Страница 3 из 10
В это же время Южный фронт красных под предводительством опытных генерал-лейтенантов царской армии Егорьева и Селивачёва остановил армию Деникина, продержавшись до подхода подкреплений с востока. И этот перечень можно продолжать и продолжать. Несмотря на наличие «доморощенных» красных военачальников, среди которых много легендарных имен: Будённый, Фрунзе, Чапаев, Котовский, Пархоменко и Щорс, на всех главных направлениях в решающие моменты противостояния у руля находились те самые «ненавистные» для пролетариата представители бывшей буржуазии. Именно их талант в управлении армиями, помноженный на знания и опыт, приводил войска республики Советов к победе.
Законы советской пропаганды (и это было так, нет смысла отрицать) не позволяли долгое время объективно освещать роль определенных слоев военных кадров Красной армии, умаляя их значимость, и создавая некий ореол молчания вокруг их имен. А между тем они честно исполнили свою роль в трудный для страны период, помогли выиграть Гражданскую войну и ушли в тень, оставив о себе лишь военные сводки и оперативные документы. Однако они, как и тысячи других людей, проливали свою кровь за Отечество и достойны уважения и памяти.
В качестве возражения утверждениям о том, что Сталин (тогда ещё отнюдь не генсек), и его соратники своими репрессивными мероприятиями чуть позднее, специально уничтожали представителей дворянской интеллигенции, можно лишь сказать, что все герои войны, упомянутые выше, как и многие другие военные специалисты, спокойно дожили до старости за исключением тех, кто пал в сражениях. А многим представителям младшего офицерского состава удалось сделать успешную военную карьеру и даже стать маршалами СССР. Среди них такие известные военачальники, как бывший подпоручик Говоров, штабс-капитаны Толбухин и Василевский, а также полковник Шапошников. О трагической судьбе блестящего полководца Тухачевского написано много, поэтому не вижу смысла повторяться… Был ли заговор, не был… Неясно… История, как говорится, об этом умалчивает… Опять же, не мне его судить…
Все эти факты так, для справки… Не думаю, что вы когда-нибудь читали об этом… Или читали, но упустили из памяти… В любом случае, об этом надо знать…
Глава 1
«Справедливый суд»
Февраль 1947 г., Москва.
Всеволод Кулинич, бывший ротмистр царской армии, не очень волновался этим промозглым зимним утром. Да, сегодня состоится последнее заседание суда; да, сегодня огласят приговор ему… И что??? Ерунда!!! Михаил Рыдванцев, его куратор из теперь уже МГБ, почти успокоил бывшего офицера. Вчера, поздним вечером, он вдруг заявился к Кулиничу в одиночную камеру Бутырки. Как всегда принёс папиросы, сало, хлеб, колбасу, даже фляжку с водкой. И пока Всеволод насыщался, Михаил молча разглядывал его, нещадно дымя, и нервно отгоняя дым рукой. Потом заговорил…
– Всё будет нормально, Всеволод Алексеевич, поверьте! Судья в курсе всех ваших дел (Насколько это вообще позволительно в данной ситуации. Вы же понимаете, что секретность акций никто не отменял.), и большого срока вам не даст. Так, возможно, пару лет… Уверяю вас. А по дороге в Сибирь мы вас заберём. Нет, даже раньше. Думаю, что прямо на вокзале, а то и при выезде из тюрьмы. Вы – слишком ценный для нас человек и специалист, чтобы мы могли позволить вам вот так вот запросто сгинуть… Я правду говорю, Всеволод Алексеевич, поверьте!
Кулинич скривился.
– Почему меня вообще арестовали, Рыдванцев? Вы же обещали, что всё будет хорошо! Почему раньше не вступились? Как прикажете вас понимать?
– Эх! Ну, кто бы ожидал, что там постовой милиционер появится?
– Не понимаю вас, извольте объясниться! Причём здесь постовой?
– Что тут понимать, Всеволод Алексеевич? Операцию вы не провалили, как обычно… Только зачем потом шуметь начали? Нельзя было спокойно выйти из подъезда? Зачем вы к тому пьяному возле дома пристали?
– Ни к кому я не приставал! Он, пьяница этот, сам покурить попросил…
– Ну и…
– Я полез в карман за портсигаром, а он вдруг схватил меня за грудки, и принялся орать.
– Как вы думаете, почему он это сделал?
– Не имею ни малейшего понятия!
– А я вот, представьте себе, знаю!
Кулинич вздрогнул… Его рука, с краюхой хлеба и шматом сала поверх, замерла на половине пути ко рту.
– Знаете? Так что ж вы…
– Спокойней, Всеволод Алексеевич, спокойней! Тут прямая ваша вина!!!
