Страница 3 из 5
Притихли Орешек да Тряпка. А Гусь всё ещё не унимается. Гогочет! Крыльями машет, да взлететь не может. На это мало кто теперь обращает внимание. Только если случится в народе выскочка, или хвастун, или крикун, люди обязательно про такого скажут:
– Видали, каков гусь лапчатый? А?
Пропавшие нитки
Жила-была сварливая старуха. К тому же неряха. Стала как-то она шить.
А у неряхи все нитки спутаны. Распутывала их, распутывала нерадивая торопыга да и крикнула:
– Пропадите вы пропадом! Чтобы глаза мои не видели вас со всем вашим нитяным отродьем!
А нитки возьми да и пропади со всем своим нитяным отродьем: кофтами, юбками, платьями и бельём. Ничего нитяного в доме сердитой старухи не осталось. Сидит старуха голышом и вопит на всю горницу:
– Батюшки-матушки, где же моя одёжа?
Кинулась старуха за овчинным тулупом, чтобы себя прикрыть. А тулуп по овчинам на куски распался. Потому как овчинные куски тоже нитками были сшиты.
Мечется старуха из угла в угол, а по избе пух летает. Наволочки у подушек тоже из ниток тканные. Не стало в доме ни варежек, ни чулок. Ни одеял, ни половиков. Ничего нитяного не стало.
Накинула старуха на себя рогожный куль да и давай у ниток прощения просить:
– Ниточки льняные, ниточки шерстяные, ниточки хлопковые, ниточки шёлковые! Простите меня, старуху сварливую, торопливую, нерадивую. Вернитесь в мою избу.
И так-то жалобно старуха голосит-причитает, просит, что даже нитки, испокон веков молчальницы, и те заговорили.
– Назови, – говорят нитки, – половину того, что из нас, ниток, ткётся, плетётся, вьётся и вяжется. Тогда вернёмся. Простим.
– Только-то и всего? – обрадовалась старуха. – Мигнуть не успеете, назову.
И принялась старуха называть. Назвала десяток-другой нитяных изделий-рукоделий да и осеклась.
Не всякий, кто круто берёт, далеко идёт. Спотыкается. Останавливается. Отдыхает.
Стала старуха вспоминать, что из ниток ткётся, плетётся, вьётся и вяжется. День вспоминает, два вспоминает – десятой доли не вспомнила.
Шелка́, бархата́, су́кна, ковры, половики, ситцы, кружева. Одеяла, скатерти. Платки, шали, ша́рфы, ленточки разные…
Отдохнёт и опять вспоминать примется: пояски́, опоя́ски, к ботинкам завязки, сапожные ушки, накидки на подушки, тюлевые шторки, плетёные оборки, сети-мерёжи, косынки тоже…
Месяц проходит, другой начинается. А нитки не возвращаются. Старуха из сил выбивается. Другой день больше двух-трёх нитяных поделок и назвать не может.
Соседи старуху жалеть начали, подсказывают.
Сороки и те, как только выведают, где что новое из ниток делают, – старухе перестрекочут. Тоже жалеют. И вы её пожалейте. Может быть, тоже десяток-другой нитяных поделок назовёте.
Поняла она теперь, что нитки весь свет одевают. Нигде без них не обходится.
Кто мелет муку
Жил в мельничном ларе́ мучной червь Дармоед. Наелся он как-то свежей муки, выполз на край ларя́, зевнул и спросил:
– А кто мелет муку?
– Как это – кто? – проскрежетал жёрнов. – Я!
– Нет, я, – проскрипела на это деревянная рабочая шестерня. – Я кручу ось, на которой ты, жёрнов, сидишь. Значит, я и мелю муку.
– Это ещё что? – заспорил главный вал мельницы. – На ком ты надета, шестерня? Не на мне ли? Не я ли мелю муку?
Тут мельничные крылья не утерпели и засвистели на ветру:
– Мы, крылья, всех вас вертим, крутим и двигаем! Значит, мы и мелем муку.
Услыхал это ветер и сильно разгневался. Рванул он дверь мельницы, выдул прочь мучного червя Дармоеда и так задул, что только крылья у мельницы замелькали.
От этого главный вал, деревянная шестерня и жёрнов заработали-завертелись быстрее. Веселее пошёл помол муки.
