The Мечты

Бывшая не подкачала – держала лицо. Ни единого упрека и ни капли ехидства в его адрес так и не прозвучало, окончательно убеждая Моджеевского в том, что ей действительно все равно, а он – нахрен не сдался. Это вызывало досаду, разочарование и что-то еще, чему имени не было, но что жгло под ребрами. Наверное, сожаление о разбившемся прошлом, которое жило столько времени, а теперь окончательно сметено на совок и выброшено в мусорное ведро.

О том, что было с ней после его ухода, Роман так никогда и не узнал, к счастью для него самого.

Зато уже на следующий день Нина снова ему звонила. Снова расспрашивала про Юльку. Говорила о том, что хотела бы с ней познакомиться и все же как-то уладить весь этот конфликт, который и выеденного яйца не стоит – «ведь мы же цивилизованные люди, что такого?».

Моджеевский сначала даже обрадовался. Рассказал Жене. Та в свою очередь, хоть и немного сомневаясь, пообещала поговорить с младшей, когда та вернется – самый главный разговор между сестрами никак не случался. Юлька изображала крайне занятую и очень взрослую особу и как раз уехала с отцом смотреть вуз, общежитие и что-то еще. А случилось это ровно тогда, когда Моджеевский снова активизировал разговоры о семейном ужине-знакомстве, теперь уже настоящем, торжественном, как полагается.

Он упрямо тянул на себя одеяло в их отношениях. И очень часто, когда Женя останавливалась посреди его комнаты в одиночестве, на мгновение выпущенная им из виду, и хоть немного приходила в себя после торнадо по имени Роман, то пыталась понять – что она здесь делает. Зачем? Что происходит в ее жизни? По ее ли воле или вопреки?

Ведь все было хорошо.

Все. Было. Хорошо.

Каждую ночь засыпать в руках вне всяких сомнений любящего мужчины. Каждое утро просыпаться безо всякого будильника от того, что он целует ее лицо. Вместе завтракать и ужинать. Ежедневно получать новый сюрприз, будь то цветы, сладости или приятные мелочи – набор Моджеевского был банальным, но совершенно беспроигрышным. Понимать, что он всерьез заботится о ней и без нее не видит своего будущего. Вернее, хочет этого будущего только с ней. Это же все хорошо!

Но почему это постепенно начинает набивать оскомину?

Почему это становится ее обыденностью, тогда как хочется, наверное, чего-то совсем другого – знать бы чего.

Разве все это правильно?

А еще откровенно задалбывали звонки Нины, которая вместо того, чтобы отстать, принялась дергать Романа с удвоенным энтузиазмом, и он сам это видел, не понимая, как всякий другой мужчина, лишь одного – очевидной причины. Но причину очень хорошо понимала Женя. Потому что поводы для Нинкиных звонков с каждым разом становились все смешнее. То семье необходим шофер, чтобы кого-нибудь куда-нибудь отвезти, а лучше, чтобы это сделал папа. То у Тани какие-то планы, и ей срочно нужно его мнение. То Бодя, вернувшийся домой, ее беспокоит, и необходимо это обсудить.

И наконец, убедившись в том, что с Юлькой у Богдана так и не ладится, Нина Петровна Моджеевская немного успокоилась и включила голову, которая была отнюдь не глупой. Нашла какой-то колледж в Лондоне, куда можно было устроить сына вольным слушателем на то время, пока у него не будут готовы нормальные документы об образовании. Денег это удовольствие стоило немереных, но что такое деньги, когда, во-первых, речь идет о будущем их ребенка, а во-вторых, главное – он окажется подальше от этих сестер Малич, положивших глаз на обоих ее мужчин.

И Нина начала постепенную работу в этом направлении. Она звонила Роману и звала его на «деловые ужины», чтобы проанализировать сложившуюся ситуацию. Потом чтобы поговорить по душам с сыном – кто еще бедного мальчика поймет, как не его отец. Потом чтобы всем вместе решить, как этому бедному мальчику быть дальше. Ее тон из возмущенного, как было раньше, сделался вежливым, просительным, даже почти что дружеским. Конечно, аппендикс Богдана во многом уравновесил их сложные отношения, расставив приоритеты, но все же слишком разительной казалась перемена.

И самое смешное, что каждый раз Моджеевский бросал все, и ехал туда – потому что бывшая умела походя надавить на больную мозоль. И представить ситуацию в столь драматичном свете, что он самому себе уродом бы казался, если бы не пошел на поводу.

