Страница 18 из 42
А Машка – ну что ж, всё-таки она тоже человек, не собака и не кошка, зачем её зря гнобить? Незачем, совершенно точно; не столь уж сложно ужиться с покорной девкой: намного проще, чем это представляется, пока не попробуешь. Тем более битой кошке только лозу покажи, как говорится – в переносном смысле, само собой: небось навидалась лиха Машка до Чуба, страх имеет.
Люди любят создавать разные бессмыслицы, черпая их из собственных умов, а затем сами же и мучаются, не зная, что со всем этим делать. К подобным бессмыслицам можно отнести многое в личной жизни – такое, без чего человек вполне способен обойтись, однако не желает добровольно отказываться, жадничает попусту и растрачивает усилия на обманные сквозняки в голове. Чуб упомянутые метания представлял для себя пройденным этапом и не видел впереди сколько-нибудь отрицательных знаков препинания: живи и радуйся. Чем плохо? Да ничем. По крайней мере, Чубу уже неоднократно доводилось убеждаться на собственном опыте в том, что всё простое намного приятнее сложного.
Правда, имелся изрядный перетык в плане материальной обеспеченности. Чуб не мог не ощущать недостаточности во многих вещах, которых ему хотелось. Но это было ему не внове, ибо он отродясь привык обходиться без особенных зажитков и тешил себя мыслью, что людей устроенных и благоуспешных на свете очень немного. Тем более смотря что считать устроенностью и благоуспешностью. Иной сыт – и уже доволен. Если же вдобавок имеет крышу над головой – вообще охотно готов считать себя счастливцем. А другому подавай сказочные богатства и ещё чёрт знает какие забавы и наслаждения в придачу.
Чуб всё понимал про относительность.
В сущности, его формально не начавшуюся, но уже обретавшую фактические контуры семейную жизнь тоже можно было отнести к категориям относительным. Однако это не беда и совсем не повод для того, чтобы тяготиться своим положением. Всё возникает из шатких пустяков, даже человек рождается из микроскопического семени по стечению мимолётных нечаянностей. Раз уж за рамки возможностей не выпрыгнешь, остаётся выбрать путь полегче и поравновеснее. В конце концов, его, Чуба, грядущие спокойствие и процветание должны с чего-нибудь начаться, и женитьба для этого – вполне подходящий вариант.
…Если ему случалось – по какой-нибудь малой надобности или вообще без причины – пробудиться среди ночи, то реальность встречала его тихими звуками Машкиного дыхания. Это действовало на Чуба хорошо, по-домашнему размягчающе (впрочем, иногда и возбуждающе: в таких случаях он, конечно же, без колебаний будил Машку – к их обоюдному удовольствию).
***
Чуб ощущал в себе зарождавшееся ядро мужской значительности (которая, впрочем, могла не оправдать себя в глазах окружающих, но могла и оправдать – хотя бы в родственном приближении). На пути саморазвития одни прилагают усилия, другие – не так чтобы очень, а третьих подталкивают невесть откуда возникающие промышления случая. Для Чуба именно таким промышлением явилась Машка. А дальше могут подоспеть и другие положительные события, которые поспособствуют расширению его судьбы в благоприятной плоскости. В сущности, чтобы крепко стоять на земле, человеку требуется не так уж много.
– …А если бы ты меня не встретила, – со скрытой подначкой поинтересовался однажды он у Марии, – что бы тогда делала? Я знаю, ни одной бабе не хочется куковать в одиночестве, и ты ведь не исключение… Небось ухватила бы за мотню первого попавшегося, лишь бы выскочить замуж, да?
– Коля, ну зачем ты так, – нахмурилась она.
– Та ладно, можешь не отвечать, – махнул он рукой с понимающим видом. – Знаю без тебя: выскочила бы за любого, как же иначе. Все вы, бабы, торопитесь дорваться до семейной обязанности, дуры, будто нет в жизни дела важнее. Ну и радуйся, что тебе повезло нарваться на меня без крупных недоразумений. А то нашла бы кого похуже, не такого лопуха, как я… Ничего. Я, хоть затейные слова говорить и не очень-то гораздый, но ты ещё увидишь: не лопух я, совсем не лопух!
– Ой, да не лопух ты, конечно, – подхватила она, разгладившись лицом. – И вообще, тебе нарассказывали обо мне много разного, а ты и поверил. Не всему подряд надо верить, что мелют злые языки.
– Так я и не верю всему подряд. Но ведь кое-что из этих разговоров – правда.
