Страница 4 из 17
– Ты, это… За что?
– А то не знаешь?
– Так сам же решил, никто в спину не пихал.
– Не пихал, – подтвердил Дамьян и руки за опояску сунул, чтоб искуса еще раз стукнуть не было, хотя кулак чесался, – да только я просил надзорщика елфского связать и так оставить, а вы, навьи дети, прирезали. За своих земельных они бы ничего не сделали, чай ро́бы18 у них, что мухи, помрут – не заметят, а за своего душу вынут.
– Так не возьмут ничего, людей только. Один из рода, не старый.
– Из рода один, говоришь? – опояска затрещала, и староста опасливо отодвинулся. – У тебя в роду сколько? Три семьи кровных и прижилых еще, а в моем? Дочка да сын голопятый? Самому идти? А, Гавр? Что молчишь? Как «за зерном» ехать, так соловьем пел.
– Не возьмут тебя, старый ты им, сказано же, возраста лета и до конца срока его, а ты, того, не летний, в самую осень уже. Вон, дочку пошли, она у тебя смазливая, пристроится. Все одно не возьмет ее тут никто.
– Это почему?
– Так мамка порченой крови была, с елфями мешаной. И дите такое же. Или, думал, не знал никто?
Опояска треснула, хрустнул старостин уже однажды ломаный и оттого кривой нос.
* * *
Корову Лорка сама повела, а Томаша посадила лучину щепить, и чтоб пока плетенку не наполнит, с места не вставал. А на обратном пути на Гриньку наткнулась. По щегольскому виду и накрученной на палец измочаленной травине поняла, что нарочно поджидал и давно. До дома оставалось всего ничего, можно было через неогороженный общинный сад прошмыгнуть, но купцов сынок ее уже заметил. От яблони отлепился и навстречу пошел. Улыбается. Рубаха нарядная желтая с красной вышивкой… Сердце екнуло.
Лорка всегда мамину руку в шитье узнавала, хотя та вышивала редко, больше кружево плела. А кружевницей она была знатной. Заказы брала из города, для барышень. Одна такая даже сама приезжала. С двумя охоронцами. Да не в повозке, а верхом, в платье эльфийском, и волосы так же плела – в косы, с цветами и каменьями. Денег сулила много, чтоб мама к ней в работницы шла, и ей одной только плела и жила там же, в городе. Так вот семьей и взяла бы. Лорке тогда сразу замечталось про библиотеку, про которую Лексен говорил, что книжек там тьма всяких, целый дом с храм размером, а то и больше. Отец отказал. Ему, охотнику, что в городе делать? А книжки Лорка любила. У нее была одна на элфиенʹриа.
После маминой смерти тяжко стало, отец книжку и продал. И то кружево, что мама для нее, для Лорки, на свадебный покров плела. Мамины кружева дорого стоили.
Отец после тризны едва не запил. Из дома в лес уходил на весь день, возвращался ополночь, под навьи песни, без добычи совсем, а Лорка все одна и одна, Томаш только в люльке. Сначала вдовая тетка Юна приходила, как раньше, когда мама была. Мама по дому мало что делала, ей руки портить нельзя было. Отец Юне платил. Тетка приходила с двойняшками и все-все делала и Лорку поучала. А как платить нечем стало, так больше и не ходила. Иногда только, когда Лорка еще совсем ничего про детей не знала. Теперь знает. Книжку все равно было жальче, чем кружево.
На то девятидневье, в четверик, отец поехал в город за зерном. Вернулся странный, без зерна, и книжку привез, такую же, как была, только новую совсем, она еще красками пахла. Лорка ее только два раза всего доставала.
– Лорка, – заговорил Гринь, – смотри, что дам? Марципан. – И сунул ей в руку шуршащий кулечек. – На сиделки в осьмицу придешь? Ждать буду.
Лорка потупилась. Угощение-то, считай, взяла. А и все равно пойти собиралась. Отец отпустит, всегда пускает.
– За гостинец спасибо. Пойду, – ответила она, чуть отступая. – И на сиделки пойду. И сейчас пойду тоже, работы много.
Гринь снова заулыбался, будто ему сребник посулили, и за ленту в косе цапнул.
– Пусти, – попросилась Лорка. – Пора мне.
– Красивая ты, у меня в груди жмет, как вижу, – Гринь вдруг сделался серьезным, а Лорка смотрела на его губы, которые были аккурат напротив ее собственных. Поцелует еще, как потом? – Ты мне вот что скажи. Если отец свата в листопад пришлет, пойдешь за меня?
Лорка вспыхнула, выдернула косу и бросилась прочь.