– Моя вина??? Да прекратите же говорить загадками, Рыдванцев! В чём моя вина?
– Ответьте мне, любезный Всеволод Алексеевич, только честно!
– Ну не томите же, Рыдванцев! Что произошло?
– Хм… Ровным счетом ничего! Кроме одной досадной мелочи!!! Скажите, вы наклонялись к убитому вами профессору?
– Ну, вы спросили! Не помню я этого, больше двух месяцев уже прошло. Хотя… Постойте, постойте… Ну да, естественно, наклонялся…
– Зачем?
– Хотел пульс проверить.
– Вот! – Рыдванцев почти торжественно поднял указательный палец правой руки вверх. – Наклонялись!
– И что тут странного? Он ведь на полу лежал! Поневоле пришлось наклониться.
– Понимаю вас, хорошо понимаю. Но, если вы хотели пульс проверить, то должны были к нему прикоснуться? Ведь так?
– К чему вы клоните, Рыдванцев? Естественно, прикоснулся… К горлу. А что?
– А то, любезный, что испачкали вы руку в крови профессора. Вы ведь его зарезали? Правда же? Стрелять не стали?
Кулинич невольно посмотрел на свою правую руку.
– Нет, не стал… Сами же просили, чтобы без шума обошлось… Пырнул его ножом под сердце.
– И что, этого не хватило? По горлу то зачем ещё чиркнули?
– Ах это? Да так, на всякий случай… Хотел следователей в заблуждение ввести.
– Чем же, позвольте полюбопытствовать?
– Ну как, чем? Обычно горло не режут… Ни бандиты, ни уж тем более воры. Не по-христиански это!
– Ну да, ну да… Занятно… Ишь ты, о христианстве вспомнил! Ну-ну… Так вот, пьяница этот, как вы изволили выразиться, хоть и был сильно не в себе, а смог заметить кровь на вашей руке. Потому и заорал… Ну, а постовой, к несчастью вашему, просто оказался поблизости. Вот и вся незадача. И он заметил то, чего вы не заметили, и просто арестовал вас. Кстати, вы ведь спокойно могли положить обоих. И милиционера, и пьяного. Почему же не стали этого делать? Вам же это было легче лёгкого!!! При вашем то умении!!! Постеснялись?
– Не знаю… – пожал плечами Кулинич. – Ведь был приказ ликвидировать только этого врага советского народа – профессора истории. Ваш приказ!!! Да и зачем милиционера было убивать? Смысл какой? Да и пьянчужку этого я пожалел. Понадеялся на свой опыт? Возможно, что и так! А что это меняет, Рыдванцев? Возникли проблемы? Или мне только кажется?
Рыдванцев поспешил успокоить арестованного.
– Нет, всё нормально! Просто удивился, почему вы такие ляпы допускаете! Постарели, что ли?
– Не знаю. Просто спокоен был, вот и расслабился…
– Ясно! Ладно, Всеволод Алексеевич, отдыхайте! И ничего не бойтесь. Приговор пусть вас не волнует! Мы всё решим… Долго тут не задержитесь. Мы своих в беде не бросаем.
Кулинич помрачнел.
– Да какой я вам свой?
Рыдванцев вдруг отвёл взгляд.
– Свой, свой, не сомневайтесь! Ну, до завтра… После суда переговорим…
Он пожал руку Кулиничу, и как-то вдруг осунувшись, вышел из камеры. Бывший ротмистр проводил его долгим и тяжелым взглядом… Вроде всё было нормально, но почему Рыдванцев отвёл взгляд? Сомневается? Кулинич вздохнул, потянулся, и вдруг совершенно успокоился. Теперь от него ничего уже не зависело. За него пусть думают и волнуются. Много он, Кулинич, сделал и для них, эмгэбэшников, да и для своей старой новой Родины… Не откажутся же теперь от него? Не смогут!!! И, наверное, просто не захотят… Как он там сказал? «Мы своих в беде не бросаем!» Вот и поглядим, как оно выйдет. Но волнение вдруг прошло, и вскоре Кулинич спокойно спал на жёсткой шконке камеры… Утром, как обычно, Кулинич умылся, побрился, потом с трудом проглотил жидкий чай… Хотя, вовсе не собирался этого делать. Надоели ему казённые харчи, еще и отвратительного качества. Но, пока он находился в неволе, приходилось подчиняться, и довольствоваться тем, что дают. Впрочем, на питание жаловать было грешно – Рыдванцев частенько баловал его приличной едой. А учитывая, что Кулинич обитал в «одиночке», то и папиросами, и водкой. И еще Всеволод очень надеялся на то, что его освободят прямо в зале суда. Верил, что ему не дадут даже минимального срока осуждения. Или дадут, но совсем уж ничтожный…