– Ну да, кое-что – правда.
– Вот и я о том же. Хоть ты и взяла себя в руки, но поздновато. Добрая слава на месте лежит, а дурная по свету бежит.
– А неправды всё-таки в этих перетолках больше, чем правды. Ты же взрослый человек, должен понимать, какие у нас люди. Их не корми хлебом, только дай позлословничать за чужой спиной да преувеличить, чтобы вымазать грязью пожирнее. Сплошь кругом фантазёры озабоченные. Да ещё недобрые. Кабы им от природы достались рога, они б уже давно всех на свете перебодали.
Она немного помолчала, а потом добавила:
– А замужество устраивать с первым поперечным я не собиралась. Просто ты мне сразу понравился, Коленька, честное слово. Наверное, ты такой недоверчивый, потому что тебе до сих пор попадались плохие женщины. Но я не такая.
Само собой, Чуб сознавал, что Машка соврала ради пущей сохранности их недостаточно окрепших отношений. Но это враньё всё равно казалось ему удовлетворительнее правды. Которую он подозревал, пусть и без стопроцентной твёрдости в уме, но это даже лучше, ибо отсутствие твёрдости его частично успокаивало. Тем более что будущая супруга во всём старалась услужить ему. Хотя не слишком навязчиво, меру знала, однако не давала забыть о своём присутствии. В конце концов, разговоры – это простое сотрясение воздуха, имеющее второстепенный смысл. Первостепенный же смысл заключался в том, что Машка смотрела на Чуба с каждым днём всё более благоговейным взглядом. Как на памятник ещё живому классику литературы или герою победоносного конфликта в одной из горячих точек планеты. От этого взгляда нетрудно было впасть в манию величия, представив себя чем-то особенным – например, не человеком, а совершенно аномальным чудом, не то упавшим с неба, не то поднявшимся из морских глубин. Или вообще неизвестным науке божеством, скромно надевшим на себя личину недавнего дембеля и нынешнего жениха обыкновенной станичной дуры.
До сих пор на него так никто не смотрел. Это было очень утешительно и отрадно, если не сказать больше.
В общем, все опасения, которые поначалу Чуб испытывал касательно Машки, оказались напрасными.
***
Как любой нормальный мужчина, он, разумеется, не мыслил давать волю женскому фактору вытворять над собой всё, что угодно. Но супружество – штука неизбежная, тем более при таком сумасшедшем давлении с родительской стороны. Вариаций-то в жизни много, однако куда ни потянись – почти наверняка ухватишься за голую пустоту и останешься куковать подле дырявого корыта или ещё где похуже. Единственная удободостижимая вариация – это выбрать наипростейшее среди возможных зол. Каковое для Чуба с каждым днём всё гуще наливалось красками в навязчивом, но вполне мягкосердечном и доброрасположенном образе Марии.
Голос уязвлённого самолюбия просыпался в нём нечасто. Да и не хотелось от него, как прежде, корчиться и скрежетать: так себе был голосок, слабосильный и не особенно продолговатый. А если вдруг случалось шевельнуться в глубине ума скудопакостному червячку ревности, то земля и небо из-за этого не менялись местами. Иной раз вечерней порой, лёжа в постели, Чуб поудобнее устраивался на боку, подтянув колени к животу и положив голову на руку, – и просил Машку рассказать по порядку о своих былых трахарях.
– Я понимаю, дело молодое, ниткой дырку не зашьёшь, – говорил ей покровительственно. – Но всё-таки мне надо знать, потому давай выкладывай всю правду, не стесняйся. Попрекать не стану.
И Машка, хоть не изъявляла поспешливой готовности углубляться в воспоминания, однако покорно принималась излагать события минувших дней. Впрочем, это лишь поначалу ею владело стеснительное чувство, и она делала конфузливое лицо, а затем мало-помалу увлекалась повествованием – и вскоре уже легкодушно и естественно, в некотором роде даже походя раскрывалась перед Чубом, потому что, в сущности, не считала рассказы о своих интимных похождениях бог весть какими откровениями. Всё в её устах звучало просто и гладко, точно было в порядке вещей для каждого. Правда, Чуб запомнил немногое, поскольку минут через десять-пятнадцать обычно засыпал – примерно на четвёртом или пятом её мужчине. Каким числительным этот перечень завершался, он – в силу своей молодой здоровой натуры и вытекавшей из неё потребности во сне – так и не сумел усвоить.