Страница 88 из 115
— Вот как, — задумчиво произнёс хелефайя. — Интересно.
— Да прям, — дёрнула я плечом. — Ничего по-настоящему интересного в изначалии нет, и никогда не было. Гораздо важнее придумать, как уговорить Джакомо завтра же уехать в Пражанию.
— Зачем? Учиться он может и здесь. Обратники — большая редкость, но найти наставника мы сумеем. К тому же не обязательно учиться сразу высшему искусству. Достаточно купить Джакомо хорошую волшебную палочку.
— Правду мой брат говорил, лишних знаний действительно не бывает, — вздохнула я. — Надо было на учебке нормально заниматься, а не читать на лекциях детективы вперемешку с любовными романами. Сейчас можно было бы обучить Джакомо всему начальному курсу, довести до того уровня, когда становится возможным самообразование. Нулевики ведь могут управлять и прямой и обратной магией. Другое дело, что нам доступно только самое элементарное волшебство. Но чтобы обучать других, нужны знания как таковые, а не способность применять их на практике. Однако сожалеть об упущенных возможностях поздно, надо расхлёбывать последствия собственной глупости.
— Нина, — не понимал Элунэль, — но для чего Джакомо надо учиться именно высшему волшебству?
— С первоосновами будет быстрее и надёжнее, — объяснила я. — Да и учитывая альянсовские порядки, высшее посвящение станет для Джакомо дополнительной страховкой. Появлению человека-волшебника здесь не обрадуются. И ещё — Джакомо обязательно должен стать самоназванцем. Это сильно упрочит его положение в высшей касте.
Элунэль кивнул.
— Поэтому ты и хочешь увезти его в Пражанию? — понял он. — Ар-Даллиганы и Тлейга не поверили, что Джакомо стал волшебником, да ещё и высочайшим, вроде Брокко или Дьятры. А когда осознают непреложность этого факта, Джакомо будет далеко, и всё их общение сведётся к переписке по интернету и телефонным звонкам. Получая сообщения в обычном джакомовском стиле, Тлейга и ар-Даллиганы быстро смогут понять, что статус чаротворца не мешает ему оставаться прежним. Ни дружбе, ни любви ничего не угрожает, если только они сами не захотят её разорвать. Но они не захотят.
— Да, — сказала я, — всё верно.
— Постой, — сообразил Элунэль, — ты хочешь провести финальную активацию в совершенно непригодной для этого зоне. Побочным эффектом станет сильнейший приступ голода у всех участников.
— Уютная и тихая совместная трапеза после серьёзной нервотрёпки объединяет надёжно и прочно, — ответила я. — Превращает совершенно чужих людей в крепкую и слаженную команду.
Элунэль только головой покачал, поражаясь изысканности троедворского интриганства.
На основице Дьятра держался с обыденной непринуждённостью, зато свита — два гвардейца-телохранителя в ранге лагвянов, оба маги — были напряжены до звона. Мишель де Фокон посматривал на них со снисходительной усмешкой.
На его месте предложение Дьятры стать проводником по линии крови я сочла бы оскорблением: не повелительское это дело, поднадзорные объекты для нунцината разыскивать. К тому же за собственной подданной бегать, — ведь, проживая в Чесночном квартале, я считаюсь членом его общины. Но Фокона такая несуразица нисколько не смущает.
Дьятра улыбнулся.
— Я пришёл с просьбой о личной беседе к волшебнице высшего посвящения, — ответил он на ментальное эхо. — К тому же к истиннице. Это — встреча равных, а синьор Фокон оказал мне любезность и помог разыскать вас в Риме.
Дьятра не лгал, разговор действительно будет личный — насколько применимо такое понятие к беседе с верховным нунцием.
Стоять посреди оживлённой улицы было неудобно, и мы сели за столик ближайшего открытого кафе.
— Зачем чаротворцу охрана из двух лагвянов? — спросила я. — Их должно быть либо десяток, чтобы создать живой щит, на который противник будет вынужден потратить время, либо не быть вовсе, чтобы, в случае покушения, под ногами не путались.
