Страница 14 из 129
Это явно не человек из «Справедливого джихада». Обыкновенный громила, за которым наверняка тянется след из нескольких тяжких преступлений.
— Ты, наверное, думаешь, что я убью тебя, да? Надеешься, ты просто скончаешься здесь, эдакий герой — полицейский, с чувством выполненного долга, чтобы девки приходили и плакали перед мраморной плитой с твоей смазливой мордашкой? Хер там.
Толстые пальцы потянулись за папиросой. Колесико газовой зажигалки зашуршало, и в нескольких сантиметрах от моего лица сноп синего пламени объял дешевую бумагу, набитую табаком. В мои ноздри вольготно вошел удушающий дым.
— В твоей гребаной смерти я не вижу никакой пользы и справедливости. Вот мой брательник ничего такого не имел: ни оркестра, ни салюта, ни пышных речей, ни флага на гробу. Его сожгли, как какие-то сраные дрова. И никто, кроме нашей madre, не пролил ни слезинки.
Наверное, мне стоило бы проявить сочувствие. Сказать, что мне искренне жаль его брата, и что я никак не связан с его смертью. Что я просто делаю свою работу. Но в единственном живому глазу этого ублюдка я ясно видел бессмысленность любых просьб и уговор. Лучше уж не унижаться.
— Так что нет, не надейся, я не убью тебя, — продолжил громила, пустив мне в лицо струйку дыма. — Я заставлю тебя страдать. Ты будешь умолять о смерти. Желать ее, как ты не желал ни одной бабы в своей херовой жизни. Поверь мне, я знаю, как это сделать. Вы хорошо умеете бить по почкам, не оставляя следов, но вы ни черта не смыслите в том, как причинить настоящую боль.
Он вперился в меня взглядом. Ждал, когда в моих глазах появится страх, когда я пойму, что за его словами стоят не пустые угрозы, а искренние обещания. Он знал, наверное, по собственному опыту, какой животный страх испытывает человек, сознавая свою беззащитность и бессилие предпринять что-либо против тех, кто собирается жестоко его пытать.
Но я не могу причинить ему такого удовольствия. Я должен держать свои чувства в узде. Если начну извиваться, молить о пощаде, или хотя бы как-то выкажу свой страх, это лишь заставит его торжествовать. Непоколебимая уверенность в себе, даже сейчас — это все, что мне остается.
§ 12
— Напрасно пытаешься запугать меня, — заверил я, не отводя глаз от его испытывающего взгляда. — Если кому и стоит бояться, то тебе. Похищение, пытки или убийство копа — такое никому еще не сходило с рук. Тебе это известно.
Зрительная дуэль окончилась ничьей — он так и продолжал ухмыляться, оглядывая меня. Взгляд ползал по моему телу с тем красноречивым выражением, смысл которого был бы понятен даже если бы за спиной не находилась столешница с набором юного садиста.
— Что тебе невдомек — так это что мне похер, парень, — мне в лицо вновь полетело ядовитое облако дыма. — Даже если я потом отдам душу во время очередного гребаного рейда, как братишка — это не испортит мне тот кайф, который я получу сейчас, в эти прекрасные дни, пока в моих руках будет настоящий живой легавый. И моя смерть нисколечко не скрасит жизнь тебе. Впрочем, не знаю, можно ли назвать «жизнью» то, что будет с тобой после того, как ты покинешь эту комнатку…
Ухмыляясь, он провел окурком рядом с моим лицом, и я невольно сжал зубы, приготовившись к касанию раскаленного уголька — но окурок был затушен о каменный пол.
— Что, думаешь, я буду прикладывать к тебе угольки, или, может, током тебя шарахать, чтобы ты чувствовал себя героем какого-то гребаного блокбастера? Нет, мразь. Это только в кино хорошие парни мужественно выдерживают истязания, не проронив ни звука, а потом освобождаются с несколькими красивыми шрамами и трахают своих баб днями напролет. В подвальчике Хесуса это делается по-другому…
Поднявшись и хрустнув аршинными плечами, громила поднял со стола и продемонстрировал мне ржавый промышленный лобзик для работы по металлу.
