Нефрит

Мне пришлось долго стучать по калитке и кричать, вызывая хозяев, – во двор сам зайти я побоялся, слишком злобный был лай у двух псов, кидавшихся на ограду и показывавших мне оскаленные морды в прорезь калитки. Наконец стукнула дверь, и с крыльца донесся заспанный женский голос:

– Кого надо?

– Мне Михаила. Номоконов же здесь живет?

– Здесь. Только спит он.

– А вы разбудите. Скажите, Коля из Подгорного. Срочно надо.

– Я попробую, – неохотно согласилась женщина. – Но не обещаю, что он встанет. Вчера весь день пил.

Это было плохо. Мишка мне нужен был как воздух, все мои планы были построены в расчете на его помощь. В том, что он поможет, я не сомневался, но это если он в своем уме, то, что он может быть пьяным, я упустил. Мишка был хоть и молод, но пил, как настоящий эвенк. Часто и до полной отключки, а пока мог шевелиться, был еще и вредным, и драчливым. В общем, при таком раскладе судьба опять поставит мне палки в колеса.

Интересно, кто эта подруга? Мишка жил один, и чтобы он женился, я ничего не слышал. Опять мне пришлось ждать, я хотел было уже сам зайти в калитку – может, припугну собак и пройду, – но, взглянув на заходившихся лаем псов, передумал.

Наконец стукнула дверь, и пьяный, хриплый со сна голос позвал:

– Коля. Гурулёв. Ты там, что ли?

– Да я это, я!

– Сейчас собак придержу, заходи. Если, бутылка есть, конечно.

Он пьяно хохотнул своей шутке, крыльцо заскрипело, и раздались маты. Мишка разгонял собак. Я вздохнул, с пьяным Номоконовым иметь дела мне не хотелось, но деваться некуда, он у меня один здесь близкий знакомый. К тому же должник.

Мы сидели за столом, я, Мишка и его подруга Люба, на вид гораздо старше Мишки. Но тут в деревне, я думаю, выбор небольшой, так что не до жиру. На столе стояла только что открытая бутылка какой-то непонятной водки, я думаю, что-то самодельное, как здесь называют, самокат. Водку купили на мои деньги, Люба за десять минут сбегала к кому-то и вернулась уже с этой бутылкой. Мишка просил купить сразу две, но я наотрез отказался давать деньги на вторую.

– Как только сделаем дело, сразу дам хоть на ящик. Пей, пока белочка не придет.

С Мишкой Номоконовым судьба свела нас в детстве. Первый раз мы встретились в драке, в которой оба оказались с разбитыми носами. Я до сих пор помню, как маленький чернявый пацан, размазывая кровавые сопли, раз за разом кидается на меня. Я тоже уже почти обессилел, и, вытирая такие же сопли, вяло отбиваюсь от него.

Драка сначала была массовой – в сентябре мы, местные поселковые, всегда ходили учить жизни новый интернатский заезд, – но, как обычно, развалилась на схватки один на один. Когда мне достался невысокий худенький метис, я думал, быстро уделаю его – все-таки гурулёвская порода дала мне хороший рост и силу. Но драться пришлось до полного изнеможения, пацан, даже сбитый с ног и прижатый к земле, никак не сдавался. Растащили нас уже после того, как все закончилось и все жали друг другу руки. Так бы и остались мы знакомы только по разбитым носам, но этой же осенью случай опять свел нас.

Было начало ноября, время, когда мороз уже сковал молодым тонким льдом озера и реки на медленных заводях, но снег их еще не покрыл. Зимы в наших краях малоснежные, так что белой земля становится только в декабре. В это время развлечение – показывая свою удаль, покататься по скользкому новенькому льду в двух шагах от парящей полыньи. Вот там мы и встретились случайно вновь. Оба – и он, и я – сбежали с уроков и вместо скучных занятий решили побегать, покататься по льду. Речка Подгорка протекала почти по самому поселку, так что идти до нее от наших школ было всего минут десять. Когда я пришел, Мишка был уже там – он разбегался и катился на новеньких, выданных в интернате, ботинках метров двадцать, почти до самого переката, где вода еще вовсю текла.

