Страница 84 из 115
— Вайдалинг ар-Кидан ли-Марден, — сказала она. — Надо же, какие люди не брезгуют заходить в дом простокрового обезьяныша. Всевладыка Долерин гордился бы вами.
— Ты, проклятое порождение Тёмного Огня и Мёртвой Бездны, — начал было Элунэль, но вампирка перебила его короткой яростной речью на хелефайгеле. Я разобрала имена Бернарда и Долерина. Элунэль отшатнулся как от удара, а в глазах застыла такая боль, что Рижина испугалась.
— Я не это имела в виду, — быстро сказала она, — это всего лишь бездумные слова обиды и…
— Всё правильно, девочка, — кивнул Элунэль, прикоснулся к её запястью. — Ты совершенно права, а я забыл слишком многое. Даже день заключения союза и день расплаты… Всё забыл.
Рижина хотела что-то сказать, но Элунэль слегка подтолкнул её к двери.
— Не трать время на слова. Тебя ждут.
Мы вошли в дом вслед за вампиркой. Миденвен глянул на меня с отвращением, на Рижину — с ревнивой злостью, но ничего не сказал, ушёл на кухню варить эликсир. Запахло душицей и мятой.
Рижина вошла в спальню Джакомо.
Риайнинг никакого внимания на неё не обратил, сидел на диване и с суетливой беспомощностью перебирал многочисленные целительские свитки. Верхушки ушей у хелефайи безнадёжно обвисли и лишь кончики подёргивались.
— Таких болезней у людей волшебного мира не было ещё никогда, — сказал он в пространство. — Лекарств нет, ничего нет.
На кресле в углу комнаты сдавленно застонал полноватый темноволосый мужчина.
— Вы ведь Дивный Народ, благословеннейшие и всемудрые, — тихо проговорил он. — Чудеса всякие делаете… Ну так что же вы… — мужчина не договорил.
— Синьор Сальватори? — спросила я.
Мужчина кивнул. Вернулась Рижина.
— Я дала ему кровь. К сожалению, всего тридцать граммов. Надо минимум сто, но это станет ядом. Целитель Риайнинг, — обернулась она к хелефайе, — вы хоть как-то можете это всё объяснить? Передозировку магии очень легко и быстро лечат стихиями. Стихийный передоз с той же лёгкостью исцеляется магией. Волшебство крови исцеляет оба вида отравления. Магией и стихиями нейтрализуется волшебство крови. Это называется «круг взаимотрицания». Но Джакомо отравлен всеми тремя разновидностями волшбы сразу. Это физически невозможно!
— Я ничего не понимаю, — ответил Риайнинг. — Ничего.
— Что дала твоя кровь? — спросила я.
— Часа три жизни. Но хуже всего то, что он сам не хочет жить. У него нет ничего, что заставило бы его бороться со смертью. Нет ни цели, которая нужна ему, ни людей, которым нужен он.
— А я? — закричал Миденвен.
— Бессмертный сын Дивного Народа быстро забудет случайного приятеля-простокровку, — ответила Рижина. — Человек по сравнению с хелефайей не более чем бабочка-однодневка, бессмертные даже замечать не успевают, как меняются человеческие поколения. Одним обезьянородным приятелем больше, одним меньше, для Старшей Крови всё равно. Дружба с человеком для хелефайи хоть сколько-нибудь большой ценности не представляет. Это всего лишь мимолётный приятный эпизод. Для Джакомо вы мечта о друге, но не реальный друг. Он уверен, что вам без него будет лучше.
— Нет, — прошептал Миденвен. — Всё не так.
— Я знаю, что это не так, — мягко сказала Рижина. — Когда уходят смертные друзья, боль потери остаётся с нами на тысячелетия… Мы привязываемся к ним слишком сильно, гораздо сильнее, чем к людям волшебной крови. Есть в человеках что-то такое, чего полностью лишены мы, чего нам постоянно не хватает. Это как Жажда. Только вы берёте не кровь, а что-то иное. Но всё равно — мы нуждаемся в наших смертных друзьях как в воздухе. Но объяснить это Джакомо будет очень трудно. Особенно сейчас, когда разум одурманен искорёженным волшебством. Он не верит, что его могут любить. Кто-то очень сильно постарался убедить Джакомо в собственной никчёмности и ненужности. А теперь эти мысли убивают его не хуже яда. Точнее, из-за них он не хочет сопротивляться смерти.
