Страница 18 из 129
— Кто и когда это совершил? — зрачки молодого лидера расширились от гнева.
— Тебе это известно!
— Да, мне это известно, — неожиданно согласился он. — И я расскажу тебе. Но мы дойдем до этого позже. Оставим пока то, что произошло этим вечером. В каком качестве вы вообще явились сюда? И по какому праву?
Я не стал вступать с ним в юридический диспут, так как знал, что с этой стороны все несколько неоднозначно. В штате SPD есть специальные люди, объясняющие юридические нюансы нашей деятельности общественности. Наш с ним разговор наверняка фиксируется, и, если я сболтну какую-нибудь ерунду, эти «борцы за свободу» с удовольствием используют запись как компромат.
— Ваша юрисдикция как полицейских заканчивается там, где проходит Социальная линия. Здесь вы всего лишь вооруженные боевики, которые чинят самосуд. Вламываются в дома, калечат и убивают людей. А за что, Димитрис?! За что ты собирался лишить нас жизни? За то, что мы еще не сделали? Лишь потому, что какие-то люди сказали, что мы собираемся это сделать? И ты ни секунды ни колебался, отправляясь выполнять такой приказ?
Колебался. И очень зря. Ведь тогда я не знал, насколько вы опасная шайка. Думал, обыкновенные тунеядцы, заигравшиеся в диссидентов. Если бы знал, что вы мочите полицейских из засады, взламываете роботов и плачете под полой плаща плазмометы — твои друзья были бы покойниками через секунду после того, как попали бы ко мне на мушку.
Будто читая мои мысли, Амир устало улыбнулся.
— Как тебе сказали называется наша «организация»? Наверное, какая-нибудь «Мусульманская правда?» Они у вас там не отличаются воображением. Примеряют на всех одни и те же клише: религиозные фанатики. Наверное, это наиболее эффективно. Именно такой образ стройно ложится в паззл психики и вызывает стереотипные реакции отвращения и враждебности. Нет нужды в каких-то еще рассуждениях и выводах: целая шеренга ассоциаций со многими поколениями бородатых мулл с автоматами Калашникова уже выстроилась в памяти, и подсказывает правильное решение. Перестрелять, как бешеных псов. Ничего, что незаконно — закон писан не для полоумных маньяков. Так ведь?
Надо признать, он говорит совсем не то и не так, как я ожидал. Я был уверен, что в этих катакомбах, когда я нахожусь в их полной власти, маньяки поснимают с себя добродетельные маски и станут называть вещи своими именами. Но они не спешили этого делать. Неужели действительно надеялись меня переубедить? Если этот Захери так умен, как пытается показать, то он должен понимать, что это глупо.
— Ладно, — будто остановив самого себя, провел черту Амир. — Похоже, я совсем запутался, и начал разговор не с того, с чего следовало. Позволь мне, для начала, объяснить, что произошло сегодня во время вашей операции — настолько, насколько я сам это понял.
Что ж, похоже, мне предстоит услышать нечто оригинальное.
— То, что политики использовали вас для совершения грязной работы, ты и сам прекрасно понимаешь, Димитрис. Но тебе, похоже, невдомёк, что в их планы не входило тихое и бесшумное устранение меня и моих людей. Более того — они вообще не собирались убивать меня.
Действительно, оригинально.
— По крайней мере, пока еще, — поправил себя Амир. — В момент проведения операции я не был в клубе «Либертадорес». И те, кто послали тебя, знали это. Моя смерть не входила в их планы. Им требовались весомые основания, чтобы вырыть топор войны. До сих пор они не имели совершенно никакого компромата, пригодного для того, чтобы поставить нас вне закона. Конечно, они плевать хотели на закон, но им приходится сохранять видимость его верховенства — издержки показушной демократии. А тут на тебе. Отряд полиции, ни какие-нибудь там «Стражи», а простые полицейские, проводят обычную операцию по борьбе с преступностью, когда неведомо как оказавшиеся в наркопритоне чокнутые фанатики внезапно оказывают ожесточенное сопротивление. Несколько человек гибнет, исполняя свой долг. А нелюдям, совершившим это, еще и удается скрыться. Такой вот замечательный сюжет.
Да, похоже, с воображением у этого парня все в порядке.
