Страница 4 из 12
Рупор сердито вырывают из моих рук, отключая звук.
– Волкова, ты совсем больная?!
О, да. Ради такой реакции и на каталке из морга не грех приехать.
– А в чём проблема? – невинно хлопаю глазками. Хлоп-хлоп.
– Как тебе мозгов хватило устроить тотализатор?
– Но тебе же хватило мозгов на меня спорить. Так пускай все поучаствуют. А я заодно срублю баблишка на твоём фиаско, – с томным видом повисаю у него на плече, положив подбородок под сложенные руки. – Ну не злись, пусечка. Как ты там вчера сказал? "Правила игры только что стали ещё интереснее?" Ну вот, лапуля, – улыбаюсь в оскале гиены, находящейся на третьей недели жёсткой диеты. – Правила игры только что стали ещё интереснее. Твой ход.
☆ ☆ ☆
Настроение, которое слегка приподняла маленькая девичья пакость, сдулось воздушным шариком печально быстро. Буквально через пару часов, когда пришло сообщение от разлюбезной мамаши:
М: "Подъедь сегодня. Нужно померить наряд на субботу"
Да ну твою ж…
Я: "Я плохо себя чувствую"
М: "Ты всегда плохо себя чувствуешь, когда я тебя о чём-то прошу. Жду к четырём".
Приехали. Не отвертишься, иначе потом такой ушат грязи выльется, что под душем ночевать придётся. Последние пару лет с матерью у нас сложные отношения. После развода её крыша знатно поехала. Хотя тут, может, и кризис среднего возраста ещё неудачно наложился. Поверх всплывших многократных измен отца.
В общем, мы перестали друг друга слышать, понимать, а каждый разговор теперь заканчивается скандалом. Плюс это мерзотное существо окончательно разрушило всё, что осталось от кровных уз. Его терпеть рядом с собой у меня уже не хватило никаких нервов. Потому и съехала.
Изначально я собиралась отдельное жильё снимать, папаша ежемесячно высылает мне алименты, решив, видимо, что этим может искупить прощение, но Ника с Дашей предложили пожить у них. А отцовские деньги пока откладываются: к выпуску как раз накопится на собственную квартиру. Если девчата раньше не попросят, надумав ячейки общества лепить.
Короче, к обозначенному часу такси подъезжает к высоким кованым воротам за которым возвышается белый коттедж с открытой трассой на втором этаже и личным бассейном. Не один Волков "голубых" кровей. Я девочка тоже не промах. Была. И остаюсь по сути, но прежней вседозволенностью уже не обладаю и джакузи из шампанского устраивать тоже больше, увы, не могу.
Набираю нужный код на панели калитки и захожу на территорию. Деревья стремительно осыпаются, но жёлтой листвы на плиточной дорожке практически нет. И желтеющий газон идеально подстрижен. Чисто картинка из риэлтерских журналов в осенних декорациях. Идеально, обезличено, искусственно и никак.
Стеклянная входная дверь привычно открывается ключом, впуская меня в филиал музея. Всё белое и стерильное. После стольких месяцев обычной сталинской двушки, где пыль вытиралась исключительно по настроению, находиться здесь даже неуютно. А ведь раньше я и не обращала внимания на всю эту лепнину, принимая её как данность.
– Маман, я пришла, – громко кричу на всю зал-гостиную, венчающую себя декоративным камином.
Со стороны лестницы слышатся шаги, вот только это не родительница. Блин. Я надеялась, он где-нибудь шляется. Или сдох.
– О, Кристи, – смеряет меня с ног до головы оценивающим взором Альберт, мамашин ухажёр. Чуть ли не мой ровесник. На несколько лет всего старше, но пытается выглядеть солидней, скрупулёзно отращивая свою убогую редкую бородёнку. Высокий, худой, женоподобный, поразительно скользкий и ещё более омерзительный. Змея, которую пригрела на шее выжившая из ума брошенка. – С каждым разом ты выглядишь всё более…
– Бомжевато? – подсказываю я. Ещё бы. Мой свитер рядом с его дорогим костюмом от Армани, пошитым на заказ, смотрится обычной половой тряпкой.
– Иначе, – уклончиво отвечает тот. – Куда подевались сексуальные платья?
