Страница 2 из 16
Я снова спустился на дно Горшка и направился к берегу. Ветер толкал меня обратно. На острове творился сущий ад. Время едва перевалило за полдень, однако на пляж опустились сумерки. А может быть напротив – поднялись. Из самой преисподнии.
– Джек!
Деревья гнулись будто травинки.
– Джек!
Сверкнула молния, огромная, на все небо, и страшная как гнев Божий.
– Джек!
Ее догнал оглушительный раскат грома.
– Джек!!!
Никто не отзывался.
На землю шлепнулись первые отдельные капли, и через мгновенье на меня обрушился такой поток воды, что стало трудно дышать. Я вышел к хижине и без всякой надежды заглянул внутрь. Джек, как ни в чем не бывало, спал на своей травяной постели, должно быть, вернулся вскоре после нашего ухода. И, конечно, он был пьян.
Я схватил его за тощее плечо и слегка потряс.
– Джек! Просыпайся! – крикнул я в адрес всклокоченной рыжеватой макушки.
Он что-то промычал.
– Просыпайся, черт тебя дери!
– Что случилось, сэр? – промычал он, нехотя повернувшись. Я поморщился от окатившей меня волны кислой вони.
– Вставай! Шторм идет!
– Да и черт с ним. Со штормом, – он сел и огляделся. – Где же наши прекрасные леди?
– Они в пещере. Нам надо торопиться.
Джек посмотрел на меня мутными глазами и не двинулся с места. Снаружи снова громыхнуло, и мое терпение лопнуло. Я резко дернул пьянчугу за рубаху, тот нырнул вперед и очутился на четвереньках. Я схватил его за шкирку, как котенка, и поволок к выходу. Но Джек вдруг поднялся, в воздухе мелькнул его кулак, в левом ухе у меня зазвенело, и я повалился на землю.
– Я так. Обращаться с собой. Не позволю, – прерывисто процедил он.
– Ты спятил! – крикнул я, поднимаясь. Мы стояли друг напротив друга и оба теперь шатались, будто отражения в большом зеркале. – Сдохни здесь, если хочешь. Я возвращаюсь в пещеру. Если бы не Мария, я не пошел бы тебя искать, скотина!
– Мария? – заинтересовался вдруг Джек. Он ухмыльнулся. – Это она вас отправила за мной, сэр? Переживает, стало быть. Я все никак не могу понять, как я ей. Женщины, черт бы их побрал…
Я посмотрел на него с отвращением и молча направился прочь.
Струи воды хлестали по плечам и голове. Из-за шума дождя я ничего не слышал, но был уверен, что Джек следует за мной. Руки дрожали от злости.
«Проклятье», – выругался я про себя. Пропади пропадом этот пьяница и эта полоумная девица. И с чего это в Джеке вдруг взыграла гордость? Все время, что мы живем на острове, он только пил, отсыпался и снова пил. Ну, разве что еще разговаривал с Марией. Когда она бывала свободна, они сидели вместе на берегу, и он все время ей что-то говорил. А она, прямая и напряженная, смотрела вдаль, и я все не мог понять, по нраву ей эти беседы или нет. Когда она работала, он пристраивался где-нибудь в сторонке и наблюдал за ней, посасывая пустую изгрызенную трубку, – его запасы табака, те, что нам удалось спасти с «Елены», давно закончились – иногда молчал, а иногда рассказывал что-нибудь. Я никогда не прислушивался к его словам. Однажды до меня донеслось что-то вроде: «И вот так, я и оставил треклятую службу. Ха! Мою отставку капитан вряд ли когда сумеет забыть, да и в Адмиралтействе, наверное, еще помнят, так что, сама понимаешь, встретиться с офицерами английского флота я желанием не горю». Но я не обратил на это внимания. Просто пьяные бредни, так я думал тогда.
Нашего общества Джек избегал, а вот Марию старался не упускать из виду. Я и Эмили мало говорили с ней. Она ведь немая, о чем с ней говорить? К тому же мы лишь недавно поженились и большую часть времени были заняты друг другом. И, хотя скучать на нашем острове было некогда, она, судя по всему, чувствовала себя одиноко, а Джеку просто нужен был слушатель, чтобы травить свои пьяные байки
Так я думал тогда.
Я поскользнулся на мокрой траве и снова выругался.
