Страница 26 из 40
— Нашла?
Энни развернулась к отцу.
— О, это то самое платье, в котором мы ездили на похороны к дядюшке Симону. В мгновение, когда все смотрели на лежащего в гробу дядюшку, я глаз от нее оторвать не мог и думал, какая она у меня красивая.
Граф де Рени склонился над сундуком и стал перебирать платья:
— Когда мы с ней познакомились, она была в этом платье. Ей очень шел голубой, как тебе. А это она брала в Париж. А эти с оборочками она носила, когда мы ждали тебя.
В неверном свете лампы Энни заметила, что по сморщенной щеке отца бежит слеза, но он быстро смахнул ее рукавом сюртука.
Платье оказалось Эниане немного велико в груди и несколько длиннее, чем требовалось. Потому с утра она снова отправилась к мадам Ламбер. Швея долго крутила его в руках, чем-то явно недовольная. В конце концов она смущенно пробормотала:
— Вы меня простите великодушно, сеньора Эниана, но такой фасон я во времена своей молодости носила. Оно-то, конечно, добротное, носить его не переносить, но если бы чуть подправить здесь, — она показала на рукава, — вырез чуть изменить, то будет очень красиво. У меня и ткань есть прозрачная такая, черная, по юбке можно пустить.
Эниана не противилась. Хочется швее — пусть делает. Если была б возможность обойтись без примерки, она бы отказалась от переделки, а так все равно придется напяливать платье и ждать, пока мадам Ламбер подколет подол и вырез булавками. Швея прикинула, что вся работа займет не более трех часов и предложила Энни подождать у нее дома. Однако Энни решила, что лучше еще раз зайдет к ней вечером.
Мадам Ламбер встретила Энни в приподнятом настроении. Женщину выдавала несвойственная ей суетливость и разговорчивость. Энни даже не пришлось долго гадать о причинах перемен, случившихся с мадам Ламбер.
— Тереза моя приехала. Думала, она останется в Париже, но нет. Моя девочка решила быть поближе ко мне. Переберется в Сент-Клер, откроет шляпную мастерскую. Здесь-то вряд ли ее мастерство востребовано будет. Люди хотят что подешевле да попроще. А там все же город. Там народ приодеться любит. Да и я когда-никогда к ней смогу приехать повидаться, а заодно и тканей выгодно прикупить.
Энни не сразу узнала Терезу. Из розовощекой пухлой смешливой девушки она превратилась в сухую строгую даму.
Тереза сидела посреди комнаты, еще не сняв дорожного костюма, и разбирала многочисленные круглые коробки. Энни поразила ее мертвенная бледность, будто столица за шесть лет сумела высосать из цветущей девушки жизнь.
— Простите, у нас тут небольшой беспорядок, — бормотала мадам Ламбер, заглядывая в глаза Энни. — Тереза разбирает вещи.
Некоторые из коробок были раскрыты, и Энни увидела яркие причудливые шляпки, украшенные перьями и самоцветами.
— Какая красота! Они восхитительны! — не сдержала она возглас удивления.
— Правда? — Тереза изогнула бровь. Такое внимание к ее работам ей польстило, но она разыграла недоверие.
— Да! — выдохнула Энни. — А черные такие есть? Мне под платье и чтоб вуаль погуще.
— Примерьте платье, а я подберу то, что вам лучше подойдет.
Мадам Ламбер осталась довольна своей работой, Тереза тактично промолчала и улыбнулась поджав тонкие губы. Шляпку она подобрала быстро. Если говорить начистоту, то выбор был невелик. С собой Тереза захватила всего две черные шляпки. Эниане вуаль больше понравилась на той шляпке, что Тереза отвергла. Нужно отдать должное Терезе, с клиентами она работать умела. Без лишних слов она отколола короткую кокетливую короткую вуаль и на ее место в несколько слоев прикрепила длинную и густую.
— Вы так изменились. Я помню вас совсем другой, — Энни не сдержалась от замечания.
— Вы тоже. Вы были ребенком, а теперь стали девушкой.
— Вы не больны?
— Почему вы так решили? — доброжелательное выражение как ветром сдуло с лица Терезы.
— Вы очень бледны.
Неожиданно Тереза рассмеялась:
— Это белила. Так модно в столице. Если нанести чуть больше, то можно изображать призрака.
