Страница 25 из 32
Раздался третий удар гонга, келейник подал Раданде его посох, и мы пошли в трапезную, как и в первый раз. Братья распахнули широченные двери, мы вошли в зал, уже наполненный людьми, и сели на свои места. Я сразу же увидел Всеволода и узнал многих из тех, кого приметил утром в его столовой. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы собрать свои мысли. Во мне все вспыхивало воспоминание о трех фигурах, о виденном здесь их страдании и обо всем здесь пережитом. Это привело меня к совершенно новому пониманию и преклонению перед величием и ужасом человеческих путей. Я должен был констатировать факт, что все новое знание не помогло моей мысли стойко фиксироваться на чем-то до конца. Мысль, как плохая нитка, ежеминутно рвалась. Наталья Владимировна почувствовала мои усилия, несколько раз слегка меня толкнула и прошептала:
– Постарайтесь не мешать И. сосредоточиться.
Она попала в точку. Я сразу понял, в какой бездне эгоизма и самонаблюдения я кружился, вместо того чтобы действовать и прибавлять свои маленькие силы к великому труду И. Я взглянул на моего дорогого воспитателя и поразился: опять я видел И. новым.
Он был глубоко сосредоточен. Он точно молился или призывал какие-то высшие силы себе на помощь. Невольно я посмотрел на Раданду, смеющееся лицо которого осталось последним впечатлением о нем в моей памяти. Сейчас глаза мои наткнулись на неведомого мне Раданду, хотя за это короткое время я видел самые разнообразные чувства на этом лице. Раданда сидел неподвижно, шар его цветных огней играл ярче, но лицо было лишено всякого выражения, точно он напряженно слушал что-то, приходившее издали, да так и застыл.
Как я ни старался оторвать взгляд от этих двух лиц, глаза мои снова и снова обращались к ним. Вдруг Раданда слегка вздрогнул, лицо его ожило и засияло обычной ласковой добротой, цветные огни его шара засияли еще ярче. Глубочайшая сосредоточенность сошла с лица И., от него побежали точно струйки Света во все стороны, и даже в зале, мне показалось, стало светлее.
Я и не заметил, что дело дошло уже до фруктов, что первые два блюда были унесены с моего стола нетронутыми. Веселый брат-подавальщик пододвинул мне тарелку с фруктами, на которой принес мне еще и кусок сладкого пирога и фиников, думая, по всей вероятности, что еда была мне не по вкусу. Через минуту он подал мне чашку дымившегося какао и сопроводил ее таким молящим взглядом, что я кивнул ему и сейчас же принялся есть. В мгновение ока все мои тарелки оказались пусты, и только сейчас я понял, что голоден и был бы не прочь начать теперь с каши. Усердно подбирая последние крошки пирога, я встретился взглядом с Радандой. Бог мой, как я переконфузился! В глазах старца было столько ласкового юмора, что я чуть не подавился взятыми в рот крошками. Точно школьник, накрытый на месте преступления, я опустил глаза и не решался больше их поднять.
Тем временем в трапезной воцарилась мертвая тишина. Я почувствовал движение И., посмотрел на него и увидел его стоящим.
– Сегодня, друзья, для многих из вас последний день жизни в Общине. Не поддавайтесь той печали, которая закрадывается некоторым из вас в сердце. Гоните страх и опасения, что не сможете приспособиться к жизни мира, от которого давно отвыкли. Оставьте всякие колебания и опасения и унесите с собой три простых завета. Первое, что должно лечь в основу каждого дня, каждого вашего дела, – это мысль о Светлом Братстве. За что бы вы ни брались, вы должны ясно и точно отдать себе отчет: являетесь ли вы помощниками в выполнении трудового плана Светлых Братьев или ваш собственный эгоизм руководит вашими побуждениями к труду. Второе – цельность до конца, до конца отдача внимания каждой задаче, какую вам укажет Светлое Братство.
