Страница 1 из 2
Анна Фурман
Второй шанс
Вероника выскочила из автобуса, словно тот был заминирован. Хотя будь это действительно так, она бы осталась. Чтобы перестать чувствовать. В ее шею, казалось, вонзили кинжал, а затем резко повели вниз и распороли живот, из которого теперь вываливались внутренности. При каждом шаге. При каждом выдохе.
«Я не хочу ничем помочь. Я хотел сказать не могу. Пардон!», – прогнусавил Дмитрий Анатольевич из органа опеки и попечительства.
Перед глазами Вероники все еще стояло его круглое самодовольное лицо, отражающая свет лампы лоснящаяся залысина, приплюснутый нос и горчичное пятно на синем воротнике пиджака. Своей формой пятно напоминало печень.
Дмитрий Анатольевич не производил впечатление приятного собеседника, но Вероника старалась понравиться ему, в конце концов он тот, чье слово имело огромное значение в деле об удочерении. Когда Дмитрий Анатольевич сказал, что ничего не выйдет, Веронике захотелось плюнуть ему на залысину, скинуть со стола экран монитора или хотя бы закричать. Но ни один звук не вырвался из горла, она опустила руки и быстро вышла из кабинета.
Всю поездку в автобусе Вероника держалась, но теперь ее трясло, на глаза наворачивались слезы. Она смахивала их, не позволяя себе окончательно разрыдаться по дороге до дома. Оставалось еще каких-то десять минут. Вероника сорвала с шеи голубой шелковый платок, прижала к груди и попыталась втянуть в легкие больше воздуха. Пусть и пропитанного бензином, всеобщим безразличием и самую малость весной. Не выходило. Она разучилась дышать. Всё. Всё перестало иметь смысл. Так зачем ей это? Дышать…
– Женщина! Подождите!
Вероника быстро провела тыльной стороной ладони под глазами и обернулась.
К ней приближался высокий худой парень в синей куртке. В вытянутой руке он держал черный прямоугольник небольшого размера. Вероника похлопала себя по карманам плаща – пусто! – она должно быть выронила кошелек, когда платила за проезд.
– Спа…кх, – она прочистила горло, – спасибо вам, – Вероника не помнила, сколько наличных у нее оставалось, но что-то, чтобы отблагодарить парня, точно найдется.
Среди нескольких мелких купюр, она наконец наткнулась на пятисотенную купюру. А когда подняла голову, рядом уже никого не было – синяя куртка стремительно удалялась обратно к остановке. Вероника хотела окрикнуть незнакомца, но не смогла выдавить из себя ни звука.
Сунув кошелек в сумку, она быстро направилась к дому. У лавочек, задрав голову, укутанную в сиреневый платок, стояла пожилая соседка с первого этажа. Она громко обсуждала с бабой Ташей с четвертого цены на хлеб. Баба Таша трясла короткой красно-рыжей шевелюрой, ругая власти и снимая белье с веревок снаружи незастекленного балкона.
Не здороваясь, Вероника влетела в подъезд.
Красная восьмерка над дверями одного лифта сменилась девяткой, грузовой – вообще не двигался. Застрял? Вероника сунула платок в карман плаща и кинулась на лестницу. Почти добравшись до своего – пятого, она осознала, что собиралась войти в квартиру, в которой всё подготовила к встрече с малышкой.
Дрожащей рукой Вероника нащупала ключ, чуть не выронила, но поймала его за миниатюрную Эйфелеву башню и с третьей попытки открыла. Захлопнув двери, она бросила на пол сумку, ключи, скинула плащ, разулась – желтые носки в белую полоску промокли. Она не сняла их, но надела красные тапки с инициалами – подарок коллег по театру – прошла по коридору, замерла перед дверью с цветными буквами. Осторожно, почти нежно провела пальцем: М-А-Р-И-Н-А. Остановилась. Приложила ладонь, прикоснулась лбом.
Сколько она так простояла, прежде чем решилась войти?
С персиковых обоев улыбались ежики и зайцы. Ночник в форме лисенка горел теплым оранжевым светом – забыла выключить утром, когда заходила в комнату. Возле детской кроватки стоял белый комод. Вероника успела наполовину заполнить его полки футболочками, пижамой со слонятами, розовыми и белыми колготками, платьями. Сверху на комоде восседали мягкие игрушки и большая с глазами-изумрудами кукла. Вероника схватила ее. Та пропищала тонким голосом: «Ма-ма!». Вздрогнув, Вероника сжалась и бросила куклу в стену. Раздался хруст. По полу, медленно отдаляясь от тела, покатилась голова.