– Поняли вы теперь, кто мелет муку?
– Поняли, батюшка ветер, поняли! – ответили все.
– Ой ли? – усмехнулся мельник. – Не всем дано понимать, кто мелет муку, кому подвластны все ветры, все воды, кто строит все мельницы на земле.
Сказал так мельник и повернул главный ветровой рычаг. Остановилась работа на мельнице. Все замерли. И жёрнов, и вал, и шестерня. Потом смазал мельник скрипучие места, засыпал нового зерна, выгреб смолотую муку и опять пустил мельницу.
Плавно заработали крылья. Молча завертелись главный вал и рабочая шестерня. Без болтовни, без пустого скрипа.
– Так-то оно лучше, – молвил старый мельник.
Запер на замок мельницу, пригрозил ветру пальцем: «Смотри у меня, мели!» – и пошёл обедать да эту самую сказку своим внучатам рассказывать, чтобы они знали, кто мелет муку, кому подвластны все ветры, все воды, все мельницы на земле.
Хитрый коврик
Умной Машенька росла, да не всё понимала. Пошла она как-то в лес и ужалилась о Крапиву.
– Ах ты такая-сякая, колючая… Зачем только ты на свете живёшь? Один вред от тебя!
А Крапива рассмеялась на это и сказала:
– Так и о пчеле можно только по жалу судить. А пчела ведь ещё и мёд даёт.
Тут Маша как крикнет на весь лес:
– Да как ты можешь, бездельница, себя с пчелой-труженицей сравнивать!
– Вот что, – говорит Крапива, – приходи сюда осенью, я тебе ума-разума добавлю.
Не верилось Машеньке, что у Крапивы можно ума набраться, но пришла. А вдруг Крапива что-то дельное скажет?
– Ну давай, добавляй мне ума-разума, а я послушаю.
А Крапива пожелтела по осени. Состарилась. Голос у неё стал скрипучий, жёсткий.
– Добудь, Машенька, рукавички, – говорит Крапива, – да выдергай меня и свяжи в пучки.
Надела Машенька рукавички, выдергала Крапиву и связала в пучки.
– А теперь, – говорит Крапива, – вымочи меня в речке и потом подсуши.
Вымочила Маша Крапиву, подсушила и спрашивает:
– Ещё что придумаешь?
– Теперь, – говорит Крапива, – ломай мои стебли, мни, выколачивай из них лишнее. А дальше сама увидишь…
Опять Машенька сделала всё то, что Крапива просила, и получилось длинное, прочное крапивное волокно.
Задумалась Маша, а потом решила: коли есть волокно, из него можно нитки спрясть.
Спряла Маша нитки и снова задумалась. Думала, думала и решила из ниток коврик выткать. Выткала она коврик и вышила на нём зелёными нитками молодую весёлую крапиву. Повесила коврик на стенку и сказала:
– Спасибо тебе, Крапива, что ты мне ума-разума добавила. Теперь-то уж я знаю, что не всё на свете пустое да негодное, что пустым да негодным кажется.
И стала с тех пор Маша обо всём думать, во всё вникать, везде, в каждой мелочи для людей пользу выискивать.
Дикая яблонька
Подарила бабушка своему внуку Антоше нож-складешок. Хороший ножичек – острый, блестящий, с кленовым черенком. Не нарадуется внучонок на свой складешок. Только не знает, что бы такое своей обновкой сделать. Думал, думал и пошёл в лес. Нашёл в лесу дикую яблоньку. «Дай-ка, – думает, – я из неё батожок вырежу».
Нахмурился Лес. Зашумел:
– Ты что это, баловник, делаешь? Зачем мою внучку губишь?
А мальчонок-то не из трусливых был. Уткнул руки в боки да и крикнул на Лес:
– Не шуми! Не больно боюсь! – и стал дикую яблоньку подрезать.
Лес пуще прежнего зашумел:
– Не гневи меня. Плохо тебе будет, коли я разгневаюсь…
– Да что ты мне можешь сделать! Кто ты мне? По́ишь или кормишь? Что от тебя пользы-то, одни дрова, – возмутился так-то Антоша да и принялся из срезанной яблоньки батожок мастерить.