Я (не) согласна

Глава 2. Одиночество

Пейзажи Галлии скучны и однообразны. Ёлки, кусты, кусты, поля, ёлки. Постоялые дворы похожи один на другой: спасибо давно усопшему Иерониму II, который очень любил всё стандартизировать. Король-зануда – вот как я его называла. Он выпустил невероятное множество декретов и стандартов, которые загоняли в рамки всё на свете: и дома, и лавки, и размер окон в карете, и высоту каблуков, и бес знает что ещё. Даже улицы городов имели строго регламентированную ширину: чтобы могли разъехаться две телеги. А ширина телеги должна быть не больше, чем два лошадиных крупа – в телегу более двух животных не запрягали. Так и получается, что столичные улицы до сих пор строят, ориентируясь на ширину задницы давно подохшей лошади.

– Выпрямись, Стефания, – одёрнула меня мать.

У меня задёргался глаз. Какого беса, матушка? Мы едем без остановок почти шесть часов! У меня всё тело будто иголками покалывает! Почему я не могу сесть, как мне удобно? Тем не менее, приходится держать спину прямо – спорить с её высочеством не каждый сможет. А если сейчас начать пререкаться – до самого монастыря мне будут читать морали. А хуже этой поездки может быть только поездка под непрерывный маменькин бубнёж. Поэтому бес с ней, с моей пятой точкой. Голова важнее.

Глаза сами собой закрывались, но расслабиться я боялась. Вдруг во сне не так сяду или слюну пущу? Маменька меня тогда совсем изведёт. А между тем, поспать бы не помешало – ночь выдалась бурная.

Вопреки моим страхам отец не стал ругаться, а напротив, вызвался сопроводить меня по моим архиважным делам. Отец вообще порой ведёт себя очень странно.

– Я понимаю, что тебе нужно попрощаться с подельниками, Стефа, – сказал он. – Но я бы на твоём месте положил деньги в банк, а не отдавал в сомнительные руки.

– Как ты себе это представляешь? – удивилась я. – У меня документов нет. А в банке непременно удостоверение личности спросят. А мне, на минуточку, четырнадцать. Я до двадцати не имею права открывать счет.

– Ты меня удивляешь, – вздыхает отец. – Неужели ты не удосужилась купить липовые документы? Так нельзя, Стефа.

Я пытаюсь понять, серьёзно ли он говорит, или смеётся надо мной.

– Много у тебя накопилось?

– Двести тридцать двойных империалов, – я не хвастаю, нет, но лицо у отца вытягивается.

– Ты банк что ли ограбила? На эти деньги можно дом с садом купить!

Я скромно опускаю глаза.

– Заработала.

– В доме утех?

– В том числе.

– И каким образом, можно спросить? – к чести отца, на его лице лишь любопытство.

А матушка бы уже в обморок упала.

– Уборка. Обслуживание номеров. Подготовка листовок.

– А! – светлеет лицо отца. – Так это твои стишки!

И он продекламировал с выражением:

– В мраке ночи красным светом фонари сверкают,

Дом веселья одиноким двери открывает.

Всех, кто жаждет серых будней позабыть досаду,

Завлечёт в свои чертоги радости-отрады.

– Мои, – признаюсь я. – Не шедевр, но заплатили неплохо.

– Но не двести же империалов!

– Пап, ну давай ты не будешь мне финансовую ревизию устраивать! – взмолилась я. – Уверяю, я за любую монетку могу отчитаться! И лекарь меня уже осматривал!

– Ты меня удивляешь, Стефа, – фыркнул лорд Браенг. – Ты в борделе три месяца работала. Неужели не увидела, что там женщине не обязательно даже раздеваться, чтобы заработать?

– Па-а-ап! – простонала я. – Давай закроем эту тему! Я же не могу с тобой об этом разговаривать!

– Смотреть, значит, могла, – неожиданно жёстко ответил отец. – А разговаривать мы стесняемся. Ладно, закрыли тему. Пошли положим твои деньги в банк.

– Какой банк, закрыто всё! Ночь!

– Центральный банк, Стефания. Круглосуточный.

– А у нас есть круглосуточные банки? – с удивлением спросила я, едва успевая за его широкими шагами.

