Колдун

Разозлившись, он нащупал прямой контакт от соприкосновения с телом товарища, и, собрав свою силу в комок, со злостью запульнул ею через него. Нить полыхнула и запульсировала активнее. «Ага! — промелькнула в голове у мальчишки мысль, — значит, можно и так!» Настроившись, он стал потихоньку вливать в Бирюка свою силу, одновременно постаравшись раствориться в нем. Какое-то время тело напарника не позволяло ему проникнуть в себя, но наконец сдалось, и Мишка заскользил сознанием по некогда ярким, а сейчас словно подернутым золой нитям.

Они привели его к чему-то огромному, черно-багровому, окруженному ярко-оранжевым, сплошь пронизанным чернотой нечто. Это нечто впитывалось в жилы, в мышцы, разносилось кровью по всему организму, отравляя и сжигая его, с жадностью пожирая отправленную им товарищу силу. Нахмурившись, Мишка принялся выталкивать это явно постороннее нечто наружу. Это оказалось невероятно сложно. Приложив просто колоссальные усилия, парень наконец увидел, что это самое нечто вдруг с силой рвануло вверх, потянув за собой и то огромное, черное, инородное. Обрадовавшись, мальчишка утроил усилия, выталкивая вместе с оранжевым и то черное, что мешалось ему.

Вытолкнув все наружу и убедившись, что там ничего постороннего не осталось, а спутанные и разорванные разноцветные нити начинают натягиваться, выпрямляться и срастаться между собой, Мишка принялся осматриваться дальше. Найдя второй подобный очаг, он, уже зная, что и как нужно делать, расправился и с ним. Оглядывая поле деятельности, парень обнаружил еще два источника воспаления, поглощавших его силу. Видя, как они тяжело сжимаются и разжимаются, гоня голубую волну по жилам, парень на минуту замер. "Легкие, — догадался он. — Бирюк словил воспаление легких". Направив силу на темные, воспаленные участки, Мишка принялся разгонять все, казавшееся ему лишним и неправильным, выгоняя это в жилы. Увлекшись, он не заметил, как провалился в темноту.

Распахнув глаза, мальчишка не сразу понял, где он находится. Было светло и тихо. Он лежал на кровати, а над ним белел потолок. Болело абсолютно все, каждая мышца, каждая клетка. Раненая нога дергала и пульсировала, одновременно с тем горя огнем. Сил не было совершенно. С трудом скосив глаза чуть в сторону, он увидел ряды металлических коек с лежащими на них людьми.

Практически сразу Мишка понял, что вокруг совсем не тихо. Кто-то стонал, откуда-то доносился тихий говор и смех, кто-то покашливал, кто-то храпел… Мишка колоссальным усилием повернул тяжеленную, чугунную голову в другую сторону. Неподалеку от него белела задернутая матерчатая ширма.

«Госпиталь, — понял мальчишка. — Значит, все же тот урод позвал врача… А Бирюк? Бирюк жив?» Но сил выяснять что-либо не было, и подросток провалился в сон.

Разбудила его сестричка, ставившая укол. Открыв глаза, он попросил воды. Напился и снова уснул. Мишка спал и спал, ненадолго просыпаясь, когда приходил доктор, когда сестричка укол делала, когда ногу перевязывали, да когда по нужде припекало. Пить просил, когда просыпался, и пил, что давали, но что — он не помнил и не различал. Просто проглатывал жидкость и снова проваливался в сон.

В таком состоянии сонного забытья он пробыл дня три, но, наконец отоспавшись, Мишка попытался понять, что произошло. Он задавал вопросы, а вот ответов, как оказалось, не было.

На все вопросы мальчишки, жив ли Захаров, врачи и медсестры отвечали обтекаемо, явно не зная, что ему говорить. Спрашивал, есть ли бойцы из его дивизии, отвечали, что есть. Наконец, терпение у Мишки закончилось, и он попробовал воспользоваться своими силами. Представив Бирюка, он пытался понять, жив тот или нет. Спустя бесконечное количество попыток у парня появилось твердое убеждение, что тот жив.

Также ему не давало покоя то видение в лесу, в котором он увидел Тамару. С девочкой у него была особая, прочная связь, и Мишка настолько привык ее чувствовать, что совершенно не замечал этого. Но сейчас он ощущал… пустоту и тревогу. Он чувствовал, что с ней что-то случилось. И это не давало ему покоя. Он пытался ее ощутить, как и Бирюка, но это ему никак не удавалось. Встревоженный мальчишка пытался успокоить себя тем, что девочка далеко, и поэтому он потерял связь с ней, но не выходило. Получалось, что Бирюка он ощущал, как живого человека, а вот Тамару… Тревога только нарастала.

Проснулся он как-то резко, точно его толкнули. За окном было темно, в палате царил полумрак и сонное сопение людей, прерываемое стонами, хрипами, кашлем и храпом. Мишка не сразу понял, что его разбудило. Он лежал, пытаясь осознать, что было не так.

За открытой дверью что-то происходило. Парень повернул голову и прислушался.

— Это временно. Сейчас сердце мы просто чудом запустили, но раны воспалены, и снять воспаление не удается, — донеслось до Мишкиного слуха. — Я бы поставил гангрену в начальной стадии. Увы, неоперабельную.

— А если ему кровь перелить? — тихо спросил другой голос.

— Переливали уже. Колите пенициллин, посмотрим. Если доживет до завтра, попробуем в самые большие раны дренажи поставить. Мучительно, но хоть гной отходить будет, — медленно проговорил первый.

— Катюша, почаще к Егорову заглядывайте. Если что — немедленно зовите, — прогудел второй голос, удаляясь. Больше Мишка ничего разобрать не смог.

Сердце у парня часто-часто забилось. «Неужели полковник?» — билась в голове тревожная мысль. Промучившись в неизвестности пару часов, Мишка тихо сел на кровати. Ухватив костыли, которые еще вчера возненавидел всей душой, он как мог тихо выбрался в коридор.

Оглядевшись в темном помещении, освещавшемся одной-единственной слабенькой настольной лампой под зеленым абажуром, стоявшей на столе у дежурной сестры, парень вызвал в памяти образ полковника. Постояв пару минут, сосредоточенно глядя себе под ноги, мальчишка, бросив тревожный взгляд в направлении, куда удалились голоса, уверенно направился в конец коридора.

Дойдя-доскакав до одной из палат, он вошел в открытую дверь и притворил ее за собой.