Страница 13 из 143
Сражаться в подземных тоннелях, где противник укрывается от овладевшей небом авиации Содружества — самый тяжелый и опасный труд, какой только можно себе представить. Обычным войскам это не по силам. Но мы, легионеры, ничего не боялись — даже тьмы. Мы понимали, что, может быть, через несколько минут, напоровшись на мину-ловушку, будем похоронены в этих норах. Но если нет — мы найдем и уничтожим укрытый здесь склад боеприпасов…
«Осторожно!» — громко орал кто-то.
Земля сотрясалась. Прямо на моих глазах невдалеке от нас рассыпалось в пыль пятидесятиэтажное здание — одно из немногих, оставшихся целыми в Киншасе, где не так давно жили миллионы людей, по состоянию на конец января 92-го. Город, который мы «освобождали», давно стал необитаем и превратился в руину. Но от этого грядущая победа, к которой мы шли больше года, не утрачивала своего символического значения. Небо было скрыто пеплом и озарялось вспышками огня, будто в аду.
Фигуры легионеров падали вокруг меня замертво в каждом сновидении. Но в новом кошмаре, вступая в очередной бой, я видел, что они снова стоят со мной плечо к плечу, примерно в том же количестве. Казалось, что они бессмертны. Но это было не так. Они умирали, а на их место тут же приходили другие, прошедшие Грей-Айленд, вымуштрованные и накачанные стимуляторами, все более молодые и неопытные, ведь война быстра пожирала самых лучших, и выбирать уже не приходилось. Они не помнили своих имен. Не помнили, откуда пришли. Они знали только одно: они — мясо. И они пришли, чтобы УБИВАТЬ!!!
§ 9
— Сэр!
Я проснулся в холодном поту, ощутив, как мои пальцы крепко впиваются в поверхность твёрдой койки. Я дышал тяжело и часто. Сердце билось намного быстрее, чем следует. Все мышцы были напряжены, как натянутые струны, а сосуды — вздуты. Ненавижу просыпаться в таком состоянии. Иногда даже не удается сразу понять где я.
После секунды-другой раздумий, обведя беглым взглядом помещение, я понял, что я там, где и должен быть — в бункере, одном из множества, выдолбленных в утробе гор на хребте Нандадеви. Я обитал в крохотной отдельной комнатке, с аскетичным интерьером, в котором преобладали койка и стол. С потолка едва светила экономная лампа, питающаяся от переносного генератора.
Повернув голову к дверному проёму, я увидел рядового Орфена, который исполнял роль моего адъютанта. Если он и удивился тому, в каком состоянии просыпается командир его роты, то тактично не подал виду.
— Докладывай, рядовой! — раздражённо гаркнул я, присаживаясь на краю койки.
— Комбат вызывает в штаб батальона, сэр. Приказано прибыть в 05:30, — отрапортовал Орфен.
Из-за близости к зоне боевых действий, где обе стороны массово применяли средства глушения электроники, и из-за пребывания большинства наших подразделений в подземных бункерах и пещерах, под толщей камня и снега, в Гималаях постоянно были проблемы со связью. Поэтому вместо прямого общения с помощью нанокоммуникаторов приходилось прибегать к дедовским способам связи, вплоть до посылки вестовых.
— Сейчас сколько? — угрюмо спросил я.
— 05:13, сэр. Я сообщил вам как только мне стало известно.
На лице рядового, пытавшегося быть непроницаемым, я прочитал беспокойство. Видимо, он боялся, что причиной экстренного вызова к комбату могло послужить наше вчерашнее столкновение с полоумной журналисткой. Я тоже не мог этого исключить. Но чутье подсказывало, что речь о чем-то похуже.
— Вольно, Орфен. Можешь идти, — махнул рукой я.
У меня была четверть часа, чтобы привести себя в относительный порядок после ночи, полной кошмаров, и прибыть куда следует. Командир батальона не любил, когда кто-то опаздывает.
— Ну наконец-то наша добрая фея пожаловала! — встретил меня его бодрый оклик ровно через пятнадцать минут.
Я молча закрыл за собой железную дверь невзрачного помещения, немногим просторнее того, где я спал, в той же скале. Здесь был полевой штаб 6-го батальона «Железного Легиона», в котором я числился со времен Киншасы. Помимо связиста, который сидел к нам спиной, сосредоточенно водя пальцами по невидимому нам интерфейсу, здесь были командиры двух других рот — «Альфа» и «Браво», они сидели за небольшим столом для совещаний. И, конечно же, здесь был комбат.