Видела это и Женя, пока он пытался решить, что делать, лишь доводя себя до точки кипения. Но ничего не говорила, дожидаясь, когда до мужчины дойдет. До мужчины пока не доходило.

Все слишком усложнилось. И Роман не понимал, когда и как. Вот его жизнь – еще совсем обыкновенная. А вот – уже начинает катиться в непонятном направлении с оглушительной скоростью. Пока еще без грохота, но определенно с перспективой. Когда-то уже так было. Ничем хорошим не закончилось. Но тогда он хоть знал, где накосячил! А сейчас – понятия не имел. Однако в то лето Моджеевский, отвечая на очередной Нинин звонок под внимательным и в то же время вроде бы отсутствующим взглядом Жени, по-прежнему верил, что на сей раз выплывет, и все обязательно будет хорошо. Потому что дети повзрослеют и перестанут давать повод, Нина успокоится и прекратит теребить, а Женю... он любит.

За каких-то пару недель по приезду его это все изрядно измочалило.

Не давали забыть себя и проблемы на работе. Проект гостиничного комплекса к чемпионату, конечно, далек был до состояния «под угрозой срыва», но все же и до идеала далеко. Нет, на бумаге-то выходило ровно и гладко, но за всем уследить – Роман не поспевал и по-прежнему нуждался в специалисте, который принял бы на себя ведение этой сферы интересов корпорации. Откровенно говоря, Моджеевский попросту устал. Легко ему теперь было только возле Жени, и даже работа, которую он любил и в которой прежде находил спасение от одиночества, теперь мешала. Последние три года она забирала его всего, полностью, с потрохами. А теперь Ромка снова homo familiaris, что означает «человек семейный», а стало быть, он не может сутками и в выходные торчать в офисе – его ждут дома. Женя и Ринго.

Подольский поиск кадров под проект откровенно провалил. Человека, которого Роман видел бы своей правой рукой, так и не нашел. Несколько собеседований провел абсолютно зря, и, в конце концов, Моджеевский не выдержал, спросив без обиняков, что там тот самый Юрага, которого им рекомендовали? Ну тот, из политеха!

Юрага же отказался от повторного предложения, настаивая на том, что его услуги не будут полезны РоманРоманычу.

«Все-таки мало предлагаем! Или на должность повыше метит!» - сердито сообщил Подольскому Моджеевский.

«Извините, Роман Романыч, но повыше – это только в ваши заместители, а у нас вакансия занята», - парировал Подольский.

«У себя в корпорации только я определяю количество вакансий», - зло хохотнул Роман Романыч, хотя, конечно, никакой речи о таком резком карьерном скачке для откровенного фрика Юраги быть не могло. Сперва надо посмотреть, что этот товар из себя представляет.

В тот день генеральный был раздражен сверх всякой меры и откровенно хотел одного – к Женьке и куда-нибудь на пляж. На улице стояла жуткая жара, откровенно агрессивное солнце, и это плохо сказывалось на самочувствии даже такого важного человека и олигарха, как господин Моджеевский. Хоть как-то ощущать себя вменяемым можно было разве что под кондиционером, но тот умудрился сломаться, и сейчас в его кабинете орудовали рабочие, а он сам торчал в приемной. От нечего делать переругивался с Аленой, а потом психанул окончательно.

И рванул в Женин универ – кстати, в машине было еще сносно, климат-контроль тому способствовал. Но желание выдернуть ее хотя бы на обед было слишком сильным, чтобы противиться. А заодно, по пути, можно заскочить к ректору замечательного храма науки и потребовать свиданку с Юрагой. Может быть, если поговорить с ним с глазу на глаз...

Так вышло, что это был последний рабочий день Артема Викторовича перед началом отпуска. Он постепенно приводил в порядок дела и на обед не собирался. Следовало разложить документы для общего пользования, убраться на столе и обязательно оставить ценные указания сотрудникам в письменном виде. Любовь Петровна превзошла себя в маразме, придумав, что Юрага должен расписать на каждого подчиненного круг его обязанностей на время своего отъезда, будто бы у тех и без того не было выполняемых ими изо дня в день функций и достаточно мощной взаимозаменяемости. Слава богу, в его отделе все функционировало как часы. Причем едва ли не единственном на весь университет. И потому двухнедельное по графику отсутствие начальства никак не должно сказаться на работе, как и в прошлые годы. Но этим летом главдракон решил выпендриться – мстил за заявление Малич. Жени Малич.