Как вернувшийся Данте

Ведь и катастрофы, и перерождения богов и богинь – лишь буквицы твоего и моего языка (того самого – которому любой алфавит просто-напросто тесен); поэтому – отныне я прекращаю делить людей на заглавных и прописных!

Отныне и до века я (прямо и без экивоков) – предоставлю простой текст о происходящем всег-да – да: ведь (бесспорно) – только лишь то, что происходит всегда и навсегда: это и есть (не) иллюзорная внешность реальности.

Такова ирреальность реальности – в ней нет ноты до, зато есть нота да. Причём (очень часто – почти всегда) – каждая «такая» нота каждой «такой» гаммы есть персона – маленький языческий бог (экзи’станс языческого человека).

С другой стороны – каждый бог суть звучание какой-либо (его «собственной») ноты совершенной музы’ки; далее (с любой из сторон) – каждый бог суть языческий человек (бог своего языка, версификатор своего миропорядка).

А куда идёт языческий человек? Куда он вообще может идти? А туда лишь, куда язык заведёт!

Куда язык заведёт – туда человек и идёт (вот уж на полсвета секрет): от рождающей ноты к завершающей сути со-звучия; и если ты (как персона) – ещё и человек языческий (а не только абстрактный deus ex machina – в идеале нано-бог), то тебе «сам Бог велел» именно что не ногами, а богами шагать (причём – переступая с вершины на вершину прозрений).

А что помянутое Черное Солнце взошло именно сей-час(!) – так восходит оно для каждого из нас и в каждом сей-час: и сказал Он, что «это» хорошо.

А что такое «это» – тоже оче-видно: «это» – «там», где Слово стало Делом.

И вот теперь мы (из нашего не-до-«это») рассматриваем, как нам (при минимальной коррекции величины личной жертвы) сразу же стать населянтами nova vita? Как пройти из Санкт-Петербурга в Санкт-Ленинград? Как (попытаться) стать целыми миром?

Очень быстро (почти сразу) – выясняется, что никак. И вот ведь что «знаково» – «это» никак оказывается невиданно глубокой вещью в себе.

Потому. Именно. Сейчас. В этом частном месте. И этом частном времени. Мы с вами (всеобщие) определяем себе – себя (одного); то есть – единственную личину из множества версий себя.

Итак – определяем некий промежуточный «итог»: перед «нами и мной» всеобъемлющий свет от светила.

Далее – определяем наши «дали» и «близи»: перед «нами и мной» в этом свете легли частные тени от общего мира; и вот только потом (с трудом и по’том) – время приходит за-звучать человеческой гамме: шагнуть от ноты к ноте.

Да-лее – только теперь речь пойдёт о герое (который дерзает – переступить): попробую описать его – не сразу во всех его ипостасях (никто не возможет), а только «здесь и сейчас».

«Этого» древнеегипетского (ведь есть и другие – санкт-ленинградские) мужчину, который должен бы был на рассвете простодушно умереть и (не)воскреснуть, разбудили как раз в миг восхождения этого (ибо – есть и другие) Чёрного Солнца; но – все эти восходы подробно описаны в первой части моей истории (в которой меня почти не было).

А теперь я есть (здесь и сейчас) – именно я ещё более расширяю (и без того необъятное) действие не моей (не немой), а именно что – мировой истории.

Я со-творяю историю: приступаю к действию (возвращаюсь к нему), которое и без меня (и без моих расширений) – вечное; за-чем? А всего лишь потому, что это (всег-да) вопрос личного самоопределения.

Моего само-определения (а не кто именно исполняет очередную ноту в очерёдности гаммы; но – нужно ли мне «это»? Конечно же, нет! Нет никакой нужды (то есть – вообще); но – есть долг: человек (нано-божик) всегда мечется между должным и гордыней; впрочем, моя история и об «этом».

«Это» – лишь неизбежно (а не эгоистично необходимо); «это» – лишь со-знание ежедневного противостояния неизбежному распаду; «это» – лишь надежда на само-воскресение (само-собрание себя) из множества само-смертей.

Я (всего лишь) ещё раз переживаю уже бывшее со мной осознание. Переживаю (каждую смерть – при всей своей «обречённости» на бессмертие) – дабы избежать прижизненной мумификации.