— Потрясающе! А вы не могли продать мне немного белил. В субботу мы идем на похороны герцогини Уэйн, и…
— И вы хотите на кого-то произвести впечатление? — заговорщически улыбнулась Тереза.
— Именно.
Тереза долго копалась в своих вещах, пока не нашла большую деревянную шкатулку. Энни восхитилась для приличия содержимым шкатулки, а Тереза, казалось, испытывала неподдельное удовольствие хвастаясь своей коллекцией разномастных баночек и пузырьков. Энни выпросила у Терезы помимо белил ужасающе красную помаду и несколько мушек. По тому, как широко расплылись в улыбке губы Терезы, когда та получала деньги, Энни догадалась, что она хорошо переплатила. Но в любом случае это того стоило.
— Он будет сражен наповал, — заверила ее Тереза.
— Надеюсь.
Накануне субботы Энни узнала у отца, к какому времени нужно быть готовой, чтобы успеть привести себя в порядок. Приготовления она начала заблаговременно, за два часа до выхода. Расставив возле зеркала приобретенное у Терезы добро и стащенную с кухни муку, она оценила фронт работы критическим взглядом. Траурное платье Энни предусмотрительно надела заранее, а волосы собрала в косу, чтобы не мешались.
Набрав пальцем белила из баночки, Энни поморщилась — консистенция была неприятная, липкая, не густая, не жидкая, как грязь на Ольстенских дорогах, только белая. С большим удовольствием Энни потрогала бы жабу.
Осторожно Энни нанесла массу на щеки, нос, лоб. Кашица быстро впитывалась, и кожа тут же теряла живой цвет, будто выцветала. Исчезли веснушки на носу, пропал и загар, и румянец. Но Энни решила, что до совершенства далеко, и добавила еще пару-тройку слоев.
— Жу-у-уть! — удовлетворенно протянула она. — В гроб и то краше кладут.
Остаток белил она потратила на шею и то, что открывал вырез горловины платья. Повезло, что он был довольно скромным, иначе средства не хватило бы.
— Как-то очень бледненько, нужны яркие акценты, на похоронах один труп уже есть, — она достала помаду и аккуратно зачерпнула ее из пузырька.
Помада на губы не хотела ложиться ровно. Энни пожалела, что не спросила у Терезы, как правильно ее наносить. То ли подушки ее пальцев не были приспособлены к этому, то ли пользоваться надлежало чем-то другим. Как ни старалась Энни, контур получался неровным, будто она только что выпила бокал крови, а губы утереть забыла. В конце концов ей надоело возиться с губами, и она перешла к мушкам.
Задумавшись на пару секунд, Энни налепила все мушки так, что они слились в огромную отожравшуюся муху. Со стороны они казались уродливым, неровным родимым пятном, так неуместно расположившимся у ноздри.
Теперь оставались последние штрихи. Энни распустила ленту, коса распалась, золотыми волнами обрамив лицо.
— Никуда не годится, — посетовала Энни. — Но это поправимо.
Достав гребень, Энни безжалостно принялась начесывать волосы от концов к корням. Вскоре у нее получилось соорудить прическу в стиле «воронье гнездо». Пряди ото лба и висков все же пришлось загладить вверх, чтобы прическа хоть немного напоминала рукотворную. Иначе казалось бы, что Энни просто несколько лет не притрагивалась к расческе. Накинув на плечи старенькую шаль, чтобы не испачкать ненароком платье, Энни обильно присыпала волосы мукой. Неаккуратный пучок скрыла шляпка, и получилось очень даже сносно для первого раза. Эдакая восставшая из могилы кровопийца.
Энни натянула на руки атласные перчатки и спустилась к Жану, чтобы проверить, так ли хорош ее образ.
— Господь, господь, — пробормотал Жан, как только Энни возникла на пороге его комнаты. — Неужто смерть за мной пришла? А, это всего лишь ты.
— Нравится?
— Ты так омерзительна, что даже прекрасна. Но все-таки лучше б я тебе ногу сломал.
— Почему?
— Ты подумала о том, что о тебе подумают люди.
— Не будь таким занудой, как Франц. В Ольстене меня все знают. И всё, что хотели подумать, уже давным-давно подумали.
— Ты же не знаешь, кто будет приглашен. Может, будет приезжая знать.