– Для главы королевской службы безопасности – есть. Стефа! Ты как ходишь? Что ты семенишь? Расправь плечи, подбородок вверх. Шагай широко. Если уж берёшься изображать парня, делай это с умом! И бёдрами не раскачивай! Если ты так в борделе ходила, неудивительно, что лорд Стерлинг клюнул!

Словом, прогулка с отцом прошла весело и познавательно.

Гораздо интереснее, чем поездка с матерью и её камеристкой в одной карете. Но, как говорит мой друг Ларри, "попался ловчим – притворись мёртвым". Вот я старательно и притворялась хорошей девочкой. В конце концов, официальная версия гласит, что в борделе я была только однажды, и только среди кухонных работников.

Путешествие было мучительным. Если бы только мама позволила хоть разок пройтись пешком! Но нет, это совершенно недопустимо: леди ездят в карете и точка. На своих ногах только оборотни передвигаются, да и то оборачиваться нынче считалось в столице дурным тоном. Мы ж, оказывается, не звери. Мы ж люди. Вот только бордели у нас в полнолуния переполнены.

Если отец расстраивался, что я нисколько не оборотень, то маму печалило, что и маг я так себе. Обычно бывает: сильный зверь – мало магии. Много магии – слабый зверь. У моей кузины Виктории, которая, к слову, не кузина, а племянница, хоть и старше меня на пару лет, огненный дар ого-го какой, а переворачиваться она может только в полнолуние. А мне и здесь не повезло. Ну и ладно, не больно-то мне нужна эта магия. У меня есть мозги, а это гораздо ценнее.

Рано или поздно всё плохое заканчивается, и вот мы уже трясёмся на неровной горной дороге, а впереди – мрачный замок с подъёмным механизмом ворот. Что-то мне подсказывает, что оборотню здесь развернуться негде – наверное, стена в три человеческих роста. Это не пансионат, господа, это самая настоящая тюрьма. И бежать уже поздно.

Карета с грохотом въезжает во двор по подъёмному мосту. Копыта лошадей звонко цокают по оббитым железом доскам. Я читала историю замка Святой Елизаветы. Здесь каких-то восемьдесят лет назад окончила свою жизнь невеста мятежного принца Доминиана. Окончила, признаться, славно и куда более весело, чем жила до этого – возглавив ополчение во время войны с Франкией. Именно монашки вышли на последний бой, защищая детей со всего Предгорья, которые укрылись здесь, в замке. Вышли с вилами, лопатами, рубелями – из оружия в монастыре были лишь топоры для колки дров. И франкийцы отступили было, склонившись перед их мужеством… но командир приказал убивать всех. Тогда еще не святая, а просто безумная Елизавета, довольно сильный маг огня, видя, что солдаты колеблются, спалила командира к бесу, разумеется, погибнув сама. Маг, употребивший свою силу для убийства, погибает мучительной смертью. Франкийцы ушли. Дети остались живы. Елизавету причислили к лику святых. В замке открыли сначала детский приют, затем, когда сирот больше не осталось, – пансионат для девушек.

Интересно, государство оказывает достаточно финансовой помощи этому заведению? Или, как в моих любимых романах, здесь по утрам вода для умывания покрывается ледяной корочкой, а кормят воспитанниц исключительно пшёнкой на воде?

– Леди Стефания?

А? Что? Да, выхожу. Просто ноги затекли и задница… пардон, нижняя часть спины онемела.

Почётный конвой остаётся снаружи, а наша маленькая процессия с её высочеством во главе следует в замок за послушницей в черном балахоне.

Внутри неожиданно уютно. Стены обшиты теплыми дубовыми панелями, на полу ковер, везде горят маг-светильники. Настоятельница в белой кике встречает нас с мягкой улыбкой.

– Приветствую вас в моём монастыре, госпожа Бригитта, госпожа Стефания!

А ловко она обозначила правила! Не ваше высочество, а просто «госпожа». Действительно, монастыри – такое место, где все равны. Впрочем, некоторые всё же ровнее. Как, например, настоятельница и сестры-наставницы.

– А косы придется обстричь, – неожиданно заявляет настоятельница, оглядев меня с ног до головы. – Здесь нет служанок, ухаживать за ними некому. Кроме того, такие роскошные волосы – первый шаг к греху тщеславия.