– Сдала в комиссионку. В них не особо удобно трястись в метро. Находятся индивиды, обожающие без спросу лапать хорошеньких девушек. Впрочем, тебе ли этого не знать.
Я не бедствую и совсем уж на барахолке не одеваюсь, статус не позволил бы, однако стараюсь не шиковать. Всё что у меня есть в сбережениях – взятки отца. Потому что от денег матери я давно отказалась. После череды неприятных обстоятельств.
– Жаль. Они тебе очень шли, – фу. На физическом уровне ощущаю этот липкий взгляд, словно рентгеном сверлящий сквозь одежду. Помнит, дрянь, что там и как.
– Где маман?
– Наверху. Разговаривает с портнихой.
– Благодарю, – хочу проскочить, но меня ловят под локоть, тормозя.
– М-м-м, – нюхают меня на расстоянии. – Зато пахнешь всё так же вкусно.
– А вот ты так и не отмылся от смердящей вони, – вырываю руку, отталкивая его и спешу к лестнице. Две минуты в родном доме, а мне уже хочется сбежать. И никогда впредь не переступать его порог.
Поднимаюсь на второй этаж и сворачиваю по широкому коридору налево, идя на голос. Нахожу кого искала в моей бывшей комнате. Портниха с булавками колдует над вечерним платьем в пол, надетым на безголовый манекен, а маман раздаёт команды. Как всегда.
– Подол нужно ушить ещё на пару сантиметров. Но кант оставить. И пустить на рукавах кружева как на талии. И что это за непонятная свисающая сопля на горловине? Убрать.
– Сделаем, – покорно кивают с иголками в зубах.
Меня замечают в отражении стационарного трельяжа. Мамаша оборачивается, показывая миру выкрашенные в блонд кудри и замученное многочисленными инъекциями лицо. Если её дружок пытается стариться, то она наоборот – всячески молодится. Чтобы их разница в возрасте не так сильно бросалась в глаза.
– Наконец-то сподобилась явиться. Что за убогость на тебе?
Ещё одна выискалась. Ладно, согласна. Это не "Эскада" и не "Изабель Марант", но Льюисам сейчас тоже как бы слегка обидно.
– Я пришла. Давай разделаемся со всем и мои убогие тряпки не будут больше осквернять своим видом сей дворец.
– Не дерзи. Примерь платье. Если окажется не по размеру, Лена успеет его перешить для благотворительного вечера.
Благотворительный, чтоб его, вечер. Сборище зажиточных лицемеров и лжецов, куда я обязана пойти, чтобы держать перед обществом марку "благополучной семьи". После скандального развода это как никогда первостепенно для матери. Репутация для неё всегда была важнее всего. Даже дочери.
Бросаю брезгливый взгляд на то недоразумение, что для меня приготовили.
– Я это не надену.
– Ещё как наденешь. Это натуральный шёлк.
– Да хоть шкура мамонта. Оно розовое. Мне что, десять?
– Прекрати огрызаться, – маман ненавидит когда я перечу ей в присутствии посторонних. Хотя, если честно, и наедине она этого тоже не приемлет. С ней работает только один принцип: соглашайся во всём и не забудь благодарить за оказанную мудрость. – Молча пошла и переоделась!
Собираюсь и дальше качать права, но благоразумно решаю, что оно того не стоит. Всем будет спокойней, если сделать что велено. Быстрее начнём, быстрее закончим. Поэтому послушно ухожу с сунутой мне тряпкой в прилегающую к спальне ванную и возвращаюсь похожая на поросёнка. Или зефир. Кому как предпочтительнее думать.
– Замечательно. Мне нравится, – нравится-то нравится, но мать, один фиг, критично осматривает меня как породистую лошадь на аукционе. – Ты что, опять поправилась? На боках сидит в натяжку.
Ну, может и набрала пару кило. С Никиными гастрономическими извращениями неудивительно. Шоколад у нас в полках пачками лежит. Подруга его даже в куриный суп крошит. А мы с Дашкевичем трескаем калорийный десерт втихую от неё по ночам.
– Всё? – нетерпеливо переминаюсь с ноги на ногу.
– Нет. Не вертись.
Не верчусь, позволяя портнихе снимать мерки. Минуты длятся вечность, после чего мне, наконец, разрешают вылезти из этой блевотной расцветки Барби и запрыгнуть обратно в подранные бомжовские, но максимально удобные Льюисы.