— Твой отряд — не единственный, кто вышел этим днем на охоту, Димитрис. Были и другие. Только они охотились не на нас.
Сделав эффектную паузу, Амир завершил свой очерк слегка охрипшим от длительной речи голосом:
— Это они убили твоего товарища. Выстрел профессионального снайпера, а не свихнувшегося бандита. Электромагнитный взрыв — их работа. И это их профи поработали над тем, чтобы роботы сошли с ума, забыв о боевых ограничителях, вшитых в каждую их плату — это не мог быть просто сбой, вызванный ЭМИ. Ты мог обратить внимание, что робот атаковал только вас. И он определенно убил бы тебя, если бы на помощь не пришла Лейла.
Ну да. С помощью плазмомета, случайно оказавшегося под рукой.
Будь мои ладони свободны — впору было бы аплодировать.
— Что бы ты ни задумал, Захери, это слишком затейливо, — наконец произнес я. — Хороший план должен быть предельно простым — я не раз убеждался в этом на практике.
Вступив в молчаливую дуэль с вдохновленными глазами «праведника», я начал объяснять ему ситуацию спокойным голосом профессионала.
— Давай опустим лирику и продвинемся к сути. Может быть, кто-то по эту сторону границы поверит в твою историю. Здесь готовы уверовать во все, что порочит власти Сиднея. Но ты должен понимать: на нашей стороне твои действия вызовут возмущение и ярость. Такого никому не прощают. Тебя найдут очень скоро. Даже в этих подземельях.
Произнося каждую следующую рублёную фразу, я убеждался, что моими устами глаголет истина. И мой голос становился еще более уверенным.
— Если рассчитываешь прикрыться мною, как заложником — вынужден разочаровать. С тобой не будут вести переговоров. Проведут силовую операцию даже ценой моей жизни.
Это тоже правда. Все в полиции знают это правило. Я лишь надеялся, что мои коллеги окажутся достаточно искусными, чтобы и Захери прикончить, и меня спасти.
— Лучший выход для тебя — сдаться. Я могу гарантировать тебе немногое. Лишь что тебя не пристрелят на месте, если я выступлю как посредник. Дальше все будет в твоих руках. Адвокаты, пресса, громкие речи со скамьи подсудимых. Имеешь все шансы прославиться среди своих как мученик. Занять свое место в истории. Ты ведь этого хочешь?
Амир внимал, не перебивая. Затем без видимой иронии уточнил:
— Ты правда веришь, что меня арестуют и будут судить?
Надо признаться, не верю. Как не верю и в то, что мои увещевания принесут какие-то плоды. Но я сказал:
— Я обещаю.
Морщина прорезала лоб Амира, и он с сожалением произнес:
— Я чувствую в твоих словах неискренность. Но даже будь ты искренен, я вынужден бы был отвергнуть твое предложение. Я действительно положу свою жизнь на алтарь справедливости, когда будет угодно Богу. Но пока еще этот час не настал.
Присев на корточки и проникновенно глянув мне в глаза, Захери молвил:
— Читая информацию о тебе, я чувствовал между нами удивительную схожесть, Димитрис. Это имя кажется неподходящим для тебя, но оно твое. Тебя ведь хотели назвать иначе, да? «Алекс Сандерс». Каждый слог произносится как металлический лязг, дышит бездушной сталью. А вместе имя похоже на «черепаху» римских легионеров, во все стороны ощетинившуюся острыми копьями. Это воинское прозвище пытались дать тебе в интернате. Но ты предпочел оставить имя, которым тебя нарекли родители при рождении.
Должно быть, ты действительно много читал обо мне, Амир, если тебе так многое известно. И ты, наверное, считаешь, что я должен чувствовать духовное родство со всеми прочими обездоленными сиротами. Может быть, ты считаешь, что я должен сочувствовать вам, так как мой собственный, пусть и не родной, брат, прожил в «желтой зоне» четыре года, прежде чем я смог устроить ему лучшее будущее.
Но ты ошибаешься.
— Да. Я узнаю в тебе себя, — задумчиво протянул мой собеседник. — Первое, что я помню в своей жизни — медресе. Все, что происходило раньше, лишь изредка является мне во сне. Иногда я слышу голос матери, но очень тихо, и… Знаешь, наверное, я просто выдумал его. Это лишь наваждение, а не воспоминание, как мне бы хотелось.