Махровые лапки

Вот и сейчас Элла невольно двинулась за Альбертом Ниловичем. Продолжая говорить на ходу, аспирант уверенно двигался в сторону аудитории, в которой через пол часа должна была начаться его лекция. Галантно пропустив девушку вперед, Альберт Нилович прошел в аудиторию следом за ней и запер дверь. Повернувшись к ней лицом прямо у входной двери, он продолжал масляно улыбаться, явно давая понять, что разговор о докладе студентки окончен, и настало время заняться кое-чем другим. Его взгляд был настолько требовательно-принуждающим, что Элла немного растерялась.

– Но… Альберт Нилович, у меня эти дни, я не могу.

Альберт Нилович, не переставая улыбаться, глазами и кивком головы указал ей опускаться на колени, а сам потянулся расстегивать ширинку. А чтобы подбодрить ее, решил сказать что-нибудь ласковое. Но что-то ничего не приходило на ум.

– Жанночка… – Альберт Нилович всегда путал имена этих двух подружек и сейчас на секунду внутренне замер – угадал имя или перед ним Элла?

– Я – Элла, – обиженно отчеканила девушка и, отперев дверь аудитории, выскочила, хлопнув дверью.

– Ну и дура! – сообщил уже в одиночестве Альберт Нилович, наливаясь злостью и застегивая зря расстегнутую ширинку.

После первой же пары его вызвали в кабинет ректора. Яков Лаврентьевич, ректор их института, был высоким и плечистым, несмотря на свой почтенный возраст. Альберт Нилович, сам не выдавшись ростом, не любил рослых и от чего-то всегда робел перед ними. Зайдя в кабинет ректора и поздоровавшись, он неуверенно топтался у входа, будто студентик какой. Яков Лаврентьевич даже бровью не повел на появление молодого аспиранта и продолжал что-то писать за своим рабочим столом. Через несколько минут, закончив писать, Яков Лаврентьевич пристально посмотрел на жмущегося в дурном предчувствии Альберта Ниловича и сообщил, подтверждая его нехорошие ожидания:

– Вынужден огорчить вас, молодой человек. Я перераспределил нагрузку и ваши часы по «Римскому праву» передал другому преподавателю.

– Но… Как же так… Яков Лаврентьевич, ведь у меня семья, – Альберт Нилович даже вспотел от осознания ускользающего из его рук источника дохода. Это был полнейший крах. От такого решения ректора он терял не только свои официально заработанные в результате преподавательской деятельности средства. Он также прощался и со схемой «тридцать на семьдесят», которая регулярно дважды в год кормила институтскую братию.

– Послушайте, голубчик, решение принято и внедрено. Обжалованию, как говориться не подлежит. Позволю себе напомнить вам, что аспирантура является не работой, а дальнейшим обучением. Неплохо было бы вам впредь помнить о своих основных целях. Вы можете идти. – Яков Лаврентьевич снова что-то начал писать, тем самым давая понять, что аудиенция окончена.

На ватных ногах Альберт Нилович вышел в приемную, где деловитая секретарша ректора, уже ждала его:

– Альберт Нилович, вам нужно подписать вот здесь. Да что вы так расстраиваетесь! Не берите в голову, у него, у ректора нашего, между прочим, тоже не было выбора: эти часы, которые у вас отобрали, срочно понадобились для родственницы мэра, которую так неожиданно к нам пристроили…

Альберт Нилович шел коридорами института, никого и ничего не видя. Какое-то странное оцепенение завладело его сознанием, и он не понимал – что ему делать дальше. В голове был туман и на его фоне четко стоял всего один вопрос, извечно мучавший человечество: где взять денег? Вот он стремился-пыжился, суетился-вертелся, прилагал усилия и думал, что нащупал верный путь. А тут за какие-то пару минут – бац, и нет этого ничего, растоптали все, что он так кропотливо создавал. Интересно, есть ли в мире хотя бы одна история человека, который, имея достаточно средств для того, чтобы считать себя состоятельным, мог не боятся потерять все. Не бояться и не опасаться. Одно дело, когда алчущие конкуренты отбирают процветающий бизнес. Другое дело – преподавательские часы аспиранта, ну кому они могли понадобиться? Сколько еще таких невероятных примеров, когда человек в момент терял все, что имеет? Это как у Винни-Пуха, мультфильм про которого он не так давно смотрел с сыном: мед то он есть, то его сразу нет.