– Так пойдешь? – крикнул ей вдогонку парень.
– А вот пусть пришлет сразу! – звонко отозвалась она в ответ, оборачиваясь, и увидела, как купцов наследник сияет.
– Ты чего такая? – удивленно вскинулся Томаш, отрываясь от работы и интересом разглядывая румяную, как яблоко, сестрицу. – Будто тебя замуж позвали!
Лорка поспешно приложила ладони к щекам, но те занялись еще пуще. Пришлось к умывальнику бежать и долго плескать в лицо водой.
– Что, правда? – вытаращился Томаш. – А кто?
И тут он разглядел гостинец, который Лорка на лавке бросила.
– Это Гринь, что ли? Вот дурная!
– Уши целые? Мешаются? – обидевшись, спросила она братца, вытирая унявшиеся щеки.
– А что уши сразу! Половина вески знает, что Ермил еще той весной с Гавром об заклад побились, что старостина Цвета за Гриньку пойдет, – тараторил Томаш. Он уже запустил пальцы в кулек и радостно пихал сладости за щеку, как хомяк.
– А вдруг нет? – Лорке стало обидно, она не хуже Цветы, и коса длиннее и вообще!
– А вдруг да!
В сенцах лязгнуло. Томаш спрятал кулек за пазуху, и нырнул за печь, откуда появился с новым смолистым чурбачком для лучины. Лорка натянула передник и полезла в печь за кашей. Отец, это был он, утром так и не поел. «Может от того и злой, – подумалось Лорке. – Интересно, скажет, что на торжке было?»
Глава 2
Отец так и не сказал. Поел и так же молча во двор пошел, в свою сарайку, где он шкурами занимался. Что он себе думал, не понятно.
Томаш закончил с заданием и стал проситься гулять, хитро блестя глазами. Лорка всегда удивлялась, как ему удавалось все весковые новости собирать.
– А огород полоть? Опять мне одной?
– Ну, Лорка, – заныл тот, потом за пазуху полез и вернул кулек с Гриневым гостинцем.
Моргнуть не успела, а брата и след простыл. Лорка сунула пальцы в кулек – там сиротливо лежала одна конфетка. Сладкая. А от Гриня всегда медом пахнет. От других парней телом или мылом, а от Гриня – медом. Дурак. Зачем про свата говорил, если у них с Цветой все сговорено.
Вымыв тарелки и начистив картошки на ужин, Лорка отправилась полоть. Сегодня не жарко, можно и днем, и комарья нет.
Она разогнулась. Морковка тянулась аккуратными зелеными рядками, в бороздах подсыхала вырванная сорная трава. Хорошо. Высоко в небе пел жаворонок, бродили по двору куры, чем-то стучал в сарайке отец. Девушка подумывала пройтись еще по огурцам, да не успела.
– Эй, Лорка! – братец сидел под кустом смородины, лопал черные, крупные, но еще кисловатые ягоды, извозив красным соком губы и подбородок, потому как сначала в жменю рвал, а потом все сорванное в рот закидывал. Вот проглот! И когда только пролезть сюда успел!
– Да Лорка же! Чего скажу-у-у! – Прищурился и залыбился во весь рот. Зубы и язык были синие от потемневшего сока.
– Ну?
Томаш выбрался из-под куста и, отряхивая коленки от налипшего сора, направился к калитке. Лорка за ним.
– А пойдем на речку!
– А сказать?
– А там и скажу!
«Можно и на речку, – подумала она, – все равно надо».
Пол-лучины спустя они уже шли по тропке за садом. Ну, как, шли, она, Лорка, шла, а Томаш ускакал вперед. Он уже набрал паданцев и набил яблочной мякотью рот, нет бы, кашу поел, пока она собирала в корзину горшочек мылом и ношеные рубашки.
Сейчас спуститься в неглубокий светлый овражек, а за ним речка. Пока Лорка дошла до мостков, братец уже успел пошуршать по камышам, потрогать пяткой воду с мостков, раздеться до исподнего и радостно плюхнуться, поднимая тучу брызг.
– Томаш! – выкрикнула она, но вряд ли увлеченный купанием брат ее слышал, зато воды набаламутил знатно. Как теперь стирать?
Переждав первый мальчишечий азарт, сидя на мостках и опустив ноги в теплую желтоватую воду, Лорка взялась за стирку и две лучины терла и мяла полотняные рубашки. Вдоволь накупавшись, Томаш пристроился рядом. Взялся полоскать. Больше проказил, чем помогал, но дело пошло быстрее.
18
Роб – слуга-невольник, раб.