Небо после бури

– С тобой все в порядке, Тас? – Лайя тянет к себе мальчика. – То, что они говорили – это все неправда, ты же знаешь…

– Они не говорили с ребенком. – Ловец Душ окидывает нас оценивающим взглядом. – Граница уже близко. Но джинны будут вас караулить, и ночью они сильнее, чем днем. А вы измождены. Я тоже. Идемте. Они не тронут нас, пока мы находимся в доме.

Дом состоит из одной просторной комнаты, здесь пахнет свежераспиленным деревом, и мне почему-то кажется, что он надежен, как Блэклиф. В одном углу сложена печь для приготовления пищи, на стене висят медные сковородки. Рядом с печью – полка, на ней теснятся корзины с морковью, картофелем и тыквами. С потолка свешиваются гирлянды чеснока и лука, пучки неизвестных мне трав.

В центре комнаты – стол, тоже недавно сколоченный, по обеим сторонам – длинные скамьи. У дальней стены – очаг, и перед ним брошен мягкий ковер, сотканный Кочевниками, и несколько подушек. Я вижу грубо сделанную кровать, но развешанные над ней цветные фонари делают комнату почти уютной.

«Это же кибитка Мамы Рилы!» – наконец-то доходит до меня.

Ловец Душ занимается едой, и я должна бы ему помочь, но я просто сижу – предсказания джиннов не идут у меня из головы. Только у Таса еще осталась энергия: он стучит тарелками, расставляет чашки, пока Ловец Душ не приказывает ему тоже сесть.

Мне всегда нравилась стряпня Элиаса, и то, что он приготовил сейчас, сытное и вкусное. Но я не чувствую вкуса пищи. За столом царит молчание – похоже, что и у остальных та же проблема.

После ужина мы по очереди пользуемся небольшой комнаткой для мытья, и несмотря на то, что вода просто ледяная, я с наслаждением соскребаю с себя налет морской соли, въевшийся в кожу за неделю плавания. Когда я возвращаюсь, Муса, Дарин и Тас уснули прямо на полу. Харпер тоже раскатал свою подстилку и лежит с закрытыми глазами. Но если он спит, то я тогда морж. Мне хочется узнать, что наговорили ему джинны, но я не спрашиваю.

Вместо этого я подхожу к Лайе. Она сидит на ковре у огня, скрестив ноги, и расчесывает свои длинные волосы, подчеркнуто не обращая внимания на Элиаса, который моет посуду. Рукава его рубашки закатаны, большие ладони ловко чистят песком кастрюлю из-под тушеного мяса. Его волосы отросли и начали завиваться, но в остальном он такой же, как прежде. И мне кажется, что он вот-вот обернется и, расплывшись в улыбке, начнет рассказывать какую-нибудь историю, от которой я начну хохотать как ненормальная.

– В последний раз, когда мы трое находились в одном помещении, я собиралась тебя убить, – обращаюсь я к Лайе. – Мне очень жаль.

– Я тебя прощу – когда-нибудь, – Книжница улыбается, но взгляд у нее печальный. – Ты хочешь поговорить об этом?

Я качаю головой. И только потом понимаю, о чем она спросила: джинны ей тоже что-то наплели, и теперь это ее изводит.

– А… а ты?

Лайя обнимает руками колени и сжимается в комок.

– Я была одна, – шепчет она. – Все погибли. Князь Тьмы забрал Дарина. Тебя. Таса. Афию Ара-Нур. Даже Эли… Ловца Душ. И еще была… буря. Смерч. Но смерч был живым и…

– Голодным, – договариваю я. – Пасть, готовая пожрать весь мир. Я тоже это видела.

Ловец Душ оборачивается к нам. На мгновение наши взгляды встречаются, потом его холодные серые глаза останавливаются на Лайе.

– Ты говорила о голоде, Кровавый Сорокопут, – произносит Ловец Душ. – Что это было? Как выглядело?

Я некоторое время размышляю над ответом.

– Это была буря. Могучая. И воронка, она была… чтоб мне провалиться, я не могу это описать…

– Почему ты спрашиваешь, Ловец Душ? Ты что-нибудь об этом знаешь? – резко выпрямляется Лайя, и когда хозяин дома не отвечает, она в нетерпении привстает на месте. – Ты тоже это видел. Где?

Но Ловец Душ качает головой.

– Во сне, – бормочет он.

– Ты должен что-то знать, – настаиваю я. – Иначе для чего задаешь эти вопросы?

