Зачем снятся сны

«Если низко склониться к воде

И смотреть по волнам на закат,

Нет ни неба, ни гор, ни людей,

Только красных валов перекат», – в памяти всплыли строки когда-то давно прочитанного стиха.

– Красиво. Только сейчас не закат. Светает.

Петр оглянулся. Юлька, сидела, глядя на него, обняв колени руками.

– Да, рассвет.

– Это чьи стихи? Дальше помнишь?

– Саши Черного. Увы. Только это и запомнилось. Как спалось?

– Хорошо, – Юлька сладко потянулась.

– Что же, тогда поднимайся. Пора выдвигаться на вокзал.

После трех недель почти беспрерывных моросящих дождей этим утром, раздвинув нависшие над городом свинцовые тучи, наконец, несмело выглянуло солнце. Потом легкий ветерок, как по мановению волшебной палочки, разогнал в небе серость, и оно открылось всей своей глубокой лазурью, в которой парили, словно птицы, оставшиеся от тяжелых туч несколько небольших полупрозрачных перьевых облаков.

Удивительно, как солнечный свет меняет настроение людей – даже в самые трудные минуты жизни он порождает в них надежду на лучшее.

Петер Николаи смотрел в окно и думал, слава всевышнему, что не дал на сей раз черной смерти разгуляться. Чума стервятником пролетела над Лифляндией и Курляндией, собрав в них и Литве богатый урожай человеческих жизней, крылом задела воюющие между собой Россию и Швецию, краешком их мирную Пруссию. Хотя, может быть, рано еще радоваться, болезнь коварная.

Лекарь тяжело вздохнул. Он так устал за прошедшие недели.

Николаи, отвернувшись от окна, посмотрел на большие напольные часы. Пришло время навестить Джулию. Ее состояние очень тревожило его. Болезнь цепко держала девочку в своих когтях, с ней никак не удавалось справиться.

Размышляя, что сказать Джулии, как успокоить, поддержать, тяжелой походкой он вышел из кабинета.

– Как ты себя чувствуешь сегодня, мой ангел, – спросил он, входя в ее комнату.

Девочка лежала в постели, обратив лицо к окну, старалась поймать солнечный свет. Внешне она чувствовала себя лучше, чем обычно, и это порадовало Николаи.

– Хорошо, совсем хорошо, – ответила она, повернувшись, – Вы опять спасли меня. Как тогда, когда я была совсем маленькой. – Она благодарно улыбнулась.

– Рано, рано еще говорить о спасении. Болезнь еще не побеждена, – подумал лекарь, зная ее коварство, но промолчал.

Джулия опять посмотрела в сторону окна, и в этот раз она поймала солнечный лучик, скользнувший по ее лицу.

– У нее солнце отсвечивает в глазах, – заметил Петер. – Может, бог даст, переможем болезнь.

Он присел на стул рядом с кроватью и наклонился.

– Давай-ка я посмотрю тебя, девочка.

Некоторое время Николаи осматривал свою пациентку, пытаясь поймать мельчайшие изменения в течение болезни, но ничего обнадеживающего не находил.

– Вы не боитесь? – вдруг спросила Джулия. – Вы не боитесь заразиться этой страшной хворью.

Петер вздрогнул. Вопрос поставил его в тупик, и он не знал, что ответить. Понимая опасность своей работы, возможность заразиться, он никогда, никогда его сам себе не задавал.

– А я боюсь, – не дождавшись его ответа, сказала Джулия. – Боюсь, что заражу Вас и… потеряю. Я себе этого никогда не прощу.

– Милая моя девочка, не думай о старике. Думай о своем здоровье, – поперхнувшись, сказал Петер, тронутый ее словами.

– Я чувствую, чувствую, все будет хорошо. Вы рядом, и мне поможете.

– Конечно. Иначе быть не может, – за спиной доктора, как можно мягче своим грубым голосом пророкотала Магда, входя с подносом.

– Магда, Магда, мне бы твою уверенность, – Николаи задумчиво посмотрел на Джулию.

– Я не хочу…, – сморщила она носик, глядя на заставленный едой поднос.

– Надо, девочка, надо. Понимаю, что не очень хочется, но у голодной сил не будет бороться с клятой болячкой, – поймав ее взгляд добавила Магда.

