Нефрит

Иваныч склонил голову набок, вглядываясь в меня.

– Коля, ты?

– Я, Иваныч, я.

Он повернулся в сторону двери и крикнул:

– Лена, ставь чайник! У нас гости.

Потом спустился с крыльца.

– Ты заходи. Мы сегодня баньку топили, наверное, еще теплая. Пойду пару полешек подброшу, в момент нагреется. Ты сначала в баньку или есть будешь?

– Нет, Иваныч, первым делом дай мне поговорить с жилухой. Кстати, у тебя никаких особых новостей нет? Из поселка ничего не передавали?

Хотя есть я хотел как волк, весь день на легком перекусе, а путь отмахал вон какой, но узнать, что творится в поселке, я хотел еще больше.

– Нет. Все как обычно.

Мне показалось, что в голосе Иваныча проскользнула какая-то заминка, я переспросил:

– Точно ничего не было? Ничего необычного?

– Нет! Что там может быть необычное?

На этот раз голос прозвучал твердо, и я успокоился. Значит, Иваныч еще ничего не знает. Неизвестно, как поведет он себя, узнав, что Росомахи больше нет.

– Ладно, Иваныч. Давай, готовь рацию. Я брошу вещи, подойду.

– Хорошо. Там ваша избушка готова, Лена убралась. Иди, располагайся, я аппаратурой займусь.

Что-то в его голосе мне опять не понравилось, но я отмахнулся – всех уже подозреваю. Хотя будешь тут подозрительным, особенно после происшествия с Лехой. Избушка, в которой останавливались наши люди, когда бывали здесь, стояла на отшибе, почти в лесу. Ее построили по приказу дядьки, он и место выбрал. Теперь я понимал его: в случае чего можно было сразу из дверей скользнуть в лес. В избушке все было по-спартански, как обычно в лесу: две самодельные деревянные кровати, стол посредине. Из веяний прогресса – электрический чайник Тефаль. Я бросил рюкзак на одну из кроватей, повесил «Сайгу» на гвоздь у дверей. Сполоснул обветренное лицо под рукомойником и пошел в большую избу метеостанции. Она была построена еще при советской власти, добротно и с размахом. В одной половине находились приборы, шкафы с журналами, рация; в другой жили Иваныч и Лена. Жена у Иваныча была тихой, худенькой женщиной. Она редко выходила, когда на станции появлялись чужие. Как объяснял Иваныч, она привыкла к одиночеству, почти всю жизнь в поле, на метеостанциях. Я ее видел, наверное, всего раза три. Вот и в этот раз она мелькнула в окне на их половине, но к нам так и не вышла.

Хозяин встретил меня на пороге.

– Коля, прости меня, но не могу запустить аппаратуру. Чё-то там отказало. И разобраться не могу. Вроде вчера связывался, передавал данные, все было в порядке. Иди сам посмотри.

Что за черт! Я едва удержался, чтобы не выругаться. Что это происходит?! Как будто специально.

– Ну-ка покажи. – Я шагнул к рации, стоявшей на столе у окна. Сработала глупая надежда, что вдруг я увижу какой-нибудь отпавший проводок.

– Вон, смотри. Видишь, включаю. Питание пошло, а основной блок не работает. Что-то перегорело в схеме. Что ты хочешь, рация древняя – «Алмаз». Таких уже давным-давно не выпускают, а мы все работаем.

Мне хотелось разбить эту чертову железяку, столько надежд было с ней связано. Думал, дойду до метеостанции, и все прояснится. А тут…

– Блин! Как не вовремя!

Я в сердцах стукнул по косяку двери.

– Что с тобой, Коля? Какие-то важные новости должны быть? – участливо спросил Иваныч.

– Да. Очень важные. Ну что теперь говорить. Я беру нашу лодку, попру дальше. Сейчас поем и поеду.

– Да, ты что?! Ночь на дворе! Ты как поплывешь, часа два, три будет темно. Не дай бог на плывун попадешь или на лоб притопленный. Сам же знаешь, вода высокая, все камни притопило. Днем-то бурун видно, а ночью… Нарвешься на такой лоб, и все, конец лодке или мотору.

Я задумался, вообще-то Иваныч прав, хоть летняя ночь и короткая, но все равно пару часов будет темно. Тем более я здорово вымотался сегодня и могу заснуть на моторе. Словно подслушав мои мысли, Иваныч предложил:

– Ты не дергайся сейчас, поешь, сходи в баньку, уже нагрелась, поди. Поспи нормально, в постели, а утром, если не передумаешь, в дорогу.