За такими размышлениями Альберт Нилович не заметил, как ноги сами вывели его из института, провели по знакомым, но неузнаваемым из-за погруженности в свои невеселые мысли, маршрутам и привели в спортзал. «Видимо тело интуитивно просило разрядки себе, мозгу и нервам, раз я оказался здесь», – подумал Альберт Нилович настраиваясь на тренировку и предвкушая интенсивную работу, которая сбросит с него весь негатив и заставит здраво оценить ситуацию.

Уже смеркалось, в раздевалке никого кроме него не было, и Альберт Нилович не стал включать свет, переодеваясь в темноте, что давало ощущение защищенности от этого непредсказуемого мира. Он не сразу понял, что в тренерской, которая располагалась за соседней дверью, кто-то есть. Альберт Нилович прислушался, говоривших было двое. Один голос был ему хорошо знаком и принадлежал тренеру, Николаю Степановичу, в прошлом заслуженному спортсмену, обласканному удачей и триумфом. Обычно Николай Степанович разговаривал короткими громкими выкриками, как бы отдавая приказания. Но сегодня этот голос звучал непривычно, по-лакейски услужливым. Судя по всему, сейчас собеседником тренера был такой человек, ради которого стоило сменить привычку командного тона на более покорный. Второй голос был тихим, но властным и уверенным. Человек, которому принадлежал этот голос, говорил мало, что компенсировалось нетипичной для тренера говорливостью.

Альберт Нилович не оставил занятий спортом, несмотря на свой интеллигентный статус аспиранта и молодого преподавателя. Но в отличие от неуверенного Алика, пришедшего когда-то на секцию кикбоксинга за красивым телом и уверенностью в себе, интерес Альберта Ниловича сейчас был в другом. Он знал о проходящих нелегально, поэтому без огласки, боях без правил, вокруг которых крутились большие бабки. Там делались ставки, за счет чего даже проигравший боец получал приличный гонорар. И теперь в тренерской Николай Степанович со своим гостем обсуждали предстоящие на днях такие бои.

– Распределение стандартное, понял, понял, – лебезил тренер.

– Ты лучше подумай, не пора ли новую кровь в свет выводить, – сказал незнакомец.

– Да у нас сложившиеся же уже ребятки. И дело свое знают, и не болтают лишнего. А кого, нового-то? У нас и новых то никого нет. Нынче в школах секций наоткрывали, вот ленивые мамашки и перестали к нам своих чад водить, в школе после уроков занимаются.

– Зритель любит новые впечатления, а твои замыленные уже. Соображаешь?

– Это я конечно соображаю. Вот опять же набрал ребят покрупнее, в тяжелом весе ведь у меня почти никого не осталось, тяжиков готовлю.

– Тяжики неповоротливые и активный бой с ними не всегда получается. Что за мелкий сморчок к тебе который год ходит? Его если поставить, как думаешь?

Альберт Нилович, затаив дыхание, прикидывал – не о нем ли речь. Его даже не обидело сравнение с весенним грибом. Лишь бы взяли, лишь бы взяли. Возьмут конечно, не зря же ему сегодня весь день так не прет – это перед большой удачей часто так бывает. Однако тренер медлил с ответом и молчал.

– Чего завис то, кто это? – прервал молчание гость.

– Мелкий? Это Алик что ли? Не, этот не потянет. Слаб он еще и духом, и телом. Ему пока сумки для спортсменов таскать – вот это для него в самый раз. И потом, он на юридическом в этом институте. Ну их, этих юристов! От них не знаешь, чего ожидать, умные больно, – затараторил тренер.

– Чмошник, значит, – подытожил гость.

У Альберта Ниловича от обиды свело скулы до скрипа в зубах. Шарахнув со всей силы кулаком в шкафчик, он влетел в тренерскую и уже собрался высказать тренеру, все, что о нем думает, но тот опередил:

– Подслушивал? Сопляк, ты даже не знаешь, куда суешься!.. – негодованию тренера не было предела. Он всем своим видом показывал, что всякая мелкая шелупонь права не имела входить в святая святых без спроса.