Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 10 из 11



Конечно, жаль, что нет свадебных фотографий. Но эти кадры должны запечатлевать лица счастливых, нарядных, вдохновлённых церемонией людей. Таких фотографий не могло появиться, поэтому лучше будет так, как в легенде для сына. Альбом пропал при переезде. Переезда тоже не было…

Невыспавшийся, после тяжёлой работы, я шёл домой, еле передвигая ноги. Ненавидел весь мир и этот день, выжавший все мои соки. Как протянуть три-четыре часа до сна?

Не успел снять куртку, жена вылетела из квартиры. Броская алая помада и похожего оттенка тени, ударная доза духов, нарочито короткая юбка. Раз в месяц она встречалась с подругой. Без детей, мужей и ограничений во времени.

Мы с двухлетним сыном. Глаза слипаются. Даже не всегда разбираю, что он бормочет. Поиграли в машинки. Поболтали как будто по душам. Малой без боя заснул, я перебрался на свой диван.

Разбудил скрежет замка. В мою комнату, спотыкаясь, вошла жена и бесцеремонно включила торшер. Настолько пьяной я её ещё не видел. Сладкий запах перегара смешался с густым ароматом парфюма и не мешал её очарованию. Я восхищался её образом, как на памятной школьной дискотеке. Но на этот раз она не сдерживала себя в выборе средств, вызывающий макияж дерзко бросал вызов, а не вызывал эстетическое наслаждение. Она потрясала меня, хоть и покачивалась.

Даже ничего не сказала, только пристально посмотрела, поправила волосы и прыгнула на меня неистово. Еле слышные, сдавленные стоны меня возбуждали не меньше, чем миниатюрная грудь, а её активность нивелировала мой скудный опыт. От резких толчков ворчливо скрипел не готовый к таким нагрузкам старый диван.

Неужели это происходит со мной? Крепость выглядела непреступной… Я даже не планировал осаду. Её и не потребовалось – ворота распахнули изнутри.

Когда всё закончилось, она резко отвернулась и сразу заснула в задранной юбке и расстёгнутой блузе. Я сидел на кровати, сон отступил. Лучший день в моей жизни. Экстракт счастья разливался по уставшему телу.

Так случился наш первый секс. Неожиданный, пьяный, меняющий многое. Она уже спала, а я жадно целовал её губы, шею, щёки, лоб, стараясь поверить в своё счастье.

Следующую неделю мы трахались ежедневно. Да, именно трахались. Мы не любили друг друга и не занимались сексом. «Любовь» – окультуренный эвфемизм для придания чего-то нарочито невинного этой забаве. «Секс» – слишком сухо, ему идеально подходит такое же скупое на переживания слово «фрикция». Пресно, как спортивная статистика: «легкоатлет пробежал стометровку за одиннадцать секунд» недалеко стоит на оси эмоций от «вчера с женой занимался сексом». А вот «трахаться» – достаточно живое слово, подходящее для состояния, когда два человека хотят и разрывают друг друга, магнитуда толчков нарастает, всё пространство накалено зашкаливающей похотью, и поток обжигающей лавы пробивается наружу.

Сексом стали заниматься позже, когда пепел развеялся и мы вернулись к обычной жизни. А в течение той недели мы нетерпеливо ждали, когда уже настанет вечер. И как только ребёнок засыпал, срывались с цепи и бросались друг на друга.

– Ты только и делаешь, что говоришь на каждом шагу, как носил его по ночам.

– Я кого-то обманываю или преувеличиваю?

– Складывается впечатление, что ты один тащил на себе ношу воспитания.

– Нет, но, вообще-то…

– А ты хоть имеешь представление, как мы проводили дни? Сколько врачей обошли? Я ещё не говорю про свору специалистов, которые так себя называли и обещали как-то помочь.

– Подожди, не заводись.

– Ты хоть в курсе, какие ему поставили предварительные диагнозы?

– Догадываюсь, но…

– Наш ребёнок жил не только ночью. За ночи я благодарна тебе, но не надо думать, что пока ты работал, мы отдыхали.

– Я никогда так не говорил.

– Но с каким апломбом ты вещаешь первому встречному про ваши ночные прогулки! Я бы на месте слушателя возненавидела мать.