Это было резонно, и я согласился. Решил, что долго спать не буду, как только рассвет, так и рвану.

– Хорошо. Сейчас помоюсь и приду ужинать, сваргань что-нибудь, проголодался сегодня.

– Конечно, конечно. Сейчас сделаем. Лена в момент разогреет все.

Он собрался уходить, и неожиданно спросил:

– А ты откуда сегодня? Далеко шел?

То, как он застыл, ожидая ответа, опять встревожило меня. Иваныч никогда не интересовался нашими делами, демонстративно не лез к нам. Дескать, у вас свои дела, у меня свои. Денежки вы мне платите, чтобы содержал избу, лодки обихаживал и заправлял. Остальное не мое дело.

Я уже собрался было что-нибудь соврать, но он не стал ждать ответа, а шагнул за двери. Вопрос из вежливости, понял я, и от сердца у меня опять отлегло. Ужин был плотный: хозяева выставили все, чем были богаты, – мясо, рыба, пирожки с мясом и с картошкой, варенье из разных ягод. Все знали, что Иваныч был любитель поесть. Так что хоть в этом мне сегодня повезло, и я отвел душу за весь голодный день. Иваныч никогда не отказывался лишний раз перекусить, он тоже присел со мной, выпил и поел. Выпил я и стопку самогона на кедровых орешках, но, когда Иваныч предложил еще, сразу отказался. Не такой завтра день, чтобы быть с похмелья.

Елена Сергеевна вышла к нам два раза, принесла сначала разогретые на масле пирожки и коротко поздоровалась, во второй раз забрала грязные тарелки. Оба раза она почему-то прятала от меня глаза, словно боялась встретиться со мной взглядом.

Как только поели, я сразу ушел спать. Перед тем как лечь, достал из рюкзачка бесполезный здесь мобильник. Безотказная кнопочная «Нокиа» служила мне будильником. Выставил время на три часа и улегся. Надо спать. Но, несмотря на усталость, сон не шел. Встряска, которую получил я за этот день, взбудоражила нервы, и мысли, одна тревожнее другой, косяком налетели на меня. В избушке, прогретой за день щедрым июньским солнцем, было душно. Безуспешно поворочавшись с полчаса, я решил выйти на улицу, освежиться. Посидел в трусах на крылечке, потом решил справить нужду и отошел к лесу. В этот момент открылись двери большой избы, мне не хотелось, чтобы меня увидели в таком виде, и я замер за кустами.

В темноте, из-за кустов, я не видел, что там происходит, но по звукам – дизель Иваныч на ночь отключил, и в ночной тишине слышно было отлично – я разобрал, что кто-то пошел от избушек вниз, к берегу. Судя по шагам, это явно был сам Иваныч. Похоже, тоже не спится, подумал я, и уже хотел идти обратно в избушку, но что-то заставило меня остановиться. Мне показалось, что я услышал, как забренчало что-то металлическое. Что это он там делает? Все мои потухшие было подозрения опять зажглись. Я, осторожно ступая босыми ногами, медленно двинулся на звук. Похоже, Иваныч возился возле лодочного сарая. Как только я вышел на открытое место, я убедился, что это действительно так – у сарая мелькал огонек фонарика.

Я бы подкрался к сараю совсем близко – Иваныч был занят, а я босиком ступал совсем неслышно, но неожиданно сзади раздался голос:

– Федя! Он все видит! Он не спит!

От неожиданности я шарахнулся в сторону. Оказывается, на крыльце стояла Елена Сергеевна, похоже, она вышла вместе с мужем и видела все мои маневры.

– Давай, Иваныч, колись! Лучше по-хорошему.

Я сам не ожидал от себя, что умею разговаривать с людьми таким тоном. Мы сидели в большой избе, в рабочей половине. На столе горела керосиновая лампа, отбрасывая тревожные блики на стены и на лица хозяев. Я сидел за столом, передо мной на столе лежал карабин, Иваныч и Елена Сергеевна сидели на табуретах у стены. Женщина тихо плакала. Иваныч, в момент постаревший и сгорбившийся, смотрел в пол и все время крутил сцепленными ладонями.

– Говори, блин!

Я стукнул по столу.

– Ты знаешь Росомаху, он за добро добром, за зло злом…

– Я тебе давно говорила, не лезь ты в эти дела, – сквозь слезы выговорила женщина. – Хватило бы нам зарплаты.