Это было лучшее место для катания, я нашел его в прошлое воскресенье, но тогда тут была куча ребят и нормально, от души, покататься не удалось. Я не ожидал, что сейчас, когда уроки в разгаре, кто-то займет мое место. Но уходить было поздно, урок уже все равно начался, и я, демонстративно не обращая внимания на интернатского эвенка, тоже начал кататься. Хотя мы делали вид, что совершенно не замечаем друг друга, на самом деле мы невольно начали необъявленное соревнование – кто ближе подкатится к свободной воде. Бравируя, мы останавливались все ближе и ближе…

Понятно, что все не могло закончиться иначе – в конце концов Мишка подкатился так близко, что лед подломился, и он нырнул в ледяную воду. То, что он провалился первым, хотя был гораздо легче меня, говорило только об одном – он победил, поскольку ближе подкатиться было уже невозможно. Когда он вынырнул и заорал, у меня сработал рефлекс, и я кинулся к нему, совершенно не думая, что я сейчас тоже провалюсь. Так и случилось, как только я оказался рядом и протянул ему руку, лед затрещал, и я завалился прямо на него.

К счастью, там оказалось неглубоко, так что утонуть мы не могли. Кое-как, ломая лед, мы добрались до берега и вылезли на сушу. Мороз был градусов десять, для местных это совсем ничего, но мы были насквозь мокрые и, конечно, стали замерзать.

– Надо бежать в тепло, – стуча зубами, выговорил я.

– Я в интернат не пойду, – ответил парнишка с таким же зубовным перестуком. – Воспитка убьет. С уроков сбежал, и еще это.

В поселке все знали, что в интернате детей бьют, но относились к этому спокойно – ничего, бывает, мы своих тоже бьем… Не мог же я бросить его у проруби.

– Тогда побежали ко мне. Спрячемся у нас в бане, там и высохнем.

Деваться ему было некуда, не замерзать же здесь, и он согласился. Вот так случайно мы и познакомились. Хотя мы не стали друзьями не разлей вода, но какое-то светлое чувство совместно пережитой беды осталось во мне навсегда. Драки так и продолжались и, как я знаю, продолжаются до сих пор, и мы с Мишкой по-прежнему были по разные стороны, но теперь по молчаливому согласию никогда не вставали друг против друга, и если случай вдруг сводил в драке, только кивали и расходились. Почему-то он до сих пор считал себя моим должником, как будто я его спас, хотя на самом деле тонули мы оба. Не знаю, мы никогда не обсуждали тот случай, может, из-за того, что я не раздумывая кинулся его спасать, или потому, что отвел к себе. Я же после того случая считал себя в какой-то мере ответственным за него, и после того, как он бросил школу и пошел охотиться, я даже попросил дядьку, чтобы он посодействовал и Мишке выделили богатый участок. В общем, все это неважно, главное – я точно знал, что любую мою просьбу он выполнит.

Пить мне не надо было, но и отказываться было нельзя, обижу. Водка так прочно вошла в быт этих людей, что теперь она была встроена во все их обряды и верования, еще сохранившиеся после стольких лет сначала христианизации, потом атеизма, а сейчас веры в золотого тельца. Теперь водкой скрепляли договоры, приносили в дар своим лесным и речным духам, и прочая, и прочая. Так что отказаться нельзя было никак – радость встречи обязательно должна быть обмыта священным напитком.

Я с сожалением видел, что Мишка понемногу спивается – мы одних лет, а у него сейчас тряслись руки, как у алкаша с солидным стажем. Я же после московской ночи в клубе, когда друзья привозили меня домой чуть теплого, на следующий день принимал ванну, ел и опять был здоров, как будто и не пил. Эвенки вообще были слабы против зеленого змия, и действовал он на них по-своему – не веселье, не песня, а драка и агрессия обязательно были спутниками пьянки.

Мишка, хоть и был невысоким и худеньким, словно подросток, в драку кидался с пол-оборота. И то, что соперник мог быть на две головы выше и тяжелее его в два раза, никогда его остановить не могло. Этакая горячая северная кровь, но это, конечно, если он был в подпитии. Трезвый он был добрый, скромный парень, который всегда старается поменьше быть на виду.