Страница 5 из 28
Машина довольно быстро теряла скорость. Она двигалась боком и все медленнее и медленнее, но – неуклонно, и, наконец, раздался глухой удар, а за ним – скрежет металла об металл. Передним правым крылом “нива” врезалась в левую, тоже переднюю, дверь “шестерки” и немного развернула её. Двигатель заглох. Павел сделал свой первый выдох и выругался, и в этот момент заметил человека, сидящего на корточках у заднего левого колеса “Жигулей”.
– Эй, я вас не задел? – миролюбиво поинтересовался Павел.
Винт встал, поднял до уровня груди автомат и направил его ствол в голову Родионова.
Черный зрачок дула смотрел не мигая, пристально. И Павел в первый миг даже ощутил некий импульс взаимного притяжения, исходящий от этого предмета, чей контур даже через забрызганное дорожной грязью стекло выглядел удивительно четким, очерченным.
Затем наваждение рассеялось.
– Я случайно. Поверьте. Я вам все возмещу, – сбивчиво стал объяснять Павел, поймав себя на том, что ладони, по-прежнему сжимающие рулевое колесе, вдруг стали мокрыми. – Я… Я… Я!
Винт не выстрелил. Он произнес несколько слов, подкрепив их движением ствола. Павел его не расслышал и продолжал, на всякий случай, сидеть неподвижно. Винт закричал отрывисто и зло, но так же не понятно, и, продолжая держать Родионова под прицелом, отвернулся и посмотрел на дорогу. Он вглядывался в туман, а тот в этот момент, будто нарочно, замуровав на время свои окна-бойницы, расстелился низко и ровно.
Павел не обернулся и не проследил за его взглядом. Не успевая в те мгновения, в течение коих на потертых уличных декорациях разворачивалось действие, на что-либо решиться: выйти из машины или же, напротив, разбрызгивая из-под колес щебенку, рвануть с места, и притвориться, что звук, разрезавший позади него небо, вовсе не автоматная очередь, а птичий гомон, он, затаив дыхание и не шевелясь, будто умер уже, остался сидеть на месте и лишь изредка посматривал в боковое зеркало, пока не заметил в нем, как дергаясь и подпрыгивая, словно испорченная заводная игрушка к нему приближается еще один незнакомец – высокий мужчина в просторном светлом плаще.
“Еще один! Тоже с автоматом? Нет, кажется. Ну, слава Богу!”
Где-то по периферии его зрения мелькнула третья фигура.
“А у этого – есть. Да сколько их?”
Ощущение непрочности связей, удерживающих его в этой жизни, ощущение того, насколько слаба эта связь, того, что потерять жизнь в один миг ничего не стоит, внезапно поразило его. И дрожь, производная именно этой мысли, перетряхнула его тело. Это было нечто иное, чем просто страх – страх перед болью, страх умереть. Это было нечто на порядок выше: восприятие бренности сущего, осмысление несовершенства того мира, что окружал его… словом, всего, что, собственно, и составляло понятие жизнь.
Следует зацепиться за что-то светлое, решил он.
Прикрыв глаза, Павел попробовал вспомнить запах, освежающий аромат озона вперемешку со сладковатым кофейно-шоколадным ароматом – упоительный запах её смуглой нежной кожи. Вслед за запахом он сумел в мысленно воссоздать её облик. Он заглянул в её желто-карие глаза, озаренные светом, провел ладонью по холмам её грудей, похожих на купола, коснулся её дышащего лона. Он отчетливо вспомнил томный вкус её поцелуев. И тот час с радостным злорадством заключил, что все, что происходит с ним сейчас, здесь, на обочине, перестало его волновать. Будь что будет! Жаль только, что именно сегодня! Жизнь непременно когда-нибудь закончится, жизнь – дорога к смерти, но почему именно сегодня? Как глупо! Он представил, как выскакивает из машины и бежит и, сделав лишь несколько шагов, падает, поймав пару пуль меж лопаток. И ему стало не по себе. Глупо, глупо, глупо!
Тем временем, один из них приблизился к машине вплотную, оперся на дверь машины тяжелой рукой и через наполовину опущенное стекло недобро посмотрел на Павла.
Павел промолчал, делая вид, что не замечает этого тупого равнодушного взгляда.
Прошло еще несколько томительных секунд. Все внезапно изменилось! Кто-то сдавлено вскрикнул. Послышался звук падения. Раздался выстрел. Громила, стоявший у машины, отвел взгляд и, едва слышно, охнув, опрокинулся навзничь. На короткий миг, будто и за это кто-то отвечал, ослепляющий луч солнца пронзил облака.