Кое в чём она права. Те несколько лет я прожил в мареве, иногда не понимая, какой сейчас день недели или даже время суток. Я жил на автопилоте, копил последние силы ради этих бессонных ночей. Вряд ли о чём-то ещё я смог бы связно рассказать больше двух предложений, вспоминая тот период.

Когда всё прошло, не потребовалась операция, обошлось без тяжкого диагноза, я не стал углубляться в эту тему, ведь она утратила значение.

Понять жену в полной мере смог только спустя несколько лет после окончания ночных кошмаров. Мы занимались ремонтом, выкидывали накопившийся хлам, перетрясли шкафы и коробки. Ревизии подверглись все найденные вещи, и много чего отправилось на помойку. В мусорных мешках я увидел гору эскизов, перечёркнутых неудавшихся рисунков, кучу учебников по английскому, экономике, финансам, налогам. Сотни, если не тысячи пометок карандашом подтверждали настойчивость ученицы. Я не мог понять, когда жена их успела прочитать. Но это не самое главное открытие. Моё внимание привлекла тетрадь формата А4. Она распухла от обилия вклеенных, дополнительных страниц. Раньше я никогда не видел её.

Почерк жены. Аккуратные, без наклона, с ювелирной точностью подогнанные друг к другу пузатые буквы. Тщательно разлинованные страницы. Порядковые номера записей. Даты, время, фамилии врачей, адреса клиник, больниц, квартир. Наблюдения, рекомендации. Отдельно подшиты газетные вырезки, распечатки о разных болезнях, рекламные объявления медицинских центров. Стоило одному специалисту посоветовать домашние упражнения, как в тетрадке появлялся раздел, в котором фиксировалось ежедневное выполнение всех необходимых действий. Так же скрупулёзно описано отношение маленького пациента к любым манипуляциям. Я зачитался и даже не заметил, как в комнату вошла жена. Отвлёкся от идеального архива – она смотрела в упор и молчала. Я смутился под этим взглядом, спешно перебирая уместные фразы.



– Я даже представить себе не мог, сколько ты делала ради его здоровья.

– Теперь можешь.

На исписанных мелким почерком страницах перечислялись возможные диагнозы и методы лечения. Всё-таки я боялся их. Достаточно прочитать эти страшные слова, чтобы представить ужас, через который она проходила днём.

Отдельный раздел посвящён медикаментозным терапиям. С какой-то монструозной педантичностью она описывала дозировки, указывала точное время, когда давала препараты, избегая округлений: 14:12, 09:03, 19:59. Она каждый раз описывала реакцию ребёнка, как задабривала его, что говорила перед приёмом очередной таблетки, перечисляла несработавшие методы.

Подробная хроника болезни впечатлила. Я ещё не оторвался от чтения, когда услышал:

– Не забудь её выкинуть.

– Что?

– Мне повторить или ты не согласен?

– Я хочу…

– А я не хочу… Не хочу больше видеть эту тетрадь. И ещё больше не хочу видеть, как её кто-то читает.

– Даже я?

– В первую очередь ты.

– Почему?

– Потому что это больно.

– Что именно?

– Вспоминать неизвестность, страх перед надвигающейся катастрофой, насквозь мокрые от слёз подушки. Или ты думаешь, что я дрыхла ночи напролёт, пока вы гуляли? И самое главное – я не хочу вспоминать, как в одиночку воюю со всем этим и некому даже рассказать об этом.

– Почему некому? Я всегда с тобой рядом.

– Видел бы ты своё лицо, когда я пыталась рассказывать о наших походах к врачам. Ты зевал или делал такую гримасу, как будто ничего не хотел об этом слышать. Уже через десять минут ты забывал, что сказал доктор.

– Ты преувеличиваешь.

– Нет.

– Я вырубался на ходу.

– Вот поэтому я тебе и не говорила всего этого. У меня не хватало сил что-либо делать ночью. А утром я вставала и первым делом открывала эту долбаную тетрадь. Я ненавижу её. В ней моя боль. Часть меня осталась на этих страницах. Пожалуйста, выброси её. Да, болезнь не ушла сама. А выявленные нарушения уже не важны. У нас здоровый, обычный мальчик.

– Понятно. А учебники зачем выкидывать?

– Чтобы не подташнивало от воспоминаний, как я отсыпалась и отдыхала в декрете.