Страница 19 из 27
В конце концов, Ширхана приютила Света Бондарчук, с которым они нашли общий язык. Ширхан ей был предан как собака и даже сопровождал ее, охраняя, по двору.
По объему выполняемой работы к Гале претензий у меня не было – она делала больше, чем другие женщины лаборатории, и в отпуска по уходу за ребенком не уходила. Более того, мой конфликт с лабораторией произошел из – за высокой оценке ее работы.
Лёпа Половинко в дела лаборатории в это время вникал мало. Его очередным увлечением, обусловленным трудностями своевременного изготовления приборов «Шексны», была американская система планирования «ПЕРТ», о чем расскажу позже.
Кроме того, он был демократом и доверил выбирать лучших за квартал комсоргу и профоргу лаборатории. Они выдвинули в качестве передовиков по работе за квартал и кандидатов на Доску почета отдела Катю Пасечную и Эдика Роговского. Со мной, как с руководителем самой большой группы, успешно закончившей высоко оцененную приемной комиссией работу – НИР «Ромашка», никто не советовался. Эти предложения были вынесены на собрание лаборатории. Я возмутился, попросил слова и сказал, что выбранные кандидаты весьма достойны, более того, их можно выбирать в передовики в каждом квартале. Но в этом квартале считаю необходимым отметить Юру Шукевича и Галю Симонову, как внесших значительный вклад в принятую работу и в успехи лаборатории. Это заявление встречено было без энтузиазма.
Дело в том, что Лёпа не чувствовал атмосферу и для работы комиссии приказал освободить комнату, в которой сидела Катя Пасечная и ее группа. Комната была самая маленькая, и все выглядело логично, но Катя и ее девочки посчитали себя обиженными. Понятно, что когда руководителем НИР бывал Алещенко, недовольных не наблюдалось.
Еще один эпизод произошел, когда комиссия обсуждала заключительный протокол, а в это время в соседней проходной комнате, отделенной тонкой перегородкой и фанерной дверью, Жора (Григорий Кириллович) Борисов проводил политинформацию. Он особо не утруждался и нашел какую – то заметку, нашпигованную анекдотами. Политинформации проводили обычно в четверг, после обеда. Итак, в рабочее время, за стенкой раздается взрыв смеха. Комиссия несколько удивляется, слышит мое разъяснение и продолжает работу. Через две минуты раздается еще один взрыв смеха. Я выскакиваю в соседнюю комнату, останавливаю политинформацию и прошу перестать так бурно реагировать, а Борисова отрегулировать подачу юмора (пошлого, как я потом убедился) — идет заключительное заседание комиссии. Странно, но в этот раз этот юмор почему – то с энтузиазмом принимали. Жора успокаивающе закивал, остальные неодобрительно молчали. Не помогло. Еще через пять минут – опять взрыв смеха. Я собираюсь идти к Алещенко, но меня кто – то удерживает из членов комиссии. В общем, другой бы догадался, что ему устроили обструкцию, но я помнил поучительные советы нашего учителя физики Дубовика: лучше не принимать, как аристократ, «прозрачных» намеков на свой счет, чем относить, как мещанин, всякое лыко к себе в строку.
В общем, работа получила высокую оценку комиссии (в ней, кроме военных был будущий главный инженер ЦНИИ «Морфизприбор» Рыжиков и будущий глава цифрового отделения этого же головного института Лисс). Более того, получила она и «высокую» американскую оценку, но об этом позже.
Эти оценки не повлияли на наши премии. Премии обычно закладывались в стоимость работы и зависели от этой стоимости.
Работа заслуживала премии, но тут вступило в силу одно из ограничений. Директор и главный инженер не имели права получать в качестве премиальных по темам больше шести окладов за год. Одновременно с нашей защищалась работа в 12 отделе под руководством Недельского. Она была провальной и ее военные не хотели принимать. Их еле уломали.
Но тема Недельского премию получила. А он, как научный руководитель, вместе с выговором и уменьшением квартальной премии получил и полную премию. Дело в том, что их тема стоила больше, значит и премия была больше. Если бы дали «Ромашке», то директор недополучил бы какую – то сумму (м. б. 50 руб). А так лимит был закрыт полностью и премия «Ромашке» уже ничего бы им не принесла. Зачем же ее давать? А полная премия Недельскому была дадена, так как по положению премия директору составляла определенный процент (не помню, 50 % или 75 % от премии научному руководителю или главному конструктору).
