Подари мне надежду

– А что я должен понимать, если два человека нравятся друг другу.

– Нравятся? Они не подростки, чтобы просто нравиться. Ведь вашей дочери не восемнадцать лет?

– Не восемнадцать, а по-вашему, когда людям тридцать им не нужны отношения, любовь и желание создать семью?

При последнем словосочетании лицо женщины ярко вспыхнуло.

– Вот именно об этом, я и пришла поговорить с вами. О создании семьи.

– О чём? Я пока не могу уловить суть вашей мысли и нашего разговора.

– Я говорю о создании семьи. Моему сыну тридцать шесть лет и ему просто необходимы жена и дети.

– И что ему мешает создать всё это в своей жизни?

– Ваша дочь.

– Что?

– Владимир Егорович, вы здравомыслящий человек и сами понимаете, ваша дочь и мой сын, абсолютно разные люди. Ростислав вращается в кругах элиты. Он человек с уважаемым именем, а ваша Маша…

– А что не так с моей дочерью? Вы считаете, что она не достойна вашего сына, только потому, что не вращается, как вы выразились в кругах элиты?

– Вот именно. Ей нужен другой человек в жизни. Она не сможет стать равной моему сыну никогда, а в жизни по-другому нельзя. Она тихая, неприметная, скромная женщина, к тому же…

– Я понял. Вы намекаете на то, что она с травмой ноги?

– Да. А рядом с Ростиславом должна быть яркая, красивая женщина с которой он мог бы выйти в свет, познакомить её со своими друзьями и партнёрами.

– Конечно, моя дочь скромно одета, но я никогда не считал её дурнушкой.

– Любому родителю кажется, что его ребёнок самый красивый на свете. Это природная закономерность. Но поверьте, я смотрю на неё глазами человека, незаинтересованного, и чётко вижу, что она не пара моему сыну.

– Тогда почему вы пришли ко мне с этим вопросом? Поговорили бы со своим сыном и убедили его, что Мария ему не пара.

– Уже говорила. Только мой сын упрям и не желает меня слушать. И я вижу, что он увлёкся не на шутку вашей дочерью, и меня это страшит.

– И в чём же ваши опасения? Моя дочь, что, плохо воспитана, не образована? Поверьте, я воспитал её настоящим человеком. У неё университет за плечами и красный диплом. Она начитанна, умна и думаю, раз ваш сын сделал выбор в её пользу, то значит, сумел рассмотреть в ней гораздо больше, чем вы. И вообще, я считаю наш разговор абсурдным. Наши дети находятся в таком возрасте, что я думаю, мы уже не вправе вмешиваться в их жизнь. Не находите?

– Не нахожу. Если вам наплевать на жизнь своей дочери, то мне не наплевать. Я хочу, чтобы мой сын создал семью, родил детей и был счастлив.

– А вы считаете, что моя дочь не сможет всего этого дать ему?

– Постойте, – женщина прищурила глаза. – Я, кажется, начинаю догадываться, почему вы так рьяно защищаете их отношения.

– Интересно послушать, – Урбенин откинулся на спинку дивана.

– Вы ведь знаете, что мой сын богат и возможно, поэтому вы сами заинтересованы в их отношениях.

– Что за чушь вы несёте?

– Это не чушь. Судя по вашей квартире, у вас доход ниже среднего. Только вам не кажется, что использовать свою дочь для повышения уровня своего благосостояния, особенно с её ущербностью, просто аморально.

– Что? – Урбенин резко подскочил на ноги. – Вы думаете, что это я, инициатор этих отношений?

Женщина молча кивнула.

– Да, даже если бы я доедал последний кусок хлеба, то никогда бы не пошёл на то, чтобы торговать собственной дочерью. Ведь вы выразились именно так, что я торгую ею? Так вот, да будет вам известно, что ещё совсем недавно, я жил совсем в другом месте и имел хороший дом. А попал в эти трущобы не по своей вине, а по причине того, что такие, как вы, толстосумы захватили всё в этой стране. И да будет вам известно, возможность общаться с моей дочерью, ваш сын выпрашивал у меня, потому что я сам изначально был против его общения с Машей. Так что в отличие от вас, я пошёл на это, не по причине собственной выгоды. А потому что увидел, что они тянутся друг к другу. И поверьте, мне всё равно, сколько денег у вашего сына и даже если бы он завтра оказался нищим, я бы не отвернулся от него. Ведь вы, даже не узнав мою дочь ближе, уже поставили на ней крест, и сказали, что она недостойна вашего сына. Вы считаете, это порядочно для женщины вашего социального статуса, подозревать меня в сводничестве?