— Вот это мой верный дружок, с которым я тебя скоро познакомлю, — садистски подмигнул мне Хесус, с интересом уставившись мне в пах. — Знаешь, когда вы врываетесь в наши дома, со своими гребаными роботами, все в доспехах и увешанные крутыми пушками, то кажется, что под всем этим должны быть большие яйца. Но я вот смотрю на тебя, и твоих cogones вообще не вижу. Это у тебя всегда так, или они от страха так вжались?..
Руки напряглись и натянули цепи непроизвольно. Буду честным: как и каждый человек, я не лишен страха. И, как и каждому мужчине, особенный ужас мне внушает мысль, что какой-то психопат вот-вот оскопит меня ржавым лобзиком.
Прежде я никогда не задумывался о том, что могу оказаться в такой ситуации. О смерти — много раз. О ранениях, или даже об инвалидности, скажем, об оторванной ноге — тоже. Но не об оскоплении лобзиком.
Два года проработав дознавателем под началом Филипса, я занимался и расследованием насильственных преступлений. Иногда я оказался в числе первых, кто осматривал места преступлений, совершенных маньяками, садистами и живодерами. Мне приходилось видеть такие картины, от которых желудок психически крепкого человека норовил мгновенно опорожниться.
И все-таки есть вещи, которые ты просто не примеряешь к себе. Которые могут случиться в чьей-то жизни, но только не в твоей.
— Ха-ха, — прочитав на моем лице фейерверк пронесшихся мыслей, животное изуверски скривило свою морду. — Именно так, парень. И не думай, что ты потеряешь сознание или истечешь кровью. Нет, нет. Вас ведь там пичкают всякой химией, чтобы вы были живучими, правда? Такой кабан, как ты, должен вынести дохера всего. То, что мне надо. А на всякий случай я приготовил специально для тебя отличное говно.
Положив лобзик на место, он продемонстрировал мне какой-то затасканный многоразовый инъектор, в котором плещется неизвестная мутная жидкость.
— У нас здесь под землей почти нихера нет, а наркоты хоть отбавляй. Это разбодяженый какой-то дрянью герыч. Торчки называют его «чернухой». Хорошая доза. Как раз достаточно, чтобы ты не откинулся. Но и не так много, чтобы начал ловить от всего этого кайф.
Деловито постучав по инъектору ногтем, как заправский санитар, Хесус придирчиво осмотрел содержимое, и пояснил:
— «Машинку» я одолжил у наших спидозных нариков. Но, я думаю, вряд ли тебя сейчас заботят венерические болезни, правда?
Отложив шприц, он вновь придвинулся ко мне, и посулил:
— Я даже зажмуриться тебе не дам.
В потных толстых пальцах, похожих на сардельки, появилась спичка.
— Этих малюток я вставлю тебе под каждое веко, чтобы ты не смог закрыть своих паршивых глазенок, и внимательно наблюдал, что я делаю.
Сделав паузу, на протяжении которой его глаза неотрывно следили за выражением моего лица, латиноамериканец чиркнул спичкой о коробок, закуривая следующую папиросу. Вдоволь насладившись торжеством, он выпустил из легких дым, и, не спеша, промолвил:
— Поверь мне, после этого ты сразу перестанешь казаться мужиком. Будешь верещать, пищать, мычать, хныкать. Но это ничего. Здесь никого нет, кроме нас с тобой, а передо мной можно не таиться… Так, на чем я остановился?
Словно коммивояжер, вторгшийся в офис и пытающийся втюхать клеркам кучу ненужного хлама, этот маньяк продолжал по очереди поднимать с полки компоненты своего сатанинского набора, внимательно следя, насколько сильно меня впечатлит каждый из них.
Знаю, по моему лицу в тот момент струился пот, и вряд ли я смотрелся так невозмутимо, как полагается герою криминального триллера. Тем утром я поднялся со своей постели, полный сил и энергии, снедаемый приземленными и прагматичными мыслями, планами, стремлениями. Самой далеко идущей моей мечтой была мечта о повышении до лейтенанта. Мог ли я представить, что вскоре окажусь в душной прокуренной комнатке, прикованный к холодной каменной стене, голый и совершенно беззащитный перед психопатом, собирающимся меня препарировать?
Вообще-то я должен был всегда держать этот риск в уме. Но проще было об этом не думать. Если что-то такое попадалось мне в поле зрения в кино или в жизни, то психика запускала защитную реакцию в виде необоснованного, но монолитно-твердого убеждения «Со мной такого никогда не произойдет».