— Я привёл их ради небольшого урока, — ответил Дьятра. — Это телохранители монсеньора. Те самые, которых вы отрубили в зале суда. Окажите любезность, объясните, как боец и волшебник нулевого уровня мог справиться с опытными воинами лагвянского ранга.
— Ваши люди совершенно не ожидали нападения. Им даже в голову не пришло считать простокровку опасной. Хотя общеизвестно — против крепкого кулака никакое волшебство не помогает. Бессильно оно и против пули в голову. Ваши охранники, Дьятра, не думали, что молодая женщина сумеет их прикончить. Но для убийцы важны не пол и не возраст, а мастерство и внешняя безобидность. И самое главное — как бойцы ваши люди настроены исключительно на сражение, на процесс. Это ошибка. Настрой должен быть только на результат. С противником не сражаются, его уничтожают с наименьшими затратами сил, средств и времени. Нельзя затягивать схватку, потому что пока вы сражаетесь, пока ваше внимание отвлечено, вас с лёгкостью может убить другой противник.
— Всё слышали? — спросил охрану Дьятра.
— Но как можно победить противника не сражаясь? — спросил один из телохранителей.
— Думайте, — фыркнула я. — На то у вас и голова. Например, метнуть из рукава нож ещё до того, как ваш противник успеет задуматься, опасны вы для него или нет.
— Это оскорбительно для воинской чести! — возмутился второй охранник.
— Когда вы станете трупом, вам будут глубоко безразличны вопросы чести и бесчестия. Если киллер убьёт предстоятеля, вас казнят вне зависимости от того, соответствовало или не соответствовало это убийство дуэльным канонам. Сущность любого сражения в том, что прав только тот, кто остался в живых. Главное, чтобы затраты на победу были меньше полученной от неё прибыли. Чем заметнее эта разница, тем значительнее победа.
Дьятра едва заметно улыбнулся.
— Но почему победа обязательно должна быть убийством? — спросил он.
— Потому что вы берёте в руки оружие, — ответила я, — и тем самым отвергаете все остальные варианты победы. А если так, то нечего ослаблять себя ложью о честном и бесчестном бое — у вас одна цель и задача: убивать людей. Ни для чего другого оружие не требуется, оно предназначено исключительно для убийства.
Лагвяны испуганно и обиженно переглянулись.
— Воин не убийца, а хранитель чести, — ответил бездумно заученной фразой один.
— Оружие — душа воина, — столь же заученно и бездумно добавил второй.
— Оружием воин убивает людей, — напомнила я.
— Нет! — возмутился первый. — То есть да, но есть разница! Воин убивает только ради того, чтобы защитить от боли и смерти тех, кто не может защищать себя сам. Убийца несёт смерть невинным ради собственной выгоды.
— Наконец-то разумная мысль, — сказала я.
Дьятра тяжело вздохнул:
— Эту мысль в воинских школах преподают ученикам самой первой, но постигается она самой последней. Если постигается вообще.
— Оружием воин защищает честь, — торжественно возгласил второй лагвян.
— А вот это враньё, — ответила я. — Оружием можно защитить только физическую неприкосновенность. Для всего остального оно бесполезно.
— Но дуэль… — начал было лагвян.
— Вы были на суде, — перебила я. — Вспомните — прислужник Лоредожеродда оскорбил невесту того овурдалаченного бедняги, Лидединга. Парень начал её защищать, но Лоредожероддов холуй затеял с ним ссору и вызвал на дуэль. И убил. А теперь объясните, где здесь честь, справедливость и доблесть?
Лагвян попытался что-то пробормотать, но подходящих аргументов не нашлось.
— На дуэли побеждает только тот, — сказала я, — кто лучше умеет убивать. Места для чести, доблести и справедливости там нет вообще.
— А «мост истины»? — спросил вдруг Дьятра.
— То же самое. Только вместо шпаги или волшебной палочки — изначалие.
Дьятра смотрел на меня внимательно и сосредоточенно.
— Вы знаете и об этом… — сказал он. — Что ж, для троедворского командора не удивительно. Тогда вы должны знать и средство защиты чести.
— Справедливая, мудрая, а главное — действующая законодательная база, — ответила я.