Туман войны

— Дело в том, — улыбнулся «провидец», — что мы сообща её задумали.

— Idiots! (*Идиоты) — возмущенно прошептал шотландец, подняв очи к небу.

— Кроме того, — вернулась я к беседе, — наша группа не собирается вступать в соотношения с неприятелем. Павел Матвеевич, — показала на жениха, — со своими людьми будет потихонечку вывозить раненых. На дороге, тем всё равно не выжить.

— Допустим… — выдохнул Виллие, — только допустим, что вы их заберёте. Где вы собираетесь расположить пациентов?

— Лучше всего в ближайшем городе, не занятом французами. К югу как раз Калуга, — предложил «провидец».

— Ну и зачем же вам в этом участвовать? Вот пусть ваш жених этим и занимается!

— Яков Васильевич, — произнесла осуждающе, — в дороге раненым может понадобиться неотложная помощь. Там же более двухсот вёрст! Ни один день везти.

— Хорошо, что вы предлагаете?

— Поддержите меня в ходатайстве к Михаилу Илларионовичу. По его приказу, в Калуге наверняка согласятся сотрудничать. Наш развозной госпиталь будет прятаться недалеко от дороги, а люди Павла Матвеевича станут доставлять раненых к нам. Оказав первую помощь, начнём переправлять тех в город. Пойдём далее. Обоз, зная место нашей следующей стоянки, из Калуги сразу проследует туда.

Виллие тяжело вздохнул.

— Кроме того, — продолжила я, — самим партизанам тоже нужна будет помощь. Думаете, они смогут отправить кого-то в госпиталь? Они же не заговорённые, потерь не избежать.

— Хорошо! Давайте сделаем так. Насколько я знаю, вечером планируется остановка в имении Карла Ивановича Яниша. Это ординарный профессор московского отделения медико-хирургической академии. Селение Землино, как раз у нас на пути. Карл Иванович прибыл с московским ополчением перед Бородино. И вот, предложил светлейшему воспользоваться его гостеприимством. Как приедем, напомню, что нас сопровождают женщины, вам выделят покои и сможете спокойно поговорить с главнокомандующим. Особенно, — он заговорщицки подмигнул мне, — если ваша кухарка опять угостит штабских великолепным ужином.

Распрощавшись с лейб-медиком, отправилась к Семёну Матвеевичу. Хотелось узнать, где Аристарх Петрович. Господин Сушинский, обещал, что мы встретимся вечером.

Мне предстояло опять «воевать» со Степанидой, только-только пополневшей наши запасы. «Патриотический» обед настолько ей не понравился, что боюсь, не привыкни она в имении к благонравному поведению, наверняка бы плевалась.

Господский дом был очень скромным. Всего два этажа, расходившихся на северное и южное крыло. Места было совершенно недостаточно, а потому, даже высшие чины были вынуждены тесниться по нескольку человек в комнате.

Для нас с подопечными выделили чью-то девичью спальню. Было заметно, что дом покидали в спешке. Часть одежды разбросана по всей гардеробной. Столик перед зеркалом покрыт рассыпанной пудрой. То тут, то там, на ковре лежали забытые мелочи.

Екатерина с Дарьей сразу же принялись за уборку. Что удивительно, девушки ни разу ни выказали раздражения, всячески скрывали слёзы и старательно помогали мне в сложных операциях, обучаясь на практике. Более опытная Марфа, всё чаще самостоятельно их проводила, иногда, что-то спрашивая у меня в процессе. Протеже Соломона нашли общий язык и с ней. Не привыкшая к семейному теплу, Марфа неожиданно стала воспринимать их сёстрами. Потому, постоянно в дороге, эта неразлучная троица о чём-то шепталась, особенно, если недалеко появлялись казаки. Кстати, частое присутствие тех отметил и Павел, иногда весело подшучивая над Дарьей, наличием чубастого поклонника.

Степанида, уже вовсю заправлявшая на кухне имения, умудрилась отыскать какие-то забытые продукты. Наставления жениха в дороге не прошли даром. Никаких изысков женщина не готовила: всё скромно и сыто, а главное — много.

Троица помогла нам с Ольгой помыться и привести себя в порядок. До сих пор поражаюсь, как запасливость Степаниды выручала нас в подобные моменты.

Закончив заниматься туалетом, за дверью, обнаружили примостившегося там Егора. И почти бесшумно, с подоконника соскочил Ефимка, опрометью бросившийся вниз. Для Павла, увы, места в доме не нашлось. Он с татарами вынужден был расположиться во дворе.