Кровь с шумом пульсировала в висках, Вероника сделала шаг, ноги подкосились, она упала на колени. Прямо перед кроваткой. Вцепилась в решетку и затрясла ее. «Нельзя! Так нельзя!» – шептала она, не прекращая, а наоборот распыляя в себе по-новой жгучую ярость. Она трясла и трясла, пока не выломала две деревяшки. Уставившись на них, Вероника наконец дала волю слезам – бегучим и горьким – такими слезами плакала Мариша в доме малютки, когда уходила Вероника.
Утерев лицо рукавом серой водолазки, она поднялась с пола и, громко шаркая, пошла на кухню. Дрожь не унималась. Вероника приоткрыла балконную дверь, включила чайник, достала чашку с объемным красным цветком на ней и закинула пакетик зеленого чая. Когда чайник щелкнул, Вероника налила кипяток и сосредоточилась на том, как, клубясь, начинает проявляться цвет чая. Она мечтала, что и ее бесцветная жизнь, когда в ней появится голубоглазая улыбчивая девочка, начнет окрашиваться в яркие цвета. Что Вероника снова почувствует себя нужной. Будет любить. Она собрала все документы; ей обещали, что вот-вот выдадут нужную бумагу – согласие органа опеки и попечительства. Мать девочки умерла, в графе «отец» стоял прочерк, никто из родственников не интересовался и не приходил навещать ребенка. Обещали. Сколько можно всем верить?
Вероника сильно прикусила губу. Но физическая боль на фоне того, что творилось в душе не ощущалась. Как если бы ее укусила оса в руку, которая была сплошь покрыта болючими волдырями. Вероника пригладила двумя руками волосы и убрала их за уши. Что? Что ей теперь делать? Все кончено. Нужно жить как прежде! Как прежде… Вероника пошла в коридор за мобильным. Несмотря на то, что она запретила себе смотреть в сторону детской, взяв телефон, она не смогла пройти мимо. Открыла двери. Сгребла в сторону деревяшки и сломанную куклу – доказательства того, что ей вряд ли вообще можно доверить ребенка. И хорошо, что ей отказали: малышка достойна нормальных родителей! Любящих, заботливых, здравомыслящих, умеющих держать себя в руках…
Проглотив комок в горле. Вероника разблокировала мобильный и принялась фотографировать мебель, одежду, игрушки. Все то, что она так тщательно выбирала для дочери. Нельзя жить иллюзиями. Нужно притвориться, будто ничего и не было.
На кухне, перед остывшим чаем, она осознала, что необходимо выбрать, какую поставить цену. Она купила качественную мебель, читала отзывы, улыбалась каждой фотографии с детьми довольных покупательниц и представляла, как будет укладывать в кроватку Маришу. Как будет с ней играть, переодевать, приносить теплое молоко или сок… Цену. Разве этому можно назначить цену?
Она опубликовала фотографии в «Одноклассниках», подписав «Новая мебель. Бесплатно. Самовывоз. Подробная информация в личных сообщениях», и сделала глоток холодного чая с запахом отдаленно напоминающий утро после сенокоса.
В домофон позвонили. Вероника, не спросив, кто там, открыла дверь в подъезд и кинулась в ванную, чтобы проверить, насколько плачевно выглядит, а при необходимости смыть разводы от потекшего макияжа.
Когда позвонили снова, Вероника как раз вытирала лицо. Она пошла открывать.
Перед ней стоял парень лет семнадцати, еле удерживая в руках необъемный букет из красных роз. Какой фарс! – Вероника, поморщилась.
– Ракитина Вероника Яковлевна? – донесся ломающийся голос юноши из-под зеленой кепки.
Она кивнула. Ей хотелось избавить курьера от его ноши, но брать домой букет – ни в коем случае. Больше никогда.
Много лет назад, когда она только-только начинала работать в театре, Вероника завидовала актрисам главных ролей, уезжающим домой с заваленными цветами задними сидениями, в то время, как ей если что-то и перепадало, так только пара хризантем, георгин или гвоздик. Спустя три года все изменилось. Ее заметили. Оценили. Стали осыпать приличными цветами, белыми плюшевыми зайцами или медведями и шоколадными конфетами. Ей нравилось. Пока мама не попала в больницу. Вероника плохо помнила эти дни – приходилось то и дело курсировать между театром, домом, магазином и больницей. Салон автомобиля вечно был забит бесполезными букетами и подарками от зрителей, а квартира вскоре походила на склад. У нее не оставалось сил и времени наводить порядок и избавляться от сухих или уже увядающих растений, а через неделю ей стали присылать цветы и похоронные венки… В этот момент она решила, что больше ни одного цветка в ее доме не будет. Поэтому на подоконниках стояли лишь горшки с алоэ, каланхоэ и не цветущими видами кактусов.