Страница 23 из 115
— Мой парень, — сказала я, — хирург-травматолог в четвёртой горбольнице. И знает о Троедворье.
— Ты всё ему рассказала? — воскликнул Павел. — Но как?! У тебя «спящее солнце».
— Я ведь говорила, что обмануть его задача сложная, но решаемая.
— Ну ты… — не то от возмущения, не от восхищения Павлу перехватило голос. — Ну ты даёшь!
— В Троедворье по-другому не выжить.
Ещё десять минут мы потратили на обсуждение организационных вопросов и стали собираться по домам.
Ильдан должен был отвезти Павла, Олег — меня и Веронику.
По дороге нам встретилась какая-то небольшая церквушка. Там шла дневная служба, и Вероника попросила остановиться.
— Я хочу помолиться за Сашу, — сказала она. — Не ждите меня.
Вампирка вышла из машины, достала из сумки платок, у входа на церковный двор взяла на прокат длинную юбку и вошла в церковь. Олег обалдело смотрел ей вслед.
— В большинстве своём вампиры глубоко религиозны, — пояснила я. — И верят всерьёз, без всякой показухи. Они вообще народ серьёзный, выпендрёжа не любят. И категорически не признают деления церквей по конфессиям. В Италии пойдут молиться в католический собор, в России — в православный храм, в Израиле — в синагогу, а в мусульманской стране — в мечеть. Они считают, что бог один, и поклоняться ему можно в любом действующем святилище. Поскольку ты теперь имеешь с ними дело, такую точку зрения придётся уважать.
— Да… — выдавил Олег. — Я не о том… Пусть молятся где хотят и как хотят, но…
— Но ты насмотрелся «вампирских» видиков, где клыкастые кровососы превращаются в пепел от креста и святой воды.
— Да, — смутился Олег.
— Фильмы редко соответствую реальности, — ответила я.
Олег кивнул и включил зажигание.
В Троедворье опять объявили перемирие. Теперь пятидневное, в честь весеннего равноденствия, самого главного праздника. Балов три, и устраивает их Совет Равновесия. Ещё больше помпы, золота и спеси. Поскольку празднуем в «Чаше», обереги вовлеченцам не положены.
Время от времени ломит виски, я выставляю «зеркалку», излишне любопытный ранговик получает отражённым ментозондом по лбу и успокаивается. При желании этот чахленький барьер легко сломает любой, даже самый бездарный колдун, но без крайней необходимости никто и никогда такого не сделает, — неприкосновенность гарантирует сам факт сопротивления. Единственное, что мне нравится в Троедворье — здесь право на ответный удар признают за любым и каждым. Получивший сдачу не обижается, будь он хоть чаротворцем. В стране вечной гражданской войны силу уважают.
Я замечаю Веронику и подхожу.
— Привет, — здоровается она. — Жаль, что из простеней на праздник допускаются только вовлеченцы.
— Твой Олег всё равно не танцует. А Егор на дежурстве.
— Как Сашка? — спросила она.
— Нормально.
Прооперировали его три недели назад, и, по словам Егора, всё прошло на редкость удачно. Ходить Сашка не сможет, но от болей избавится.
— Обидно, что мы никогда не узнаем, — сказала Вероника, — имя пацана, которого Сашка тогда спас. В той суматохе не спросили, а теперь никаких следов не найти, даже точно неизвестно, в какой именно деревушке это было.
— Да, Сашка рад был бы услышать, что у него всё хорошо.
Мы немного помолчали. Мимо прошли трое вовлеченцев Светлого двора. К одежде прицеплены круглые брошки с изображением белого терема. Вероника проводила их завистливым взглядом, притронулась к своей брошке с серой совой.
— Тебе ещё не разонравился Свет? — спросила я.
— Свет не может разонравиться.
Я пожала плечом. До сих пор не понимаю, чем Свет лучше Тьмы или Сумрака. Сила она и есть сила, безвольная и бездумная. Инструмент, доступный любому волшебнику пусть даже с нулевыми способностями.
Пробую в очередной раз объяснить это Веронике.
— Брошка с домиком ничем не отличается от брошки с совой. И порядки на Белодворье ничем не лучше сумеречных. Это я тебе как равновесница говорю, была возможность сравнивать.
