Дорога дорог

На следующий день рано утром автобус доставил нас на большую базу, откуда отправлялись туристические караваны. Сразу за ней начинался унылый пейзаж, напрочь лишенный какой бы то ни было растительности.

Мы с дамой выбрали по квадроциклу, нам провели короткий инструктаж, после чего нацепили на голову местный клетчатый платок, который по имени бессменного лидера народа Палестины у нас в стране был прозван «арафатка».

Уложив рюкзаки, фляги и прочие припасы, мы расселись по машинам. По сигналу караван тронулся в путь. Ехали довольно быстро, поскольку основную площадь Сахары, как это не может показаться странным, составляют вовсе не пески, а достаточно плотная, словно цемент или бетон, крупнозернистая почва красного, «марсианского» цвета. Этакий здоровенный автобан природного происхождения. «Арафат-ка» неожиданно оказалась весьма практичной вещью, поскольку защищала и от солнца, и от ветра. Местами встречались участки, покрытые застывшими «волнами», которые обычно образуются на дне песчаных отмелей. Передвигаться по этой «стиральной доске» было не очень приятно, так как квадроцикл немилосердно трясло, и я боялся, как бы пацан (которого мне отдала на время путешествия не в меру доверчивая мамаша) не вывалился из седла. Странно, но факт: волны эти образовались в пустыне в силу тех же причин, что и песчаные «дюны» на дне морей и прочих водоемов. То есть причиной являлась вода. Узнал я об этом необычном обстоятельстве еще в свой первый приезд в Египет году эдак в 93-м. Попав в одну из самых экзотичных стран, о которой нам прожужжали все уши еще в школе, я, естественно, возжелал посетить Каир и музей древностей, доверху набитый разного рода мумиями, папирусами и прочими артефактами, включая золотой гроб Тутанхамона, статую Аменхотепа, фигурку писца из учебника по истории за 5 класс и прочая, прочая, прочая. Именно это я и сделал, потратив три дня от своего тура, приобретенного едва ли не на первую серьезную прибыль, полученную в результате своих начальных шагов в бизнесе. На четвертый день мы выехали из Каира в

Хургаду. С утра было пасмурно, а спустя примерно час после нашего отправления вдруг потемнело, и начался страшный ливень. Автомобильная дорога была здесь одна и тянулась вдоль пустынного побережья.

Справа, метрах в ста от нее, по невысокой песчаной насыпи змеилась железнодорожная узкоколейка, по которой, вероятно, перегонялись различные грузы для нужд новых туристических городов, возникших на берегу моря за последние 10 лет. В какой-то момент ливень стал настолько сильным, а молнии стали сверкать и бить в холмы то справа, то слева с такой частотой, что водитель предпочел остановиться.

Разгул стихии продолжался не более получаса. Дождь кончился так же внезапно, как и начался. Выглянуло солнце, открыв взорам жуткую картину. По мере нашего движения, мы то справа, то слева видели лежащие в заполненных водой кюветах перевернутые машины – легковые и даже грузовые. Насыпь из-под узкоколейки вымыло, рельсы местами вздыбились, и железная дорога приняла какой-то футуристический вид, став походить то ли на эстакаду для запуска космических кораблей, то ли на американские горки.

Повсюду в пустыне появились озера. Вода не впитывалась в плотную, слежавшуюся, будто цемент, почву, а собиралась там, где рельеф понижался. Вместе с рельефом под воду то и дело уходила дорога, и нам приходилось эти озера форсировать. А чтобы автобус не утонул, впереди шел сопровождающий и измерял глубину.

До этого я не мог представить, как можно в пустыне попасть в наводнение, но жизнь со всей наглядностью продемонстрировала мне, что, казалось бы, невозможные вещи тоже случаются. Потом местные мне уже объяснили, что такие дожди происходят здесь примерно раз в 20 лет. Так что «стиральная доска» на плотной поверхности пустынного «автобана» являлась не чем иным, как отпечатком когда-то прошедшего здесь дождя. Надо заметить, что воспоминания немного скрасили дискомфорт от тряски и беспокойства по поводу постоянно норовящего сползти с сиденья сына подруги.

Примерно через полтора часа мы прибыли на место.