Есть миллионы путей, которыми оно может прислать вам свои задания. Никогда не смотрите на путь, примчавший к вам весть, внимайте вести и выполняйте ее. Но что значит, по мнению Светлого Братства, выполнить весть? Поверить, что задача указана вам и методически выполнять ее? Нет, это значит отдать такую любовь указанному заданию, чтобы дух человека жил в упоении, чтобы не было простого серого дня, где с напряжением вы будете героически выполнять трудное дело, все время думая, как много забот выпадает на вашу долю. Только тогда вы останетесь верными Общине и Светлому Братству, когда задача дня будет вам легка как радость, а не как беспокойство и забота. Третье, что унесите с собой как завет – мужество и такт. Никогда не произносите слова, пока полное самообладание не приведет вас к мысли: человек, что жалуется или сетует мне, стоит на той точке своей эволюции, где ему еще не открылось, что все – в себе. Что он сам сотворил всю свою земную жизнь прежде, творит ее и сейчас. И только тогда ищите мужества себе дать самый благородный ответ на самый низкий вопрос, самую недостойную жалобу. Сегодня все те, кого настоятель ваш оповестил, соберитесь к пяти часам в его домике на острове. А как взойдет луна, вы уедете. В оазисе Дартана вам дадут платье и все необходимое для дальнейшего путешествия. Пока же не тратьте времени на прощания и сожаления о разлуке, соберите самое малое количество вещей, чтобы не быть рабами их в пути.
И. поклонился и сел, а Раданда встал, благословил широким крестом всех присутствующих и сказал:
– Тем, кого я оповестил, я скажу свое прощальное слово в пять часов. А вы, дорогие братья, вспомните, что многие из вас уже не раз провожали партии своих друзей в далекий мир, не раз сознавали, что многие опередили вас в готовности к труду и действию, и все же вы лениво дремлете в духовном сне. Пробудитесь, друзья! Лень и медлительность много хуже торопливости. Они подобны смерти, так как в них не дух растет, освобожденный, самоотверженный, но личность, ищущая себе той или иной формы, того или иного оправдания, чтобы расти и закрепощать дух в желаниях и страстях. Идите, дети мои, и подумайте еще раз, сколько вы упустили случаев встать в ряды самоотверженных слуг творящего в мире Светлого Братства.
Снова все братья стали выходить, отдавая поклон Раданде и нам. На этот раз трапезная опустела быстрее. Одни торопились, чтобы поспеть к пяти часам закончить дела в Общине и уложиться, другие спешили, чтобы помочь уезжавшим, и только немногочисленные фигуры, унылые и понурые, не разделяли общего возбуждения и равнодушно шли, точно ничего не замечали и не слышали.
Когда все вышли, Раданда пригласил нас к себе. Но И. ответил ему, что сам он пойдет со мной по делам Франциска, Бронский и Игоро должны сейчас же пойти домой и записать все то, что они видели утром, Лалии и Нине необходимо спешить с разборкой книг, Терезита не выполнила и трети своей дневной программы и только Никито, Андреева и Герда могут дойти с ним в его чудесную библиотеку, где он сам даст каждому из них работу.
Снова расставшись с друзьями, в сопровождении Бронского и Игоро мы пошли в наш домик за письмами Франциска. Пачка писем была довольно большая, объемистый пакет старцу Старанде лежал в самом низу. Я стал сомневаться, чтобы мы могли обойти всех до пяти часов, когда – я был уверен в том – И. должен был присутствовать в домике настоятеля. Но вопросов я не задал, завернул платок Франциска в салфетку, вложил в сумочку и стал ждать на крылечке И. Снова только сейчас я вспомнил об Эта, но на этот раз уже беспокоился не о его судьбе, а скорее о настроении бедных келейников, которые попадали, вероятно, в положение вроде моего во дворе трапезной.
И. вскоре вышел и повел меня по густой аллее, параллельной той, по которой мы въехали в Общину. Шли мы по ней довольно долго, она стала отклоняться вправо и привела нас к широким воротам и высокой ограде. Ворота были заперты. И. ударил молотком по железной плите, вделанной в ворота. Через окошечко старческий голос спросил, кто не вовремя идет. И. ответил ему что-то, чего я не расслышал, окошечко захлопнулось, и торопливые шаркающие шаги направились к калитке, которая тотчас и открылась.
Монах, открывший нам дверь калитки, был очень стар. Лицо его, все в морщинах, было беспокойно. Глаза, суетливые жесты и протестующие нотки в голосе – все наводило меня на мысль, что перед нами строптивец.