Накрытый обед в большой столовой в обычное время вызвал бы порицание общества. Но сейчас всё воспринималось проще. Два узких длинных стола сколоченные из не струганных досок располагались недалеко друг от друга. Только один из них с дальней стороны оказался покрыт небольшой скатертью. Наверняка место предназначалось светлейшему, так как именно на ней были собраны разномастные фарфоровые тарелки и приборы. Но чем дальше, тем больше это напоминало деревенскую таверну с деревянной посудой. Понаблюдав, как инвалиды, под руководством Степаниды ловко накрывают столы, мы прошли в гостиную залу, заполненную военными.

Павел нашёлся рядом с Виллие. Мужчины тихо обсуждали что-то между собой. Мы осторожно стали пробираться к ним, но всё-таки привлекли всеобщее внимание. Офицеры, расступаясь провожали нас взглядами, в которых читался интерес.

Только несколько человек наблюдало эту картину отстранённо, но, к примеру Дурова, ехидно мне улыбалась, опираясь на костыль. А стоявший рядом с Кутузовым хорошенький молоденький корнет прожигал злым прищуром.

— Не смотри так изумлённо на неё, — прошептал мне на ухо Павел.

— На Дурову? — удивилась я.

— Нет же, на теперешнюю спутницу светлейшего.

Ошарашено уставившись на жениха, я начала медленно поворачивать голову. Если бы не коротко остриженные волосы, я бы никогда не причислила корнета к мужскому полу.

— К чему же она так неприязненно на меня смотрит?

— Ты открыто носишь платья, находясь при армии, тогда как она вынуждена носить брюки.

— Боюсь, mon cher, — заметила улыбнувшись, — скорее всего ей жаль волос.

Немного погодя, Виллие подвёл нас к главнокомандующему. Михаил Илларионович за эти дни заметно сдал. Предстоящее решение, ему придётся принимать единолично. А это весьма нелегко.

Не напрягая светлейшего лишними деталями, Яков Васильевич кратко преподнёс ему наш план, добавив некоторые свои идеи. Окружающие, внимательно прислушивающиеся к этому разговору, начинали тихо переговариваться, что-то обсуждая.

— И что же вы, — обратился Кутузов к Павлу, — готовы отправить невесту на столь опасное поприще?

— Для её безопасности, с ней и поеду.

— Как жаль, что вы не увидите под Москвой обещанное Ростопчиным разгромление французов, — встрял в разговор, стоящий за спиной главнокомандующего Милорадович.

Мы с женихом удивлённо переглянулись.

— Ну как же, — продолжил Михаил Андреевич, — перед нашим уходом к вам, вся первопрестольная была обвешена афишками[57], где он обещает, что с небес на головы неприятелю прольётся огненный дождь!

— Шар Леппиха, — тихо прошептал мне на ухо Павел.

Мне с трудом удалось скрыть откровенную усмешку.

Я помнила эту историю из книг. Франц Леппих, немецкий авантюрист, мнивший себя изобретателем, как-то смог убедить Александра, через русских посланников, что может построить управляемый аэростат, «который мог бы поднимать такое количество разрывных снарядов, что посредством их можно было бы истреблять целые неприятельские армии». Для чего весной этого года его тайно вывезли в Россию, выделив на расходы почти сто пятьдесят тысяч рублей. Не смотря на поддержку и протекцию самого государя, шар так и не смог подняться в воздух. Даже пустой. Не говоря уже об обещанных сорока человек экипажа и полных ящиков с зажигательными снарядами.

И что удивительно, в конце 1811 года, с таким же предложением, этот проходимец уже обращался к Наполеону в Париже. Однако Бонапарт отказал ему, запретив любые эксперименты с воздухоплаванием. Даже велел выслать прожектёра за пределы Франции. Скорее всего, на подобное решение повлияли предыдущие неудачи корсиканца, при использовании аэростатов французской армией во время Египетского похода. А также на свадебных торжествах с Марией-Луизой, когда шар Андре Гарнерена долетел до Рима и зацепился там за шпиль мавзолея императора Нерона.

57

По мере того, как развивались военные действия, Ростопчин пришёл к идее массового распространения в Москве печатных листовок, сводок и пропагандистских прокламаций, написанных простым народным языком. Их разносили по домам и расклеивали на стенах наподобие театральных афиш, за что и были прозваны «афишками».