Страница 92 из 115
— Ревазик, мне срочно нужна технологическая карта на пранник с золотистой аурой очень яркого свечения. Самого яркого, какого только можно.
— Ну и зачем тебе такая хрень? — удивился Реваз.
— На день рождения иду, нужен нестандартный подарок. Ревазик, это очень срочно и очень важно. Я знаю, что у тебя всегда аврал, но часов за шесть успеешь модификацию сделать?
— Вполне. Но ты накрываешь конкретную поляну на всю нашу бригаду.
— Да на здоровье, — ответила я. — На Пражском гулянье одна поляна моя. Но карта должна быть в почтовом ящике не позднее, чем через шесть часов.
— Замётано, — согласился Реваз.
— Тогда пока. До встречи в Праге.
— Постой! — закричал он. — Нинка, зачем тебе всё-таки такой фиговый пранник? Он же некрасивый будет, только перед людьми позориться. Давай мы тебе радужную ауру сделаем, цвета сырой магии. Когда ты такой пранник принесёшь, все гости от зависти чирьями пойдут, а хозяйка так обрадуется, что как роза расцветёт. Или это хозяин? — по-конски заржал Реваз.
— Хозяйка. А пранник нужен именно с солнечной аурой. Хотя, если так хочется, сделай две карты, тогда поляны тоже будет две.
— Лады, — ответил Реваз. — Отбой связи.
Я переключила мобильник в обычный режим и прицепила на пояс. С торжествующим злорадством улыбнулась Дьятре, посмотрела на Элунэля и спросила на торойзэне:
— Разве твой брат Бернард не говорил тебе, что ануна — это ложь и ничего, кроме лжи?
Элунэль не ответил.
— Брату ты не поверил, — сказала я. — Зато теперь получил неоспоримое доказательство его правоты. Но будь последователен в своём неверии, подожди, когда троедворские конструкторы сделают солнечную модификацию пранника, изготовь сверкающую безделушку сам и убедись, что брат не лгал тебе никогда.
— Замолчи, — прошептал Дьятра. И закричал в полный голос: — Замолчи!
Жестом я велела курсантам убираться прочь. Повторять те не заставили. В происходящем они не поняли ровным счётом ничего, но выяснять, в чём дело, не собирались. Сообразили, что происходит на редкость дрянное событие, и чем дальше они от него будут, тем дольше проживут.
— Магородные не владеют астральным зрением, — сказала я. — Человекам запрещено появляться на центральных улицах, а в день Очищения мы не можем выходить и на транспортные площади. Да и волшебству человеков никто никогда не учит. В итоге увидеть истинный облик ануны, сравнить её с пранником некому. Цвет меняет структуру ауры. Пусть видеть её умеют немногие, зато ощущать способны все магородные без исключения. Вам кажется, будто золотистый пранник и не пранник вовсе, а нечто иное, чудесное и необыкновенное. Но это иллюзия, сотворённая верой и воображением. Самообман. Реально прана остаётся праной, какого бы цвета она ни была. Ежегодно вам дарят сверкающие безделушки, которые вы с лёгкостью сможете изготовить сами. Но вместо этого вы благоговейно целуете пыль под ногами дарителей. Что ж, если вам так нравится пресмыкательство, наслаждайтесь. — Я смерила Дьятру и Элунэля насмешливым взглядом и добавила: — Кстати, если поставить на пранник простейший магический или стихийный стабилизатор, то прана в нём продержится не год, а лет десять.
Альянсовцы не ответили. Элунэль теребил прядь волос, а Дьятра поглаживал кончиком указательного пальца перстень.
— Зачем? — спросил он. — Что тебе это дало? Ведь я ничем тебя не обидел, у тебя нет причин мстить. Но ты в дребезги разбила мою жизнь. За что?
— Ни одна ложь не бывает вечной, — сказала я. — Мне жаль, что правду узнать тебе пришлось первым. Косвенная информация, из вторых или третьих рук причиняет гораздо меньше боли. Если хочешь, можешь меня убить. Это будет справедливо.
— Это будет бесполезно, — ответил Дьятра. — Твоя кровь не смоет знание. Не вернёт прежний мир. Ты уничтожила мою жизнь, Хорса, и теперь обязана дать новую. Скажи, что мне делать? И зачем мне это делать?
— Научиться жить собственным умом и собственной волей, — ответила я. — Затем, что ты людь, а не животное.
Дьятра покачал головой.