Петер поднялся, освободив ей место на стуле. Но она присела прямо на кровать, поставила перед Джулией поднос на ножках и стала ее кормить.

– Давай, деточка, давай! – она подносила Джулии полную ложку ко рту и добавляла, когда та опустеет. – Вот молодец! Мы силушки наберемся и с болезнью разберемся.

– У Магды появился талант к стихосложению, – слушая ее, подумал лекарь.

Через полчаса Магда, накормив Джулию, вышла из комнаты. Петер, делая вид, что погружен в важные размышления, сидел в сторонке, склонив голову, искоса поглядывал на девочку. Солнечный лучик перестал метаться, словно котенок, пристроившись на ее одеяле. Джулия, удивленно его разглядывая, задумчиво улыбнулась.

– Какой же она еще ребенок, – подумал Николаи. – Полуженщина, полудитя.

Колька оторвался от ствола старого пожелтевшего клена, у которого топтал траву битый час и, пнув подвернувшийся под ноги камень, решительно двинулся к подъезду примыкающего к парку торцевой стеной трехэтажного кирпичного дома. На полпути остановился, некоторое время постоял на месте, переминаясь с ноги на ногу и о чем-то раздумывая, потом повернул назад и почти бегом вернулся обратно.

– Трус! Трус несчастный, – обругал он себя.

– А что я ей скажу? – уже в следующее мгновение спросил себя Николай, и, прижавшись спиной к шершавому стволу дерева, сполз вниз, опустившись на корточки. – Что я не верю… что мужа скоро обязательно выпустят? Его просто оболгали? Разве ее это успокоит?

В лихорадочный поток мыслей неожиданно прорвалась одна, неприятная, от которой сразу в горле пересохло, тут же, подавив собой остальные, заполнила собой мозг.

– Подонок Юрьич! – Колька зло выругался. – Отца в школу… Как мне ему объяснить, за что его вызывают?

Он представил себе разговор Петрашова старшего с директором. Да, Кольку после этого разговора батя по головке не погладит.

– Может и лещей отвесить, – покачал головой Николай. – Хотя нет, обойдется. Расскажу ему все как было. Поймет. Батя человек справедливый.

Занятый своими мыслями, Петрашов не заметил, как навалились сумерки. На втором этаже на кухне в квартире Юлии Александровны зажегся свет.

Ранней весной, в начале марта, девчонки уговорили его и Димку Сухова составить им компанию, проведать заболевшую классную, заодно и поздравить ее с праздником восьмого марта. С цветами, пряниками и нехитрыми конфетами они завалились гомонящей ватагой в квартиру учительницы, поначалу ужасно напугав домработницу Глашу. Но замешательство и испуг ее через пару мгновений прошли, когда она поняла, кто перед ней и зачем пришли. Она проводила ребят в комнату больной и подхватилась бегом на кухню стряпать для гостей пирог.

Юлия Александровна, бледная, похудевшая, с темными кругами под глазами, отчего те казались больше и ярче, полулежала в кровати с маленькой книжечкой в руках, обложенная подушками и закутанная в одеяло. Увидев ребят, она улыбнулась. Николай тогда заметил, улыбка у «классной» искренняя, доверчивая, беззащитная, как у детей. Он смотрел на Юлию, окруживших ее девчонок и удивленно поймал себя на мысли, что она даже в таком болезненном виде очень красива, и если и выглядит старше его одноклассниц, то на года на два-три, и уж никак не на десять лет. В тот день и влюбился Колька Петрашов в свою классную руководительницу Юлию Александровну.

Они провели тогда в ее доме более двух часов – делились школьными новостями, пили чай с пряниками и горячим, на скорую руку приготовленным Глашей, но удивительно вкусным яблочным пирогом. Могли бы задержаться и много дольше. Когда под вечер со службы вернулся муж Юлии Александровны – статный, улыбчивый, с двумя орденами Красного Знамени на груди, еще молодой, но уже с подернутыми сединой висками – девчонок с трудом удалось выволочь из квартиры классной руководительницы. Они еще долго потом с восхищением судачили о нем в школе.

Петрашов мужа Юлии Александровны не запомнил, да и не смотрел он на него. В тот вечер Колька не мог оторвать глаз от нее. Тогда только Димка заметил его взгляд и все понял. Но он никому ничего не сказал. Друг…