Шанс

Но настоящие проблемы начались, когда я все же переоделся и приступил к делу. А именно, когда обнаружил, что отвертка по наконечнику не подошла к шурупам, которые я купил. Я был готов взбелениться в этот момент, потому что это означало, что надо заново идти в магазин, а учитывая толпу фанатов под моей дверью – то в магазин бежать, и все это почему-то выглядело крайне непритягательно.

Лелея последнюю надежду, я все-так решил обыскать дом Саманты (а на грядущие три месяца – наш) на наличие инструментов и, быть может, подходящей под эти шурупы отвертки, или подходящие шурупы для моей отвертки. В итоге нашел нужную отвертку в куче всякого хлама вместе со старым молотком, неработающей дрелью и двусторонним скотчем.

Так или иначе, работы завершены, и точкой под этим всем оказывается закрытая на новый замок дверь, которую я нарочито сильно дергаю на себя, проверяя стойкость.

– Альма – зову ее – иди сюда.

Неспешные шаги (когда я выходил на поиски инструментов – она наблюдала за бледными уже с дивана) и Альма заходит на кухню. Демонстрирую ей замок и его силу. Слабая улыбка скользит на ее губах.

Эта улыбка как бы говорит «да, мы играем в отважных индейцев, но может проще будет перебраться обратно в современный мир, а не точить в подвале копья и рисовать под глазами боевой раскрас?».

После этого она предлагает перенести кухонный стол обратно на кухню, чтобы мы могли пообедать.

– Поедим так – отмахиваюсь – у нас куча столиков и подлокотников.

– Зачем, когда есть стол?

– В прошлый раз я четверть часа его оттирал.

– Но мы за ним тогда только раз поели. Высказывай это Саманте.

Тяжело вздыхаю. Если Альма и убеждена, что последние месяцы я стал слишком раздражительным и подъемным на скандалы – то пусть будет уверена, что не без ее помощи.

– Я просто пойду работать сразу после обеда – объясняю – мы больше времени потратим таская его туда-обратно и отмывая, чем будем за ним есть. Думаешь, Гретте есть дело где есть? Можем спросить прямо сейчас. Мне тоже нет никакого дела. Ты уверена, что хочешь развозить всю эту канитель только ради десяти минут за столом?

Она отмахивается:

– Ладно, поедим в гостиной.

В итоге я ем на ходу, пока Альма готовит, а Гретта уносит еду в свою комнату. Альма как-то апатично за этим наблюдает, после чего, форменно скрестив руки на груди, уточняет у меня:

– Может, мне стоит пригласить к столу тех кретинов со двора? Хотя бы они составят мне компанию в этой семье.

– Детка, не драматизируй- щелкаю ее по носу – просто я спешу работать, а Гретта.. но это же дети. Хочешь, можешь подняться и поесть вместе с ней, хотя я уверен, что она опять залипает в эту свою игру.

В итоге жена бурчит что-то в ответ и умащивается со своей тарелкой у стойки. Это прокатывается волной облегчения по моему телу. Я думал, она все-таки пойдет есть в гостиную, как и собиралась, и все это время будет мне мешать работать (потому что я-то работаю тоже в гостиной).

Благо, мы втроем смогли как-то рассредоточится в этом доме, не пересекаясь.

Единственные, с кем я теперь пересекаюсь – это с лысыми наркоманами, когда поднимаюсь из-за стола достаточно, чтобы видеть их в окно. Я это делаю периодически, чтобы проверить, где они, сколько их, и всё ли они еще там.

Но, если все же не врать самому себе – то я делаю это потому, что опять боюсь приступить к работе. Боюсь, что вновь потерплю фиаско и что слова Альмы касательно того, что к чему весь этот цирк, если это ничего не меняет – окажутся правдивы. Как говорится, пока ты не услышал ответа на вопрос – ты можешь думать что угодно, но это не является истиной. Но едва ответ получен – изменить уже ничего нельзя. Это как люди, видя, что тело их давно больного родственника перестает вздыматься, не спешат щупать ему пульс. Потому что они практически уверены, что он умер – но пока не получили на это определенный ответ, это не может считаться истиной, а значит не может считать неизменным.

Необратимость всегда пугает людей.

