Страница 2 из 5
Он сел в машину и тихонько выехал из ворот дома. Не зажигая фар, словно украдкой он плыл сквозь темноту, но как только дом скрылся за поворотом, резко нажал на газ. Машина нырнула вперед.
Сегодня он ехал ненадолго – только сдать пленку… Этот единственный экземпляр, который хранится у него, даст жизнь тысячам книг. Они разойдутся по свету, осядут в жадных умах, ищущих тайного знания. Возможно, правильнее было бы оставить книгу в покое, чтобы мир навсегда утратил то, что считается утраченным. Такая борьба со временем – к чему она приведет? Скорее всего, ни к чему хорошему. Но когда мы утратим все, что когда-то имели, будет ли что-нибудь дальше?
Ритурнель
– Это кому-то нужно, Роланд?
– Посмотри, сколько людей собралось!
– Хлеба и зрелищ – это понятно, но то, что я читаю в этой программке… «Ритурнель» – красивое слово, что оно означает? Знает кто-нибудь кроме тебя? Миракль, моралите – зачем это? Реконструкция в большинстве случаев подделка! Даже те, кто сами ей занимаются, по-моему, не вполне понимают суть того, что реконструируют, и неудивительно – прошло несколько веков. Вот, музыка трубадуров, которую ты слушал, – это нудное завывание трудно вынести!
– Мы же не можем жить только настоящим! – Роланда забавляло, когда младший брат пускался в подобные рассуждения, он барахтался в них смешно, как щенок, и его можно было иногда подтапливать.
– Мы можем жить настоящим и будущим!
– К сожалению, Артур, сейчас уже не можем, – он положил руку брату на плечо и заговорил медленно, таинственно, почти в самое ухо, словно читал стихи. – Огромная пропасть минувшего распахнулась перед нами, – Роланд обожал придумывать на ходу глобальные обобщения, к которым сам не относился серьезно, но которые, он знал, в первый момент ошеломляли собеседника, – мы разрыли ее до умопомрачительно глубоких слоев, и человечество пока не понимает, что с ней делать. Поэтому и возникают различные варианты – один из них реконструкция, которая, кстати, коренным образом отличается от традиции, от живой традиции. Мы в мучительном поиске смысла всего отрытого нами.
– Чем так мучится, не лучше ли заняться более полезным – принять существующее положение вещей за отправную точку и постараться его улучшить?
– Так обычно считают культурные герои, преобразователи мира и благоустроители жизни. Родился бы ты в эпоху богов или героев – непременно совершил бы какой-нибудь подвиг: добыл бы для людей огонь, воду…
– …и медные трубы…
– …или приколотил бы гвоздями небо к чему-нибудь.
– Хватить уже, ответь серьезно!
– Мы стали слишком хорошо жить, малыш, теперь нам приходится кормить не только свое тело, но и свой мозг. Раньше не многие испытывали в этом потребность, и еще меньшее количество людей могло это безнаказанно себе позволить. А пища для ума… ее легче добыть в прошлом, оно всегда под рукой, хоть какой-то кусок.
– Поэтому мы имеем культуру снобов и задротов, Роланд.
Неодобрительные взгляды чиркнули по Артуру.
– Вопрос: кто – кого, – с вкрадчивой улыбкой сказал Роланд. – Тебе не нравится? Ты что такой напружиненный?
– Не люблю, когда много народу… – Артур посмотрел на брата, из которого мелкими крупинками высыпался смех. – Что?!
– Расслабься! – подмигнул Роланд.
– Сейчас я тебе врежу! – мирно сказал Артур, обозначая границы юмора.
За те три месяца, что прошли со смерти их отца, эту фразу Роланд слышал от брата часто. Правда, Артур почти никогда не выполнял своего обещания.
Братья Цоллерны жили теперь вместе – в доме своих предков, в городе, где у их отца, Бернара фон Цоллерна, была строительная компания. Артуру пришлось уехать с моря – найти управляющего на верфи было проще, а компанией Бернар руководил сам, и после его смерти она перешла к Артуру – Роланд не желал приближаться к этим делам. При жизни отца он предпочитал долго на одном месте не сидеть и разъезжал по городам, покупая картины и антиквариат. Бернар видел, что у старшего сына хорошо получается перемещать предметы искусства из одних рук в другие с выгодой для себя, поэтому предоставил ему свободу действий. В городе у Роланда раньше был лишь склад с картинами и разными старинными изысками, а теперь он открыл тут галерею, выставлял и продавал живопись – это он любил больше всего, – но и про мелкий антикварный народец тоже не забывал.
