все не решался заговорить о переезде, ждал, что Андрей поднимет эту тему. Но он не поднимал. Когда собеседник стал поглядывать на часы, я испугался, что он передумал.

– Пора мне, Михалыч, хороший ты мужик, рад был потрепаться, но надо идти, – он встал, долгим взглядом посмотрел в окно, спросил:

– Ты решил насчет переезда?

Я с готовностью кивнул:

– Да. Хоть сейчас.

– Думал, не согласишься, больно дружно с Игнатьичем живете.

– Я его навещать буду, да и запасов у него до конца света хватит. А попросит, помогу переехать ближе к центру. Он ведь что еще, – вспомнил я и усмехнулся, – почему не хочет съезжать. Боится засветиться. Люди увидят, сколько с собой добра тащит, и обкрадут. А оставлять здесь опасается, думает, «шныри» найдут. Он мне про кладовку не сразу рассказал, только когда в сиделки стал заманивать. Я его не осуждаю. Может, эти банки – самое дорогое, что у него осталось.

– Ну да, – согласился Андрей, затем зажал зубочистку зубами и проговорил, не размыкая челюстей: – Надо уходить незаметно, чтобы старик не просек.

Мы протопали всю Краснознаменную, пересекли Союзную, свернули на Советскую и скоро вышли к КПП. Хоть убей, не помню, чтобы в тот пьяный вечер пересекали контрольный пункт. После КПП долго шли дворами в северную, брошенную часть города.

Нас обступили дома-призраки, одичавшие деревья, кустарники, заросшие детские площадки, ржавые машины, столбы с оборванными проводами… В знойной тишине не слышалось ни одного городского звука, лишь гипнотизирующий стрекот цикад да щебет птиц. Растлевающее чувство запустения проникало внутрь меня вместе с теплым тягучим воздухом, высасывало силы и мысли, погружало в тупую лень и безмятежность. Любое время кажется здесь вечером. Хочется сесть, ни о чем не думать, бессмысленно наблюдать за закатом. Поддавшись очарованию безвременья, незаметно погружаться в сумерки и превращаться в мумию.

Всю дорогу шли молча. Андрей заметно нервничал, постоянно озирался, всматривался в перекрестки, в темноту проулков и арок. Как потом понял, сделали несколько обманных зигзагов, запутывая следы. Наконец свернули за угол силикатной трехэтажки, и перед нами возник знакомый приземистый дом из красного кирпича с низкими окнами и жестяной крышей.

По скрипучей деревянной лестнице поднялись на второй этаж. Андрей отпер замок, мы вошли в квартиру. Из комнаты навстречу с вытаращенными глазами выбежал Гжегош. Несколько секунд он и Андрей смотрели друг на друга. Гжегошбыл напуган и растерян. Лицо Андрея сделалось серьезным, глаза сузились, зубочистка застыла в левом уголке рта.

– Что ты здесь делаешь? – сухо спросил он.

– Я пришенж за своими вешчами.

– За какими такими вещами? – взгляд Андрея застыл на руке поляка, которая сжимала плоский предмет размером с мобильник.

– Ты поджелилнечештно, этот навигайшен мой, – при этих словах Гжегош убрал руку с прибором за спину. – Ты, Анджей, все забжалсембье, и пиштоль, и кашту.

– Потому что это все нашел я, ты ни черта не делал, только консервы с тунцом трескал.

– Так джузья не делают, надо чештно, все пополам.

– Выкуси. Навигатор гони на базу, – Андрей протянул руку с открытой ладонью. – Еще раз появишься, по репе настучу, и ключ верни, – его взгляд застекленел. – Ты же сказал, что потерял, – рот изогнулся в усмешке.

– Джипеш мой, – упорствовал Гжегош, наклонил голову, словно собрался бодаться, крепко сжатые губы побелели.

– Тогда я прострелю тебе ногу, и ты все равно отдашь навигатор, – при этих словах Андрей вытащил из-за пояса пистолет, передернул затвор и нацелился на левое бедро поляка. Тот колебался секунду, затем сморщился, фыркнул и протянул руку с прибором.

– Михалыч, будь добр, возьми джипер, он нам с тобой пригодится, – сказал Андрей, не сводя глаз с Гжегоша.

Поляк метнул на меня злой взгляд:

– Он тепенжь твой новый помоньшник? Ну-ну. Долго ли пжотянжешь, бжаток? Он…

– Навигатор с ключом гони, – перебил его Андрей.

Я взял плоский, с большим экраном прибор. Когда Гжегош доставал ключ из заднего кармана, тот упал. Я хотел было поднять, но меня остановил Андрей:

– Не поднимай, отойди.

Я подчинился и отступил к стене.