Все происходило, как в кино. Наплыв. Крупный план. Откат. Яркая, словно взрыв, вспышка света, разорвавшая на мгновение пелену густого, как гороховый суп, тумана. Контуры предметов расплываются. Новая сцена. И ощущение нереальности довлеет!
Павел, вытянув в окно шею, осторожно посмотрел направо. Секунду назад там стоял человек с автоматом. Никого! Он посмотрел налево. Потом снова направо. Осмелев, он осторожно приоткрыл дверь и выглянул. Человек лежал на земле, раскинув в сторону руки, выставив в небо подбородок, и не двигался. Черная кожаная куртка пробита в проекции сердца. Края дыры – чуть запачканы кровью. Павел удивился тому, что сумел рассмотреть эту в общем-то не бросающуюся в глаза деталь, и тут же захлопнул дверь – не время думать о тех, кому его помощь уже не нужна. Пора подумать о себе.
Что делать? Но отвечать на этот вопрос никто не собирался.
В этот момент снова распахнулась дверь – та, что со стороны пассажира, и в машину ввалился незнакомец, и заорал ему в ухо:
– Двигай, сука, уезжай, мать твою!
Не отдавая себе отчета в том, что он делает… и что следует делать, рука сама повернула ключ зажигания.
– Быстрее! Время!
“Время! – усмехнулся Павел про себя. – Оно, будто пудинг: упругое, плотное, нерастяжимое, подрагивающее, густое, с кислым медным привкусом. Режь его ножом!”
– Я – псих? Значит, ты, сука, считаешь, что я псих? Я? – повторял Фришбах.
Пренебрегая стальным острием, что плясало в сантиметре от его кадыка и изредка, но больно кололо и царапало чувствительную кожу, Павел сжал левую кисть в кулак и ударил.
– Получи! – выдохнул он.
– Ой! – по-женски взвизгнул Фришбах.
Удар получился не удобным. Павел бил через себя, через свою грудь, неуклюже разворачивая левое плечо, выводя его вперед и стараясь в то же время не напороться на сталь, задевая самого себя по подбородку и по тому же правому плечу, которым он давил на врага. Но ударил он точно! И в первый раз, когда попал в нос – немного снизу вверх, так, как будто вздернул того за ноздри, и во второй, и в третий, и хотя удары не оглушили Фришбаха своею тяжестью, не послали его в нокдаун, но, по крайней мере, ослепили вспышками острой боли. В какой-то момент Павел почувствовал, напряжение в руке, державший нож, исчезло. Тогда, не давая опомниться ни своему противнику, ни себе, он нанес еще один удар – такой же короткий, без размаха и амплитуды, как и первый, и второй, и третий, но более резкий и прицельный. По горлу. Сбить дыхания, спровоцировать тот не поддающийся контролю спазм бронхов, когда боль парализует, а неуправляемый, неудержимый кашель начинает трясти тело, в миг обессиливая его. Такой удар, Павел знал, если он удастся, решит исход поединка. Своей цели он достиг! Лезвие ножа, описав в воздухе плавную дугу, перестало угрожать.
Павел по-прежнему держал руль одной рукой и, одновременно опираясь на него, выворачивал его вправо, а левой – бил, быстро, хаотично, слабо, куда попало, бил, бил, не обращая более внимания на то, что происходит на дороге. Беспорядочно. В лицо, в грудь, в живот. Через искаженные в уродливой улыбке губы лились потоки вспененной слюны. Сдавленные звуки, то ли стоны, то ли глухая непонятная ругань, клокотали в горле и груди его врага. Волны удушливых зловонных испарений заполнили тесный салон машины. Чужое тело под его ударами, казалось, меняло форму. Оно то сокращалось, то вновь увеличивало свой объем, приобретая очертания хаоса! Кто он, этот незнакомец? Пришелец, мутант, зомби, восставший из мертвых силой заклинаний жреца таинственного культа Вуду? Павел бил и бил, понимая, что враг его – не сломлен, а лишь ошеломлен, пока минуты через три не почувствовал, что уже устал. Тогда он откинулся назад, уперся обеими руками в руль и резко надавил на тормоз. Фришбах по инерции продолжал двигаться вперед всем корпусом и в некий момент, уже упущенный, уже ускользнувший, самой далекой частью своего сознания понял, сейчас он врежется в ветровое стекло, неминуемо, разобьет лицо, размозжит череп, и он уже ничего не может поправить – он проиграл, еще секунда, или полсекунды – и брызнет фейерверк из осколков-метеоритов, поблескивающих алым в пустом бесконечном пространстве умершей в миг Вселенной.