— Скоро приедет Тлейга, — сказала я. — Она сумеет его вытащить. Сейчас самая главная ценность — это время. Нам нужно понять, что происходит. Тогда мы поймём, как его лечить. Я позвоню в Троедворье, ведь у нас есть и человеческая медицина, врачи придумают что-нибудь.
— Это отравление волшбой, — возразил Риайнинг. — Человеки ничего о нём не знают. Иначе мы бы уже давно отправили Джакомо в римскую больницу.
— Ничего о волшебстве не знают здешние человеки. В Троедворье целительство и врачевание понятия взаимодополняющие. Троедворские медики сумеют найти противоядие хотя бы ради того, чтобы узнать, как лечить своих человеков, если те окажутся в такой же ситуации. Нужно только время.
— Его-то у нас и нет, — ответила Рижина. — Три часа, не больше. Да и то надо, чтобы Джакомо захотел их прожить. И Тлейга тут не поможет. Она для него мечта о любви, но не любовь. Он думает, что Тлейге без него тоже будет лучше. Чтобы Джакомо захотел вернуться из-за смертной черты, его должен позвать кто-то, в чью любовь он верит глубоко и безоговорочно. Почему не приехала его мать?
— Она в Австралии, в Уиндеме, — сказал Сальватори. — За три часа никак не успеть.
— Телепорт… — начала было Рижина.
— В Уиндеме нет потайницы, — оборвал её Риайнинг. — Телепорт придётся тянуть по основице. Для такого расстояния одна лишь настройка потребует не менее четырёх часов. И то, если состояние Хаоса позволит это сделать.
— Хорошо, а где тогда его отец?
— Синьорина, — ответил Сальватори, — я последний человек в мире, которого захочет увидеть мой сын.
Риайнинг швырнул ему на колени зелёную папку с Микки-Маусом.
— Твой сын ждёт тебя больше пяти лет! А может быть, и всю свою жизнь! Которой осталось всего на три часа! Так что решай быстрее, нужна она тебе или нет.
Сальватори перелистнул две страницы отчётов и тут же захлопнул папку. Осторожно, словно она была невероятно хрупкой драгоценностью, положил на кофейный столик.
— Почему ты сам к нему не зайдёшь? — спросил он Риайнинга.
— Он ждёт тебя. Всё ещё ждёт, — ответил Риайнинг и добавил после краткого молчания: — Пока ещё ждёт.
— Я даже не знаю, что ему сказать, — тихо проговорил Сальватори. — И никогда не знал. Каждый раз слова были не те… Джакомо уродился очень странным, не таким как все дети. Я так боялся за него… Мир жесток и опасен, в нём надо уметь выживать, а для этого Джакомо слишком неуклюж. Я всегда боялся, что мир причинит ему боль… Джакомо слишком слаб, чтобы защитить себя. И почти до глупости простодушен и наивен, ему никогда не понять всех хитросплетений жизни… К тому же мой сын порядком трусоват.
Миденвен смотрел на Сальватори с обидой и недоумением.
— Вы что, слепой? Как можно не видеть такой отваги и мудрости? И такой силы? Доброй силы, это очень важно, что именно доброй. Вы называете странным умение Джакомо видеть красоту и благодать мироздания, причём не только видеть, но и показывать их другим. Это самый щедрый дар, которым может наделить судьба. Или вам нравится смотреть только на грязь и уродство? Тогда вам лучше уйти. Смерть гораздо милосерднее вас, она только убивает, но не превращает каждую минуту существования в пытку. На это способны только близкие люди. Даже самые лютые враги не так жестоки, их пытки всё-таки завершаются, зато близкие норовят сделать мучительство вечным. А средством истязания всегда делают то, что должно защищать от любой боли и страха — любовь.
Хелефайя улыбнулся безотрадно и сказал:
— Уходите, синьор Сальватори.
— Нет, — ответил он. — Это мой сын.
— Но не тот сын, который вам нужен. Другой.
— Да что бы ты понимал, мальчишка! — Сальватори ожёг Миденвена яростным взглядом, резко развернулся и скрылся за дверью спальни Джакомо.
Миденвен рванулся за ним. Риайнинг схватил сына за плечо.
— Нет, Дейлирин, — сказал он по-русски. — Ты дал ему пусть и очень горькое, но действенное лекарство, так не мешай исцелению.
Верхушки ушей у Миденвена отвернулись вниз и назад, мочки съёжились. Риайнинг обнял сына, провёл ладонью по волосам, что-то сказал на хелефайгеле. Миденвен едва заметно кивнул.