Деревня бедуинов представляла собой несколько разборных домиков, состоящих из деревянных шестов и натянутых вокруг них потрепанных циновок. Неподалеку бродило штук пять коз, а под специальным навесом располагалось с десяток привязанных к столбикам верблюдов. По окрестностям слонялось несколько детей (ровесников сына моей знакомой), держа в руках большие полиэтиленовые мешки, в которые они собирали сухой верблюжий и козий кизяк. Как я потом понял, кизяк использовался в качестве топлива для костра, на котором готовилась еда и которым обогревалось жилище ночью. Как водится, нам тут же впарили какие-то тряпичные амулеты, циновки, бусы и прочую дребедень, рассчитанную на придурков-туристов. Потом показали, как на кизяке пекутся лепешки, после чего принялись исполнять хором «национальные» бедуинские песни. Однако чем дальше, тем больше меня одолевали сомнения. Все очевидней становилась простая мысль, что это все не настоящие бедуины, а ряженые, показывающие день за днем осточертевшее представление для приезжих бездельников. Я отозвал в сторону одного из сопровождавших нас «гидов».

– Скажи, это ведь не настоящие бедуины? – спросил я по-английски.

Гид округлил глаза.

– Как не настоящие? Самые что ни на есть.

Это было явным признаком того, что я оказался прав. Хорошо зная местную публику и ее способность юлить и выкручиваться до последнего, я решил сыграть на опережение.

– Дорогой друг, – я потрепал своего собеседника по плечу. – Я не собираюсь никому об этом рассказывать. И не собираюсь требовать деньги обратно. Я только хочу четко знать, как обстоит дело. А после этого я сделаю тебе очень выгодное предложение.

Пару минут гид (которого, кстати, звали Али) колебался. Но жадность и любопытство, как и следовало ожидать, победили.

– Да, это не настоящая деревня. Это для туристов.

– И бедуины не настоящие?

– Нет.

– И что, они каждый день сюда ездят на работу? – удивился я.

– Нет, они живут недалеко, в другой деревне. Километров десять. Работают посменно, по три дня.

– То есть это просто местные, которые работают бедуинами?

– Да.

– Неплохой бизнес, – я одобрительно помотал головой.

– А что за предложение? – тут же напомнил Али.

– Отвезти меня к настоящим бедуинам.

– Зачем? – искренне удивился тот. – Это может быть опасно.

– Хочу посмотреть. И за это я готов заплатить… двести долларов.

– Не знаю, есть ли поблизости группа бедуинов… Скорее всего, до них далеко ехать, – начал было возражать Али, но по алчному блеску в глазах я понял, что дело, скорее всего, выгорит.

– Узнай, Али, – сказал я, пожав плечами и, чтобы заранее пресечь его попытки затеять по восточной привычке торг, добавил: – Двести долларов – это первая и последняя цена.

С этими словами я отошел в сторону, где стояла моя питерская подруга. Краем глаза я продолжал наблюдать за гидом. Некоторое время он топтался на месте, потом подошел ко второму нашему сопровождающему и начал с ним что-то горячо обсуждать.

Минут через двадцать он подошел ко мне.

– Говорят, есть стоянка километрах в 50 отсюда. Это опасно. Бедуины люди дикие. Если что, убьют, закопают, и никто не найдет. Так что если поедем, слушаться меня беспрекословно.

– Когда едем?

– Как только о нас сообщат, – Али кивнул в сторону своего напарника, который куда-то звонил по мобильному телефону.

– Куда это он звонит? Бедуинам? – удивился я.

– Нет, своему знакомому. А тот уже будет договариваться. Да, у бедуинов тоже есть телефоны. В наше время по-другому нельзя. Кстати, Магомету и тому знакомому тоже придется заплатить.

– Сколько?

– Еще 100 долларов.

– Хорошо, – согласился я.

Примерно через полчаса к нам подошел Магомет и сообщил, что можно ехать. Я отдал ему сотню и попросил лично сопроводить мою знакомую и ее сына до отеля.

Мы положили рюкзаки на квадроциклы и как следует их закрепили. Али принес запасную канистру с бензином и еще сумку, в которой лежала пара одеял и несколько платков-арафаток.