— Ты не палач, ты гораздо хуже. Палач всего лишь отнимает жизнь. А ты её разбиваешь и заставляешь идти по осколкам босыми ногами. Ты чудовище, достойное компании Предрешателей. Теперь Девятка с полным на то основанием может переименовать себя в Десятку.
Он снял перстень, положил мне в ладонь.
— Отдашь им.
Я задержала его руку.
— А сам что, струсил подойти к астральному зеркалу и высказать Предрешателям всё, что думаешь об их обмане? Или боишься, что они всё же сумеют убедить тебя в правоте своей лжи? Или надеешься на это?
Глаза у Дьятры полыхнули лютым гневом, но я не стала отворачиваться. Поединки взглядов — не самые тяжёлые из всех возможных. А гнев — не лучшее оружие. Спокойная уверенность гораздо сокрушительнее, даже если она ненастоящая.
Дьятра отвернулся. Я отпустила его руку. Перстень остался у Дьятры.
— Тебе никто не поверит, — сказал он. — Как никто не поверил всеповелителю Бернарду.
— А я и не собираюсь кричать о тайне ануны на каждом углу.
Элунэль очнулся от ступора, обернулся ко мне.
— Почему? — спросил он. Уши развернулись вперёд, замерли в напряжённом ожидании.
— Потому что твоему брату никто не поверил. Я найду по-настоящему эффективное средство избавить волшебный мир от ануновой лжи.
— Клянёшься?
— Да, — твёрдо ответила я. — Клянусь.
Элунэль подошёл ко мне, взял за руки, прижал ладони к своим ушам.
Понять смысл жеста было нетрудно. Для хелефайи позволить кому-то прикоснуться к нежным, невероятно чувствительным и уязвимым ушам — знак величайшего доверия, полного и безоглядного.
В глазах Дьятры отчётливо промелькнула зависть. Чаротворец коротко поклонился и ушёл в глубь парка.
— Не сделал бы с собой какой-нибудь глупости, — встревожилась я.
— Нет, — сказал Элунэль, — не сделает.
Я мягко высвободила руки.
— Домой пора.
Элунэль кивнул, подобрал лютню.
Арзен Каварли хмуро разглядывал билет на телепорт до Чарны, столицы Пражании. Мы обедали в небольшом уютном кафе для стихийников близ Дворца Правосудия.
— Ты можешь внятно объяснить, — спросил он у меня, — что это за Пражские гуляния?
— Вампиры устраивают в Чарне Большой совет общин, которого не было уже более семисот лет. Если в Лиге и Альянсе народ перепугался, то в Троедворье вампирские посиделки восприняли как приглашение на череду развесёлых вечеринок. Хаос входит в период покоя, инферно не грозит, и Люцин объявил двухнедельное перемирие, чтобы троедворцы могли спокойно съездить в отпуск.
— Вы там все сумасшедшие, — сказал Элунэль. — А нас-то ты зачем с собой тащишь?
— С друзьями хочу познакомить. Приедут Вероника с Олегом, Люся, Ильдан, Павел, моя бригада в полном составе, бригада Реваза. Не знаю, смогут ли приехать мама с папой, но Роберт и Егор будут обязательно. Соскучилась по ним страшно.
— Нина, — тихо спросил Элунэль, — Ильдан — это отец Александра?
— Да.
У хелефайи сжались мочки, а верхушки ушей резко отвернулись назад и вниз.
— Это правда, что Александр прикован к инвалидной кушетке?
— Ты же видел фотографии.
— Это правда? — повторил Элунэль. Фотографиям хелефайя не верил.
— Истина, — ответила я по-русски. — У Сашки очень тяжёлая травма позвоночника, невозможно даже сидеть, он играет и поёт полулёжа. Так что при всей популярности и первого, и второго альбома, на сцене он выступал только дважды — первый раз спел одну песню на концерте в ГКЗ «Россия» на Двадцать Третье февраля, и месяц назад состоялся его собственный концерт. Но вряд ли будут ещё публичные выступления, для Сашки это слишком тяжело. Придётся ограничиться только компакт-дисками.
— Всё равно я не могу поверить… — ответил Элунэль. — Не могу.
— Если Дуанейвинг направит тебя послом Хелефайриана в Камнедельск, то вы обязательно познакомитесь.
Элунэль только кончиками ушей дёрнул. Достал из поясного кошеля три маленьких хрустальных статуэтки, превращённых в пранницы с серебристой, золотистой и радужной аурой, расставил на столешнице.