Страница 26 из 31
Алиса села на скамеечку у ног отца, прижалась к нему и взяла обе его руки в свои.
– И вот, дорогая, скоро опустится занавес пятого акта моей жизни. Многое, многое сделано не так, как я того хотел. Еще больше не выполнено. И перед тобой я виновен в том, что не сумел дать тебе счастья и беззаботного детства. Я не смог отстоять твоей самостоятельности и теперь ухожу, оставляя тебя чужой в родной семье. Без законченного общего и музыкального образования. Алиса, Алиса, ты будешь права, если назовешь меня нерадивым отцом.
– Папа, зачем вы говорите против всякой очевидности? Вы знаете, что были лучшим отцом, о каком можно мечтать. Вы украсили мне жизнь и показали, что значит божественное в человеке. И для Дженни вы были лучшим отцом, какого она только могла иметь. А если Дженни, развиваясь, пленялась только внешним блеском жизни и отбрасывала духовные ценности, на которые вы ей указывали, – в этом нет вашей вины. Зачем нам говорить о том, что будет, когда опустится занавес вашей земной жизни? Сейчас он поднят, папа. Мы живем. Живем в обществе человека, знакомство с которым сделало нашу жизнь сказкой.
– И этот человек послал тебя, дитя, переодеться, потом стоял под дверью, трижды стучал и ожидал разрешения войти, – услышали отец и дочь чудесный голос лорда Бенедикта, стоявшего подле них на пороге балкона.
Алиса, смущенная, вскочила на ноги, а пастор хотел встать, чтобы пододвинуть стул хозяину, но Флорентиец удержал его в кресле, взял стул и, садясь рядом, продолжал:
– Вот вам еще конфета, лорд Уодсворд. Как вы себя чувствуете? Если вы хорошо себя чувствовали после первой, то так же и даже лучше будете себя чувствовать после второй. Но, леди Уодсворд, вас я не хвалю. Вот уже и гонг. Попросите Дорию хотя бы причесать вас.
Алиса убежала к себе, а лорд Бенедикт и пастор медленно сошли вниз на террасу, куда вскоре собралось все общество, перед тем как войти в столовую.
Весело и оживленно проходил обед. Много спорили о том, ехать ли на скачки.
Наль и Алисе, не испытывавшим никакого интереса к выставке нарядов высшего общества, как и к самому этому обществу, и опасавшимся вдобавок, что лошадей будут бить, ехать не особенно хотелось. Пастор сказал, что предпочел бы почитать в тишине. Сандра пылал желанием ехать. Мильдрей и Николай молчали.
Хозяин предложил отправиться всем вместе.
– Вам, девочки, необходимо побывать на скачках, чтобы понять, среди кого вы живете. Чтобы понять народ – недостаточно видеть дворцы и музеи и знать его язык. Надо наблюдать еще нравы и обычаи, проникнуться его темпераментом.
Вы, друзья, будете наблюдать не только великосветские ложи, но и море трибун для простонародья. И в ложах, и на трибунах вы увидите кольца пылающих страстей, в которые заковали себя люди, думая, что они являют собой высшую цивилизацию всего культурного мира. А вам, лорд Уодсворд, и Алисе предстоит еще один урок жизни. Вы поймете, что зло тащит за собой человека не потому, что окружает его извне, а только потому лишь, что внутри его сердца уже бурлит кратер, куда зло только подливает свое масло.
Сердце доброго – кратер любви, и маслом ему служит радость. Оно свободно от зависти, и потому день доброго легок. Тяжело раздраженному. Потому что кипение страстей в его сердце не дает ему отдыха. К сердцу того, кто всегда в раздражении, открыт путь всему злому. Такой человек не знает легкости. Не знает своей независимости от внешних обстоятельств. Они давят его во всем и постепенно становятся его господином. Поедемте все вместе. Дамам нашим милая и умная Дория соорудит по части туалетов все, что для скачек требуется. Мы ее отправим завтра в Лондон, а утром в воскресенье поедем сами. Но я слышу, подъехал экипаж. Это, несомненно, юристы. Алиса, поиграй для всей молодой компании, а мы с твоим отцом должны поработать часа два с несносными, но неизбежными законниками.
Молодежь отправилась в зал, откуда вскоре донеслись звуки музыки, а Флорентиец с пастором прошли в кабинет, где и занялись делами.