И я в их числе.

Я вновь трижды поправляю картонки под ножками стола, после чего опять принимаюсь регулировать допотопный стул с помощью подушки (хотя дома в НЮ делал это простым образом спуска-подъема удобного, современного кресла с подлокотниками). После трижды открываю-закрываю шторы, потому что якобы света то слишком мало, то слишком много (хотя пора бы понять, что в Провинстауне за все 24 часа нет такого времени, когда его было бы слишком много – этот город будто бы в фотошопе накрыли серой прозрачной пеленой).

Когда Альма, уже отобедав и загрузив тарелки в посудомоечную машину, выходит в гостиную – я еще даже не умащиваюсь. Все хожу, проверяя все детали. Жена тактично ничего не говорит на этот счет и, лишь вновь бросив что-то вроде «удачной работы» и «я в тебя верю, сегодня у тебя точно все получится, милый», поднимается наверх.

Наверное, еще с четверть часа я продолжаю свои безумные «приготовления», пока не понимаю, что перед смертью не надышишься. Утром я так же долго все это делал, да только какой в этом был прок? Если мне суждено написать хорошо – я напишу. Если нет – то нет. Оттого, что я оттягиваю время – лишь вновь лгу сам себе, только, если так можно выразиться, «по мелочи».

«Конечно, ведь так гораздо проще не видеть в отражении ничтожество. Ха-ха, Генри, кто захочет видеть в отражении ничтожество, проще солгать. Сначала по-мелкому, потом крупнее. А до чего ты дойдешь еще лет через пять? Будешь всем говорить, что заканчиваешь свой самый успешный сценарий, а на деле лишь прибавишь к нам еще парочку десятков говеных страниц? Ха-ха, олух, на что не пойдет человек, лишь бы не чувствовать собственного убожества, да? Ха-ха».

Открываю ноутбук, встречаясь с ними глаза в глаза.

Мои отвратительные 27 (уже 28) страниц, которые насмехаются надо мной одним своим существованием. Я тру ладони, словно собираясь погадать над волшебным шаром (что, по сути, отчасти и является правдой – только мой волшебный шар это клавиатура ноутбука) и заношу пальцы над плоскими клавишами.

Глубоко вздыхаю, прикрываю глаза, держу их так пару мгновений, после чего медленно, вдумчиво вновь распахиваю.

Собрались.

Сегодня у тебя все получится. Иначе и быть не может, ведь так?

Ты же тот самый Генри Пирстон, что написал Черное Окно. Вспомни об этом. Ты и он – один и тот же человек. Просто, как верно сказал Ронни (пара разумных мыслей все-таки за его болтовней проскальзывала) – этого крутого сценариста немного загасила рутина. Возможно, давление, которое оказывала на меня в то время Альма, а быть может сама волна славы.

Но это все тот же я.

Тот же самый Генри внутри меня, которого нужно лишь разбудить, растолкать, поднять и он напишет мне моими руками второй сногсшибательный сценарий.

У меня получится хотя бы потому, что уже однажды получилось.

И это случится сегодня. Потому что я так решил.

Опускаю пальцы на клавиатуру.

-7-

Вечер того же дня.

Пустынные вечерние улицы Провинстауна освещает лишь блеклое желтое свечение редких фонарей.

Салли ненавидит это время. В это время Бледнолицых становится намного больше и они совершенно отбиваются от рук. Она боится их, потому что они могут напасть. Конечно, пока Белль им не позволит – они этого не сделают, но кто знает эту чокнутую суку, что ей взбредет в голову в следующую секунду.

Все в городе ее, Салли, считают ненормальной – вернее, половина города и правда так думает, а вторая, осознающая, что она говорит сущую правду – успешно потворствуют тому, чтобы несведущая половина продолжала верить в ее безумие.

Но это не так.

Да, быть может жизнь Салли обошлась с ней круто, и во многом это ее вина, потому что, что греха таить – выпить Салли любила, и порочными связями в свое время не гнушалась. Но безумие.. Нет, безумной она никогда не была.

Белль.. Белль и ей подобное – вот кто настоящие безумцы. Безумцы и монстры, намного хуже тех, кто следит сейчас за ней из всех углов.