– Но ведь вы отец, и естественно хотите для неё лучшей доли и как все, мечтаете устроить её жизнь, как можно лучше.

– Да, я хочу, чтобы моя дочь была счастлива, как и любой отец. Но это не значит, что я её вижу рядом только с состоятельным человеком. К тому же, кто вам сказал, что они поженятся? Возможно, их отношения расстроятся гораздо раньше, чем вы полагаете, и они расстанутся. Но я считаю, что они должны сами разбираться со своими отношениями, и я не собираюсь в это вмешиваться.

– Конечно, не собираетесь, если получится заарканить богатого и перспективного жениха, вы только выиграете от этого. Только вам не кажется, что подкладывать свою дочь под богатых мужчин верх цинизма? Хотя допускаю, что её физическое несовершенство у кого угодно сможет вызвать жалость.

Урбенин резко обернулся, его лицо побагровело от ярости.

– Убирайтесь вон из нашего дома! – раздавшийся тихий голос женщины, появившейся на пороге комнаты, заставил резко повернуть головы и мужчину, и его оппонентку. – И никогда больше сюда не приходите, – Урбенина держалась рукой за стену и едва сдерживала рвущиеся наружу слёзы.

– Я и не собираюсь ни минуты больше здесь оставаться, – Полонская резко поднялась на ноги, и слегка оттолкнув, застывшего на месте Урбенина, пошла на выход из комнаты.

Владимир Егорович подошёл ближе к жене и, обняв её за плечи, прижал к себе, чувствуя, как её слезы прорвали хрупкую преграду и хлынули потоком по её щекам. Он крепко удерживал её в своих руках и пытался успокоить, тихо проговаривая ей на ухо слова утешения, и крепко прижимая к себе.

– Господи, Володя, почему люди такие жестокие? – Урбенина опустилась на диван и, достав носовой платок из кармана фартука, прижала его к своим губам, продолжая плакать.

– Потому что у этих людей больше нет души. Они пекутся только о своём благополучии.

– И что теперь будем делать?

– Я знаю, что я сделаю.

– Володя, что ты задумал? – Урбенина схватила его за руку, крепко сжимая его пальцы.

– Я больше не намерен выслушивать подобное, и раз жизненный удел нашей дочери быть одной, то лучше пусть будет одна, чем я буду глотать подобные обвинения в свой адрес.

Валентина Александровна закрыла лицо руками и снова заплакала, а Урбенин резко поднялся на ноги и покинул комнату.

****

Ростислав остановил машину у подъезда Маши и, повернув голову, посмотрел на неё с улыбкой.

Она прижимала к себе букет белых роз и маленькую подушечку в виде свернувшегося в калачик пушистого кота, которую он подарил ей.

– Слава, я пойду. Поздно уже.

– Тебе понравился ужин?

– Да, только если ты будешь кормить меня так сытно и так много, то очень скоро я превращусь в сдобную булочку.

– А знаешь, неплохая идея. Ты будешь такая сладкая и аппетитная, – он улыбнулся и коснулся губами кончика её носа.

Маша улыбнулась и прижалась лицом к его плечу.

– Я буду скучать по тебе.

Ростислав задумчиво смотрел перед собой и нежно гладил её по волосам.

– Я тоже очень буду скучать по тебе. Созвонимся перед сном и поговорим. Ты не против?

– Конечно, нет.

– Ну, пойдём, а то твой папа устроит мне взбучку, – Ростислав покинул машину и, открыв двери, помог Маше выйти на улицу, и вместе с нею медленно зашёл в подъезд.

Они не спеша поднимались на пятый этаж и на каждом из пяти останавливались, пытаясь задержать время и ещё хоть немного побыть вместе. На лестничном пролёте пятого этажа Ростислав снова остановил её и, притянув к себе, нежно коснулся её губ своими, и слегка отстранившись, пристально всмотрелся в её глаза.

– Ну, иди. Дальше я не буду подниматься. Завтра я заеду за тобой утром в семь.