Очень быстро закончив свои личные дела, лорд Бенедикт предложил пастору составить завещание. Лорд Уодсворд подтвердил в новом завещании волю деда, оставившего дом и драгоценности Алисе, а деньги Дженни. Жене пастор оставлял проценты от неприкосновенного капитала, который после ее смерти переходил обеим дочерям. Несовершеннолетней Алисе отец назначал опекуном лорда Бенедикта. Затем в завещании было сказано, что Алиса, до дня своего совершеннолетия, должна жить в доме опекуна, а если бы последний уехал куда-либо из Лондона, Алиса должна следовать за ним. Своим домом, как и драгоценностями, она вольна распорядиться, как того пожелает. До совершеннолетия все ее состояние должно находиться у опекуна, лорда Бенедикта, и ни мать, ни старшая сестра не имеют никаких прав ни на самое Алису, ни на ее состояние. Особый пункт завещания гласил, что часть капитала, лежащая в определенном банке, принадлежит сестре пастора Цецилии Оберсвоуд, ушедшей из дома в юности и точно канувшей в воду. Всю жизнь пастор ее разыскивал. Если спустя десять лет после его смерти никто, ни она, ни ее наследники не явятся на зов, капитал поступает на благотворительные дела по усмотрению лорда Бенедикта. Но до этого момента проценты с капитала, сами по себе составляющие крупную сумму, получает его жена, леди Катарина Уодсворд.
Пастор просил юристов хранить завещание в полной тайне до его смерти. А на третий день после смерти пастора отвезти завещание к его жене и старшей дочери. Алиса же узнает волю отца раньше, из письма, которое пастор ей оставит.
Окончив все дела и проводив посетителей, друзья присоединились к молодому обществу, где шел научный спор между Сандрой и Николаем. Индус кипел на этот раз особенно восторженно, так как Николай указал ему на две ошибки, и умный юноша был несказанно рад, что еще не обнародовал свой труд и мог внести в него поправки.
Пастор был особенно добр и нежен с Наль, которая тоже льнула к нему, точно желая воздать ему вдвое лаской и любовью за каждую его минуту на Земле. Алиса, все подмечавшая, отметила и особенное внимание Наль к ее отцу, и что-то новое в нем самом. Точно он снял с себя какую-то заботу и ему стало свободнее и легче. Но какую именно заботу сбросил с себя отец, она угадать не могла.
Как сон пролетели ближайшие дни, и когда в субботу вечером Флорентиец предупредил, что завтра надо рано встать, чтобы поспеть к скачкам, у всех вырвались возгласы удивления и разочарования, ибо воскресенье подкралось слишком быстро. Тем не менее в восемь с половиной утра все сидели в экипажах, чтобы двинуться на станцию к лондонскому поезду.
Глава V
Скачки
По дороге в Лондон лорд Бенедикт просил всех своих друзей отнестись к предстоящим скачкам серьезно, а не как к развлечению. Он напомнил о том, что когда идешь в толпу, следует сосредоточиться и постараться привнести наибольшее благородство во встречи, какие могут произойти.
Алиса, знавшая страсть матери и сестры к скачкам, думала о том, что они без ее помощи не способны приготовить себе элегантные туалеты. Сцена за сценой мелькали в памяти Алисы. И внезапно, каким-то озарением, она поняла, что у нее никогда не было родной семьи. Что у нее был только отец, и они жили вместе с временными спутниками, холодными к ним обоим.
– Если бы я и не наблюдал за тобой так пристально, дочурка, – сказал ей пастор, становясь рядом с ней у окна, – то все равно прочел бы на твоем лице все, о чем ты думаешь. Ведь ты думаешь, как мать и Дженни устроятся со скачками без тебя. Ну, а как вообще ты представляешь себе их дальнейшую жизнь? Можешь ли ты одна везти воз с непосильной для тебя поклажей – двумя человеческими жизнями? Осознай глубже, Алиса, величайшую мудрость жизни: каждый может прожить только свою собственную жизнь. И сколько бы ты ни любила людей – ни мгновения их жизни ты не проживешь. Не набирай себе долги и обязанности, которые на тебя никто не взваливал. Иди радостно. Просыпаясь утром, благословляй свой новый расцветающий день и обещай себе принять до КОНЦА все, что в нем к тебе придет. Творчество сердца человека – в его простом дне. Оно в том и заключается, чтобы принять все обстоятельства как неизбежные, единственно свои, и их очистить любовью, милосердием, пощадой.