Поэтому (на этот раз) – я словно бы пойду от противного: ипостаси героев – и так весьма опосредованно относящихся к убеждению, что мир (вообще) – может быть «спасён» станут доступны каждому (кто посмеет примерить); более того – «эти» ипостаси я собираюсь изобразить ещё более нано-обоженными.

То есть (как есть) – ещё и «едва одушевлёнными» (живущими мёртвой жизнью); но – это моё намерение стало сразу же очевидно ещё при упоминании невских сфинксов и Мемфиса (да я его и не скрывал)!

Казалось бы (ещё и ещё раз) – всё же зачем «умножать сущности»?

Бессмысленно умножать весну (воскресение – повсеместно) – ведь «помянутые» сущности божественных энергий (именно что) повсеместны: что «это» значит? А только то, что Отец вовсе не оставил весь этот миропорядок (и все эти миропорядки) на произвол вивисекторов.

Но (всё равно) – зачем? За-чем – разбудили именно этого мужчину? А он (прежде всего – мне) – нагляден. Я (и сам, и не сам) – всё ещё учусь видеть логосы.

Видеть. Золотой эфир. Видеть. Движение логосов в нём. При всей человеческой восприимчивости – как это возможно: не чудом (но – навыком) увидеть то, что повсеместно? Увидеть – то, что (не только) скрепляет корпускулы в целокупность

Что (не только) делает корпускулы – целокупно живыми; но – связует времена и пространства человеческой мысли; делает бледное «это» (любого эго) – золотым сиянием логоса (которого сам я – почти не вижу).

А что в прошлом повествовании (Вечном Возвращении) золотое сияние логосов именовалось мной повсеместной весной (которой как бы нет: ведь она и так является и раздаётся всем) – так ведь только «так» (почти что телесно) и возможно их для себя определить: и сойдя в шеол, и придя обратно.

Золотые логосы – единственное, что не позволяет считать виртуальную реальность именно преисподней (древнеиудейским шеолом); золотые логосы – единственное, что подтверждает возможность добра в этом (отданном злу) мире; единственное!

Потому мне и нужен образ «вернувшегося Да’нте»: единственный – сумевший (посредством проводника и поэта Вергилия) из-мыслить такой личный шеол, в котором нет логосов (и добро – вообще не существует), а потом пришедший назад; именно наглядность такого примера (а так же то, что после своего путешествия Алигьери мог увидеть уже здесь) представляется мне ключевой в свете вышеперечисленных задач.

Задач. Среды. Воскресения.

Представьте. Как (у)видеть. Сущее.

Понять. Что всё остальное – не существует нигде и везде присутствует (как неуловимая виртуальность – майя, кажущееся); но – не менее ключевое: отчего мной выбран именно этот момент, а не бесконечное количество других атомизированных времён? И вот (посреди всего «этого») – человек пробудился от сна.

Того самого, который полагают малой смертью. Малым инструментом «извлечения человека из человека». Причём (при всём) – пробуждение сразу же стало субъектом (персонифицировалось); причём (при всём) – пробуждение даже улыбнулось несколько злорадно.

Оправданием зло-радства (языческие боги, известно, люты и радостны) мог послужить тот факт, что помянутое мной пробуждение (как персона) оказывалось весьма ветхозаветным (то есть евангельским – персонифицировано-лазаревым быть не могло); итак (а как иначе?) – произошло про-до-лжение бес-конечной истории.

Которая (так или иначе) – только лишь отразилось в дождевых лужицах Санкт-Ленинграда.

А так же (так или иначе) – реально воплотилось во древнеегипетском граде Мемфисе (быть может, посреди тамошнего лета – порассыпанной всюду Леты); итак – и Санкт-Ленинград года 199… от Рождества, и Мемфис – который до Рождества (не будем прилепляться к точной цифири).

Кстати – о Рождестве (умереть и проснуться).

Малая смерть. Пробуждение из сно-видения (со’бытие – и до, и после): восставший ото сна герой не явился перед нами столь же соверше’нен, аки Сын Человеческий; но – всё же сыном царя он всему местному мирозданию (и народу, и миру) являлся: был он сын младшей жены самого фараона.