— Плевать на порядки, — отвечает вампирка. — Там есть Свет. Ради него я вытерплю и ленту покорности, и ограничитель силы.
— Как будто ты их сейчас не терпишь, — хмыкнула я.
К нам подошёл Роберт.
— О чём спор?
— О Сумраке и Свете, — сказала Вероника.
— О расцветке рабских ошейников, — уточнила я.
Роберт плеснул крыльями. Ограничителя силы у равновесных вампиров нет, зато лента покорности осталась. А золотистый цвет не сделал рабский ошейник приятнее чёрного или серого.
Вероника что-то сказала Роберту на торойзэне, вампирьем языке. На лицах волшебников, которые слушали наш разговор, промелькнула досада. Смысловое проникновение возможно только с человеческими языками, а торойзэн — язык волшебной расы и его надо учить, зазубривать слова и правила. В учёбе, если она напрямую не касается магии, волшебники ленивы до невозможности, и торойзэн в Камнедельске знали только пять-шесть равновесников.
— Генеральный кодекс, — напомнила я, — гарантирует право выбирать первоосновную силу любому троедворцу. Расовая принадлежность там не оговаривается.
— Вампиров это не касается, — ответил Роберт. — Справедливости для нас не было никогда. Это судьба.
— Судьба?! — взъярилась я. — Жить рабами «судьба»? Столетиями сопли на кулак мотать «судьба»? Роберт, вы все как безмозглая баба, которую лупит муж, а она, вместо того, чтобы развестись и зажить по-людски, на каждом перекрёстке жалуется на свою нелёгкую долю. Потому что похвастаться ей больше нечем — она никто и ничто, пустое место, ничего не может и ни на что не годится. Для таких и битая морда — событие.
Волшебники испуганно ахнули. Роберт побледнел до мертвенной стылости.
— Вы называете вампиров ничтожествами? — проговорил он.
— Да, — уверенно ответила я. — На людей вы не тянете. Вы — рабы. А раз нравится ходить в ошейнике и получать по морде — наслаждайтесь.
— Нет, — тихо сказал Роберт. — Вы не можете так думать…
— А вы проверьте, воспользуйтесь ментозондом. Разрешаю.
Виски заломило резко и сильно.
— Ну, убедились?
Боль отпустила.
— Да, — кивнул Роберт и ушёл в глубину зала.
— Зря ты с ним так, — сказала Вероника. — Это жестоко.
— Это правда! — отрезала я.
— Возможно, — не стала она спорить. — Но не каждую правду нужно говорить вслух. Во всяком случае, не так прямолинейно. Это приносит слишком много боли.
— Но не больше, чем ежедневные намёки на неполноценность. И, похоже, вполне обоснованные.
— Да, — согласилась вампирка. Лицо у неё закаменело. — Это можно назвать неполноценностью. Нам доступны не все пути.
— Ложь, — уверенно ответила я.
— Ты хочешь сказать, — зло прищурилась Вероника, — что вампирам открыт путь Света?
— Да. Как и любой другой. Точнее — ни один путь невозможно закрыть от тех, кто действительно захочет по нему пройти, так что от запретов толку нет. Если ты хочешь обрести Свет, то обретёшь. Ты ведунья и зажигать «розу серого огня» вроде бы умеешь?
— Да, — сказала она. — Мы редко пользуемся первоосновной магией, предпочитаем волшебство крови, но «розу» сумеет зажечь и нулевик.
— Замечательно, — ответила я. — Тогда зажигай. Но обратись не к Сумраку, а к столь любезному тебе Свету.
Вероника озадаченно хлопала глазами.
— Тебе Свет разонравился? — повторила я. — Не хочешь его? Надоел?
Вампирка отрицательно качнула головой.
— А раз нужен — иди к нему! Зажги «белую розу», докажи, что действительно стремишься к Свету. Или твоя преданность ему пустые слова, ложь и предательство?
От ярости у Вероники засверкали глаза, растопырились крылья.
— Чокнулась девка, — долетел до меня шёпот волшебников. — Кровохлёба предателем называть. За такие слова они высшим ранговикам печень вырывают, и трибунал их оправдывает.
— Предательница, — чётко повторила я. — Как трепаться о своей любви к Свету, так ты первая, а как до «белой розы» дошло, так сразу струсила. Ты предала свой путь.