Ловец Душ подходит к очагу и устраивается у огня, как можно дальше от Лайи.

– Об этом говорил Пророк, – помолчав, признается он.

– Пророк? – переспрашиваю я. После того, как джинны оказались на свободе, Пророков больше никто не видел. – Каин? Что он тебе сказал? Он что, здесь, на Землях Ожидания? Он был здесь все это время?

– Он мертв, – сообщает Ловец Душ. – Пророки мертвы. Князь Тьмы убил их всех, когда освободил джиннов – кроме Каина. Он умер несколько дней назад. Я… присутствовал при этом.

– Умер? – Я не могу уложить в сознании эту мысль. Пророки бессмертны. И пусть я ненавижу их всем сердцем, они обладают неслыханным могуществом.

А если они действительно мертвы? Что это может означать для Закариаса? Пророки назвали Маркуса Предреченным: «Величайший Император, гроза наших врагов, всесокрушающий предводитель народа». Они узаконили права его династии на трон. Их поддержка жизненно важна для Императора.

– За что Князю Тьмы было их убивать? – шепотом спрашиваю я.

– За то, что Каин и другие Пророки сделали с джиннами.

Мы с Лайей непонимающе переглядываемся. Ловец Душ изучающе смотрит на нас и все же решается. Он рассказывает о нападении Каина на страну джиннов и о предательстве Шэвы. О том, как отчаянно Князь Тьмы пытался спасти свой народ. Эта часть истории мне так близка, что я до боли сжимаю кулаки, сочувствуя ему. Я хорошо знаю, что значит не оправдать ожиданий своего народа.

Когда Ловец Душ завершает свой рассказ, на языке у меня вертится множество вопросов. И в памяти всплывает то, что сказал мне Каин до того, как Антиум пал.

«Князь Тьмы – вовсе не чудовище, дитя мое! Хотя порой он и совершает ужасные вещи. Он одержим своей скорбью и обречен жить, чтобы причинить большое зло».

– Значит, Пророки были Книжниками, – ошеломленно произносит Лайя. Она потрясена не меньше меня. – В первый раз, когда я встретила Каина, он сказал мне… но я ничего не поняла. Он сказал, что виновен. Что все Пророки виновны.

– Он знал, что скоро умрет, – говорю я. – «Придет час последней расплаты за наши грехи», – так он сказал. Я помню, потому что с тех пор, не переставая, думала об этом.

– Джинны перед смертью изрекают пророчества. – Ловец Душ подносит руки к огню, и это так странно. Вот уж не думала, что он способен чувствовать холод.

– Когда Пророки присвоили себе могущество джиннов, им пришлось заплатить за это, – продолжает он. – Они превратились в живых мертвецов. Они лишились сна, отдыха, и умереть Пророки тоже не могли. Но они могли видеть будущее – причем с большей определенностью, чем под силу любому из джиннов. И в этих видениях был только один путь к свободе.

– Свободе для них! – восклицает Лайя. – А как же все мы? Он назвал меня и тебя угольками в пепле, Ловец Душ. Он сказал, что Сорокопут…

– Факел в ночи. Если только решусь запылать. – О небо, какой же я была наивной. – Все ложь. Они манипулировали нами для каких-то своих целей.

– Возможно, – откликается Ловец Душ. – Но, как бы то ни было, Пророк оставил для вас послание. Для вас обеих.

Темные брови Лайи лезут вверх.

– И когда ты собирался нам об этом сказать?

– Я говорю сейчас. – Невозмутимость Ловца Душ выводит Лайю из себя, и у нее раздуваются ноздри. – Прежде чем умереть, Каин тоже произнес пророчество, – продолжает Ловец Душ. – «Это не один человек. С самого начала их было трое. Кровавый Сорокопут – первая. Лайя из Серры – вторая. А Ловец Душ – последний. Мать присматривает за всеми тремя. Если один потерпит неудачу, потерпят неудачу все. Если один умрет, умрут все. Возвращайтесь к началу и там найдите истину. Сражайтесь до конца, иначе все будет потеряно».

Он бубнит, точно писарь, читающий скучный документ, а не передает последние слова того, кто породил все это: неслыханные бедствия и смерть.

– Это все, – говорит Ловец Душ после паузы. – Потом он умер.

– Первая… последний? – Лайя качает головой. – Какая-то бессмыслица.

– Пророки известны своими туманными высказываниями, – замечает Ловец Душ. – До того, как… – Он пожимает плечами. – Я никогда их толком не понимал.