Майор Томсон криво улыбался, не сводя с меня злобных дергающихся глаз. Со времен Грей-Айленда он чуть изменился — теперь он был обрит налысо, а добрую половину черепа майора занимал уродливый ожог, память о Киншасе. При виде рожи этого чокнутого маньяка мое сознание, как всегда, перекувыркнулось от целого калейдоскопа поганых воспоминаний, состоящих из боли, унижения и ненависти. Но я давно научился хорошо себя сдерживать.
— А я уже думал, ты сдох! — скривившись, словно от разочарования, изрек Томсон. — Ну да ладно. Скоро тебе представится такая возможность.
«Только после тебя», — ответил ему мой красноречивый взгляд. Не переставая садистски улыбаться, майор отошел к связисту. Мой взгляд переместился на другие лица. Первое из них было мне столь же «приятно», как и лицо Томсона — это была ненавистная собачья харя «Бульдога» Тауни, правой руки Томсона, некогда сержанта-инструктора с Грей-Айленд, а ныне капитана, командира роты «Альфа» и заместителя комбата. Попадая на подобные собрания, мне казалось, что я угодил в кунсткамеру, где из-за каждого угла показывали свои омерзительные лица монстры и кошмары.
Не вызывал у меня особых негативных эмоций разве что холодный взгляд капитана Колда, командира роты «Браво». Я прошел вместе с Колдом больше боев, чем вместе с любым другим из легионеров. В их числе и печально известная операция «Скайшредер». Колд был отобран в отряд из-за того, что он, как и я, слыл чертовски выносливым. По той же причине, а также из-за везения, мы оба там выжили. Однако пережитое вместе нисколько не сблизило нас. Такого слова вообще не существовало в лексиконе Колда. Выражение лица легионера, неподвижное и лишенное эмоций, будто вылитое из мрамора, давало понять, что он будет сражаться со мной плечом к плечу с такой же охотой, с какой и убьет меня — зависит от того, какой он получит приказ.
Присев за столом напротив Колда и Тауни, я оглядел штабную комнатку, гадая, зачем нас созвали на этот раз. На первый взгляд обстановка здесь была вполне обычной. Одну из стен полностью занимала голографическая карта-план Новой Москвы — во всяком случае, именно таким был город, в который еще не ступала нога ни одного солдата Содружества, в представлении нашей разведки. Карта имела несколько режимов и сейчас находилась в том, который отображал предполагаемые места дислокации и численность военных подразделений евразийцев.
За пять месяцев, которые длилась операция «Снежный барс», как официально называлась осада Новой Москвы, я мог безо всяких подсказок расшифровать любое из условных обозначений и аббревиатур. Я знал, например, что «422 тгсд» означало 422-ую тибетскую гвардейскую стрелковую дивизию, «25 бсн» — 25-ую бригаду спецназа «Скорпион» имени маршала Линь Бао, а «кддГМ» комсомольскую добровольческую дружину «Гималайские медведи». Мне была известна численность, уровень подготовки, фамилия командира и предполагаемая дислокация каждого из этих подразделений.
Разведка полагала, что в Новой Москве находится около ста тысяч кадровых военнослужащих различных частей Народно-освободительной армии Евразийского Союза. Кроме того, по различным оценкам, там было от пятидесяти до двухсот тысяч членов разных паравоенных, милицейских и добровольческих формирований. Фактически все, кто сейчас находился в городе, от мала до стара, были мобилизованы коммунистами и выполняли различные задачи для нужд армии.
— Ну что, девчонки, надеюсь, все выспались? — обернулся к нам Томсон. — Не только нас четверых выдернули этим утром из теплой постельки. Сейчас на связи будут все командиры рот и батальонов. Весь Легион. Что-то серьезное намечается.
Меня вновь пронзило дерьмовое предчувствие, как и вчера, на «Высоте 4012». Не выдавая эмоций, я сидел молча, потягивая «бессонный напиток» из жестяной банки и слушая, как майор докладывает по защищенной линии связи, что штаб 6-го батальона в сборе. По ту сторону раздавалось мерное шуршание множества других голосов, столь же собранных и дисциплинированных. Все двенадцать батальонов Легиона докладывали о том, что они сидят в своих бункерах и слушают. Я даже не помнил, когда такое последний раз было.