В большой старый дом они раньше приезжали погостить, навестить родителей, а сейчас поселились в нем и скоро поняли, что соскучились друг по другу, и оба хотят сохранить дом, хотя расходов на него гораздо больше, чем на отдельные квартиры. Смерть Бернара снова срастила их, наполнила новой силой их дружбу, очень крепкую когда-то, несмотря на разницу в семь лет, которая теперь была мало заметна, и которую подчеркивал только Роланд, а Артур добродушно принимал. Когда он стал каждый день общаться со старшим братом, у него заскрипели мозги, поскольку разговоры, которые велись меж ними, вынуждали его думать о вещах, прежде его совершенно не интересовавших. Он регулярно выслушивал лекции Роланда по разным вопросам культуры – редко какая домашняя трапеза без них обходилась. Артур, с детства немногословный, был добросовестным слушателем. Правда, в голове у младшего Цоллерна от всего, что пытался впихнуть в его сознание старший брат, разбухала страшная каша, он честно пытался в ней разобраться, но часто попадал впросак. Ему было от этого очень весело, и он сам иногда начинал какую-нибудь словесную партию с Роландом, чтобы проверить, сколько он в ней протянет.
Толпа собралась большая, и братья оказались почти в самой ее середине. Порой людская масса, будто единое существо мощно вздыхала, и тогда отдельным ее частям приходилось туго. Артура при очередном таком вздохе несколько продвинули вперед, но левую руку он не успел высвободить и ее зажало между чьими-то телами, да вдобавок какой-то молодец втерся рядом с ним, еще больше сдавливая его кисть. Беспокойный юноша совершал странные движения.
– Молодой человек, вам тут удобно стоять? – поинтересовался Цоллерн-младший.
– Да-да, – пробормотал тот, не поворачиваясь к Артуру, – не беспокойтесь, пожалуйста, мне очень удобно.
– А мне – нет, извините! – Артур наконец смог немного развернуться и высвободить руку.
Неожиданно он рявкнул настолько громко, что стоящие рядом вздрогнули.
– Так!
Артур начал озираться в поисках недавнего соседа.
– Он стащил мой перстень! – шепнул он брату.
Оглядывая толпу, Цоллерн-младший пытался понять, куда идти. Дальше от сцены было свободней, Артур протиснулся туда, он увидел у фонтана кого-то похожего на воришку, подошел, стараясь не спугнуть. Это действительно был он – стоял и рассматривал добычу.
– Какой красивый перстень! – тихонько сказал Артур, остановясь за его спиной.
– Это фамильная драгоценность, старинная печатка с головой медведя, она передается по наследству от отца к сыну, от сына к внуку, от внука… – тут он умолк, поняв, кто рядом с ним стоит.
– Да, – Артур положил руку ему на плечо, и тяжесть этой руки не предвещала ничего хорошего. – Все верно. Я только немного дополню: это моя фамильная драгоценность. Так что снимай. Он тебе великоват. – Артур забрал перстень и надел на руку. – И больше мне не попадайся!
Отойдя на несколько шагов незадачливый преступник обернулся.
– Еще увидимся! – бросил он.
– Даже так? – Артур с интересом смотрел ему вслед.
Возвращаться в толпу ему не хотелось, но он знал, что Роланд ждал этого представления, поэтому начал пробираться обратно, бормоча по сторонам «Извините, пожалуйста, у меня там брат остался».
Вокруг Артура задвигались, послышался голос флейты, затем жуткие подвывания струнных и лязг кастрюльных крышек. Флейтист словно разгонял людей своей дудкой, а вслед за ним шли остальные музыканты и актеры. Артур пошел за последним по образовавшемуся проходу, разглядывая артистов, и слушая их гимн.
Не стыдись толпе певец протягивать руки -