Я не мог себе представить, чтобы Джек понравился Марии. Кому может понравиться вечно пьяный грубиян и лентяй? Хотя и Мария не была благородной девицей, воспитанной монахинями-урсулинками. Черт ее знает, кем вообще она была.
Мы встретились впервые на «Елене». Матросы нашли ее в трюме на третий день плавания. Как она пробралась на корабль и на что надеялась, для меня оставалось загадкой. Может быть, у нее не было иного выхода.
К счастью, на палубе, куда ее вытащили под глумливый хохот команды, оказался я. Мне не малых трудов стоило утихомирить разгорячившихся моряков, а пробудь мы в море пару месяцев, а не три дня, вряд ли удалось бы пресечь их желание поразвлечься.
Сначала я увидел только карий глаз горящий бешенством. И лишь потом понял, что эта растрепанная простоволосая девица отчаянно рвется из рук матросов, не издавая при этом ни звука. Она оказалась немой.
Шкипер и его помощник навели порядок на корабле, а нечаянную пассажирку отдали на поруки четы Рейнольдс. С тех пор она считалась камеристкой Эмили, хотя, как я заметил позже, с гораздо большим рвением и сноровкой она рубила дрова и лазала по деревьям, чем шнуровала корсеты и штопала белье.
Мы не знали о ней ничего, и даже в имени ее я не был уверен. Когда все немного успокоились, я пытался выведать у нее хоть что-нибудь, но она сидела, застыв, как восковая кукла. Я не силен в испанском, а эта девица ни черта не понимает по-английски, решил я. Но все же нужно было узнать, как ее зовут, и я стал перечислять все известные мне испанские имена. При имени Мария она вдруг встрепенулась, посмотрела на меня странно, и я решил, что попал в цель.
– Ты Мария? – спросил я по-испански.
Она кивнула, но как-то неуверенно. Наверное, мой испанский не выдерживал проверки даже такой простой фразой.
– О, Томас, – сказала Эмили. – Разве ты не видишь, что бедная девочка напугана, оставь ее в покое, дай немного прийти в себя.
Она погладила Марию по голове, но та отпрянула, как дикий зверь от пламени.
Потом, уже после крушения, когда мы вернулись на «Елену» за припасами, я задержался на палубе, открыл шканечный журнал на последней заполненной странице и вдруг заметил, что записи накрыла чья-то тень. За моим левым плечом стояла Мария, взгляд живо бегал по строчкам. Я резко захлопнул журнал и уставился в ее единственный глаз. Она насмешливо улыбнулась и приглашающе кивнула в сторону плота – припасы были собраны и увязаны, Джек с веслом сидел на корме, все было готово, чтобы возвращаться на остров.
«Так значит, наша дикарка все же знает английский. И даже умеет читать. Причем довольно бегло», – думал я, пробираясь вслед за Марией по покореженной, разбитой палубе «Елены». Я решил поразмыслить об этом потом, а после забыл и вспомнил лишь тогда, когда это перестало уже иметь какое-либо значение…
Когда мы с Джеком, все мокрые, вошли в пещеру, там уже горел маленький костер из ветвей местных кустарников, почти не дающих дыма. Веселый треск сучьев в пламени наполнял пустой каменный склеп уютом, делая его похожим на дом – гостиную с камином в каком-нибудь старом замке… Я выбросил эти неуместные мысли из головы.
Мария и Эмили сидели у огня. Жена бросилась навстречу, едва мы появились, Мария лишь коротко взглянула на меня, а потом на Джека.
– Почему так долго? Я уже начала беспокоиться. Мы видели, как неподалеку ветром повалило дерево.
– Не мог его найти, – отмахнулся я. Не рассказывать ведь женщинам, как я таскал его за шкирку, а он свалил меня на землю одним ударом.
Мария протянула нам несколько одеял.
Мы заранее обустроили наше убежище на случай непогоды: одеяла, мешки с сухарями, небольшой запас дров и бочка с водой – позволят нам продержаться достаточно долго. Но, к сожалению, сменным костюмом запастись не удосужились.
Я прошел в соседний грот, разделся, выжал свои вещи и разложил их у костра. Джек же, небрежно закутавшись в одеяло и бросив кучей свое вонючее тряпье, пошел в угол, где хранились припасы, и стал с шумом там рыться.
– Разве рома нет? – спросил он.
– Нет, – спокойно ответил я, – мы собрали здесь лишь самые необходимые вещи.