Инъекция

Но это была рискованная авантюра, все должны были продолжать считать, что я диабетик. Потому я равнодушно кивнул Лоре на свою парту, предлагая освободить ее.

Она как-то вопросительно глянула, словно сама не зная, хочет ли брать.

– Решай реще – заявил я – или я выкину в мусорку, если не хочешь.

В итоге, она кивнула и взяла сладости в две жмени, но едва она это сделала, Брайс переключился на нее:

– Эй, дружище, ты тоже жевательные сильно не жри. Или ты натурал? Ну тогда насрать.

– Ну как насрать – заржал Крис – а вот именно что срать тогда как?

– Идиоты – фыркнула Лора и уронив сладости на свое место, показала каждому по среднему пальцу.

Но Брайса и Криса это уже не занимало – у них появился более серьезный вопрос, который они с запалом обсуждали: можно ли посрать со слипнувшейся задницей.

Глубоко интеллектуальные беседы старшей школы Чандлера.

-6-

В полдень я вновь удалился с капсулой в туалет, и на этот раз уже не прятал ее со шприцем в рукаве – напротив, как можно демонстративнее махал ими перед носом Брайса, проходя мимо него. Челюсти у амбала сжались, но он ничего не сделал.

Последним уроком должна была быть история Штатов, и я подошел к ящичку, чтобы взять оттуда тетрадь, а учебник оставить. Лора, как всегда, вилась вокруг меня, что-то непременно рассказывая, но в таком тоне, словно она либо угрожала, либо была чем-то глубоко возмущена.

Иного было не дано. Даже если она радовалась – тон был грубоватый, резкий, а фразы оборванные. Отец всегда говорил, что человек, у которого прирост состояния зависит от взаимодействия с людьми, должен уметь красиво говорить. Уметь располагать людей.

Сам он зачесывал, словно змей-искуситель, и парочке приемчиков научил в свое время меня. Например, всегда говорить на октаву ниже, но не шепотом и четко, чтобы собеседнику не пришлось переспрашивать или чувствовать себя глухим идиотом. Всегда стараться сглаживать согласные, чтобы они не «рычали». Речь должна напоминать мягкие уговоры, или спокойную колыбельную, а не немецкий гимн. Говорить следует на долю немного медленнее, словно лениво – потому что быстрый говор заставляет человека напрягаться, пытаясь успеть услышать все слова и верно уловить смысл. При любой фразе нужно улыбаться или, если даже что-то бесит, слегка ухмыляться. Выражать ту или иную эмоцию, трактующуюся улыбкой. Негатив – отталкивает собеседника и затрудняет шансы склонить его в дальнейшем на свою сторону.

Правда, несмотря на это, при мне отец улыбался очень и очень редко. Постоянно сосредоточенный, серьезный, чем-то озадаченный и вдумчивый. Со временем его улыбка перестала вызывать по мне радость – если он вдруг ни с того ни с сего лыбился, значит собирался втереть мне какую-то ерунду или озадачить очередной просьбой, требованием или приказом.

Проще было, чтобы он не улыбался, но всякие такие ухищрения в общении и то, как он это объяснял, мне нравились. Они были клевыми и он постоянно показывал на своем приеме, так что я быстро этому научился.

Только теперь мне это нафиг не надо – судя по всему, продолжать дело отца мне не суждено, а заниматься всякой херней среднего класса можно без улыбок и обольстивых речей.

Я как раз уже закрывал свой шкафчик, как Лора резко замолчала. Ее оживленная грубоватая речь и резкое тотальное молчание так контрастировало, что я обернулся. Ее глаза вперились куда-то вперед, в сторону входа. Я глянул туда же.

К нам шел высокий широкоплечий мужчина. Папа называл таких даже мужланами – потому что в них не было ничего эстетичного, и самым клевым в «мужчинах» они считали массу, умение ломать дрова топором, самим ремонтировать дом и держать «в узде» жену. Отец считал, что это возникло из-за того, что у них нет денег, а как-то выстебнуться надо. Типо, не «мне не хватило денег на ремонт», а «я слишком рукаст и мозговит, чтобы нанимать для этого рабочих, сам лучше них сделаю» и тому подобное.