Все это я узнал позже, когда пришлось сдавать следующую, уже большую и дорогую тему «Ритм». Чуть раньше я ознакомился с очень секретным приказом Министра Судпрома, о том, что научый руководитель НИР или главный конструктор ОКР, имеет право считать себя автором всех трудов, написанных в отчетах по этой теме, подписанных им. Об этом мне говорил Алещенко давно, когда меня назначали научным руководителем НИР «Рыбак-УН» и «Ромашка». Мол, я не потрачу понапрасну времени – оно окупится[23]. Я его тогда не понял, а когда прочел приказ министра, то и не принял – как это выдавать чужие работы за свои? Оказывается, это разрешалось и поощрялось. Красноречиво рассказал об этом И. А. Ушаков (см. выше), когда подписанные главным конструктором отчеты зачлись как научные труды при выборе в Академию Наук. Но работала эта фишка не для всех.
Расскажу еще про эпизод с Катей Пасечной, который охладил наши отношения. У нас в группе и в комнате внизу работал «чайный домик». На самом деле он был кофейным – мы пили кофе вместо зарядки. «Содержателем» домика был я – кофеварка, чашки, кофе и кофемолка были даже не из дома, а из командировочного набора, который я возил с собой. За чашку кофе мы скидывались по 5 копеек, чтобы восполнить запасы кофе. Иногда добавлялась выпечка или пирожные. Гостей угощали бесплатно.
Кофе мы пили в 11 часов, а в обед Катя и девочки из ее группы нередко просили кофемолку для помола не только кофе, но и каких – то специй. Как – то я сказал, что кофе вообще – то чувствителен к посторонним запахам, но от меня отмахнулись – у нас обоняние лучше, и мы ничего не чувствуем. Однажды смололи какой – то очень злой не то черный, не то красный перец. Если бы пахла только кофемолка, можно было бы пережить, но вкус кофе существенно изменился. Наши потуги вымыть кофемолку и отбить привкус ни к чему не привели. В очередной раз я отдал девочкам кофемолку и попросил их привкус устранить. У них не вышло, они сказали, что это со временем пройдет. Тогда я сказал – если не выйдет за неделю – забирайте эту кофемолку и принесите другую, без привкуса. Катя другую не нашла и купила новую кофемолку, почему – то красную – она стоила рублей десять. После этого Катя очень на меня обиделась. И все ее девочки тоже. Отношения продолжались, но привкус, как в кофе, оставался. Кто – то потом мне сказал, что Катя очень бережливая в смысле расходования денег. А тут, видимо, принцип был нарушен.
Несколько слов о Л. Н. Половинко. Лёпа был хорошим специалистом, хорошим человеком, хорошим товарищем и неплохим начальником. (Неплохой начальник – тот, кто не мешает работать).
Опишу один из эпизодов с ним, случившимся на моих глазах. Мы на работе нередко задерживались. После нее хотелось немного пройтись – хотя бы до проспекта Победы. Так мы нередко ходили с Барахом, иногда с Лёпой, когда он был без мотоцикла. Во время какого – то ремонта моста через железнодорожные пути на Воздухофлотском проспекте он был перекрыт. Приходилось перелезать внизу через какую – то слепленную из шлакоблоков ограду. Лёпа был перворазрядником по прыжкам в длину, и перелезть через стенку для него не было проблемой. Но тут, подойдя к ограде, он обнаружил, что у него в руках два портфеля, и попросил их подержать, пока он перелезет. Держа портфели, я заметил на них сургучные печати: «Лёпа, ты что, не сдал портфели в первый отдел?». Лёпа одним махом перелетел назад через стенку, схватил портфели и стартанул обратно, в надежде, что кто – то в первом отделе еще задержался, или, по крайней мере, его ищут. Я еще успел крикнуть, нужно ли мне с ним бежать, но он на бегу сказал: «нет, нет, не надо». В общем – то, это мелочь, у всех что – то бывало, но не так.
23
По моим оценкам, я имел почти готовую диссертацию на три года раньше, что было подтверждено и комиссией, проверявшей состояние работ заочных аспирантов.