И вот теперь это чудо шло прямо к нам, грозно нахмурившись. В том, что он идет именно к нам, сомнений не было – широкие, грубые шаги, руки в карманах, взгляд точно на нас. Словно никакого не видит вокруг.

Я ухмыльнулся и глянул на Лору:

– Кто этот придурок?

Но она молчала, словно завороженная его появлением. Вся ее мимика разом сползла – я словно видел перед собой пятилетнюю девчонку, стащившую конфету из буфета как раз тогда, когда в комнату зашла мать.

– Эй – я хлопнул ее тыльной стороной ладони по плечу – кто это?

– Мой отчим – голос тихий, более совсем не грубоватый – что он здесь делает? Черт – Лора резко обернулась ко мне, словно желая, чтобы я растворился, но тут же пробормотала себе под нос – нет, он тебя уже видел..

Пара шагов – и мужлан остановился перед нами. Лора сделала едва заметный шаг в сторону от меня. Теперь между нами было расстояние вытянутой руки.

Он сурово перевел взгляд с нее на меня и обратно.

– Что ты делаешь рядом с этим парнем? – его голос звучал требовательно, грозно, словно разом и спрашивая, и вынося наказание – кто он, Лоретта?

Лора тут же заложила руки на спину, и дернула плечами:

– Это мой напарник. Нам вручили общую работу и мы ее обсуждали.

Ложь с ее губ слетала так уверенно и быстро, что я бы сам поверил в нее, но сейчас еле сдерживал усмешку.

– Я требовал, чтобы тебя не ставили в пару с парнями! – прорычал он и стукнул по соседнему ящичку так, что на нас обернулись тут же почти все в коридоре.

– Боюсь, это моя вина, сэр – вмешался я, используя все отцовские навыки речи – я недавно перевелся и Лору, как самую способную из нашего класса, приставили мне помочь, что я не облажался окончательно. Я раньше учился в лицее, и здесь система немного другая. Она объяснила мне азы.

Его мрачный взгляд вновь перешел на меня, словно желая уничтожить. Темно-карие глаза сверлили меня, но я лишь нацепил снисходительную улыбку и слегка опустил голову, показывая, что я не насмехаюсь над ним, а проявляю дружелюбие.

– Недавно перевелся? – процедил он – фамилия, имя.

Мать твою, как будто я на допросе у копов! Не рассмеяться стоило мне больших трудов, когда я с почтением произнес:

– Томас Дьюэд, сэр.

– Дьюэд – повторил он, словно запоминая – из какого города перевелся?

– Лос-Анджелес.

– Причина?

Не, серьезно, как допрос. Лишь ради спасения задницы Лоры – а по большой части ради увлекательной истории о «немного консервативном» отчиме, я вновь ответил:

– У меня погиб отец, сэр. Переехал к бабушке по определенным обстоятельствам.

– А мать?

– Не имел чести знать ее.

– Ладно – он слегка расслабился и будто бы даже глянул на нас двоих снисходительно, после чего на его лице (не может быть!) появилась едва заметная улыбка – да, Лоретта у меня способная. Ладно, помоги парню освоится.

Вновь мрачный взгляд:

– Но без глупостей. Я все о тебе запомнил, парень.

– Конечно, сэр.

– А ты зачем здесь? – вмешалась Лора.

– Надо кое-что обсудить с мистером Брауном.

Но едва он скрылся за поворотом, я не сдерживая, рассмеялся, держась рукой о шкафчик и согнувшись трижды.

– Что это, на хрен, было? – сквозь смех проговорил я.

Лора чертыхнулась и как-то неловко прошлась рукой по своим коротким волосам.

– Это был мой отчим. Теперь вы знакомы.

– И это ты называешь «немного консервативен»? Да он чокнутый!

Было видно, что Лора пришлось не по вкусу, что он учинил эти разборке в школе и вообще, что я узнал, какой он есть на самом деле. Хотя что здесь такого – тем более, если он ей даже не отец?

Она помялась, словно думая, говорить мне о чем-то или нет.

– Он отбитый на всю голову – повторил я, подавив смех в усмешку – чтоб откорячить тебя, мне пришлось подыгрывать этому идиоту. Напарник? По работе? А почему не .. – я щелкнул пальцами – хотя нет, что-то более тупое сходу придумать сложно. Почему он тебя пасет, как овцу на лугу?