Воровская корона

И по-свойски притянул Елизавету за талию к себе. Женщина не противилась. Легкой былинкой прижалась к питерскому.

– Но-но! А ты нахал, – шутя погрозила пальчиком Елизавета Михайловна, но грубоватая ласка гостя ей была приятна. Это было видно по ее возбужденным глазам. – Только я не такая, меня завоевать надо.

– Значит, мне придется ночевать в другом месте. Времени у меня нет, чтобы песцовые шубы к твоим ногам кидать, – убрал руку питерский.

– Так где же ты остановился? Может, тебя проводить? – прищурился Костя Фомич.

Макар хмыкнул:

– А ты молодец, самогона едва ли не ведро выдул, а глаз вон какой трезвый. Так и надо жить! Я сам никому не доверяю, так же, как и ты. Потому что вокруг не жизнь, а паскудство одно. Куда ни глянь... Сегодня он тебе брат, а завтра за гривенник готов продать. Так что куда я пойду, не твое дело, и охраны мне твоей не надо. Сам как-нибудь справлюсь, – постучал Хрящ себя по оттопыренному карману, в котором лежал наган. – Самый мой верный друг со мной, но за заботу благодарствую.

– Хата хоть проверена?

Хрящ усмехнулся:

– Ты думаешь, что только Кирьян такой осторожный. Я тоже на паленую хазу не заявлюсь. Человек этот мой и меня не сдаст. В прошлом месяце у него пятеро наших питерских жиганов кантовались.

– А сам ты останавливался у него на хате? – неожиданно спросил Фомич, продолжая буравить Макара взглядом.

– Было дело.

– Значит, ты в Москве уже бывал?

– Приходилось, – посуровел Макар. Вопросы становились ему в тягость.

– А с кем ты из наших дело имел? – продолжал наседать Фомич.

– Послушай, Костик, ты что, меня еще не проверил, что ли? Подловить на чем-то хочешь? – доброжелательно спросил Хрящ, стараясь не повышать голоса.

– Нет, отчего же, – широко улыбнулся Фомич, – просто интересуюсь.

– Меня начинают раздражать твои вопросы. С кем я был, это мое дело, и своих людей я не сдаю. У меня такое впечатление, что прежде чем стать жиганом, ты в уголовке ошивался... – Макар достал зажигалку из желтого металла. Фомич заволновался. Так могло выглядеть только золото. А в крышку с вензелями и фамильным гербом был встроен бриллиант величиной с крупную горошину. Питерский продолжал что-то говорить, помахивая при этом зажигалкой. Но Фомич его уже почти не слушал, его взгляд был сосредоточен на бриллианте, полыхавшем разноцветными огнями. – ...А эта хата не паленая, я за нее головой ручаюсь. Ты вот мне, например, даже бабу не предложил. А это негостеприимно, – с укором покачал головой Хрящ. – А на нашей хате, кроме выпивки и отменной закуси, меня еще и подружки дожидаются. А спать без бабы, знаешь ли... – Макар отрицательно покачал головой, – я как-то не привык. Ты меня здесь все про жиганов московских выспрашивал, так это тоже мои люди!.. Я вот у тебя здесь на Хитровке сижу, а они меня на хазе дожидаются. И если что со мной случится, так они сразу питерским дадут знать, – пыхтел дымом Хрящ.

– Ну что ты так раскипятился, – примирительно произнес Фомич. – Я так просто спросил... побеспокоился, все-таки ты мой гость. А вот откуда у тебя такая редкая вещица? Может, продашь? – с надеждой спросил Фомич.

– А-а, это, – размякая, протянул Хрящ, – князя Юсупова. Он любил такими безделушками баловаться. По моему заказу, еще до переворота, один марвихер у него выудил. Так что она мне не за бесплатно досталась. Во всей России три таких зажигалки наберется. Одна у великого князя Андрея Владимировича, но это уже в Париже, – махнул он рукой. – Другая в Оружейной палате хранится, и третья у меня.

– Продай мне ее, – загорелись глаза Фомича.

Макар усмехнулся:

– Она мне и самому нужна, – вертел в руках дорогую вещицу питерский, как если бы она впервые попала к нему.

– Сколько ты за нее хочешь? – не отступал Костя Фомич. – Тридцать тысяч? Сорок?

– Это ты о рублях, что ли, говоришь? – презрительно фыркнул жиган. – Если все-таки я и продам ее, то за золото, за червонцы.

– Уж не думаешь ли ты за границу слинять?

– А тебе-то что за дело? – насупился Хрящ. – А царские червонцы еще долго в ходу будут.

– Продай мне, – подала голос мадам Трегубова. – Хорошую цену дам.

– Ну что за баба такая!.. – вспыхнул Фомич. – Как увидит красивую вещь, так глаза из орбит выскакивают. Ты что, среди торбовщиков с ней щеголять собираешься? А потом, ты ведь и не куришь! Тьфу ты! Ну что за баба такая занозистая, лишь бы наперекор все сделать.

Макар Хрящ великодушно улыбался:

– Мне без разницы, кому продавать. Вы тут разберитесь между собой. Главное, чтобы цена была подходящая. – Он спрятал зажигалку в карман, пыхнув дымком под потолок. И направился к выходу.

– Постой, – попридержал гостя Фомич, – я сейчас за порог гляну, может, кто чужой пасется.

Фомич вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Ветер прошелся по улице, обдав лицо сыростью. От угла дома отделилась фигура и стремглав кинулась навстречу.

– Вот что, чумазый, – негромко проговорил Константин. – Сейчас отсюда выйдут двое, проследишь со своими пацанами, куда они направятся. На вот, возьми рублик за расторопность, – сунул он в маленькую ладошку монету. – Как узнаешь, тут же ко мне.

– Понял, Фомич, – с готовностью произнес малец и тут же юркнул за угол дома.

Костя Фомич открыл дверь.

– Все в порядке, Хрящ, можно выходить. У нас тут своя охрана, если бы легавые заявились, так мы бы уже об этом знали, – не без гордости сказал он. – Разведка у нас работает.

– Хорошо вам здесь живется, – не спеша вышел на вольный воздух Макар Хрящ.

– Не тужим, как видишь.

Из-под пелены темно-серых облаков тускло пробился месяц, осветив серебряным светом стоящие на пороге дома фигуры.

– Нам бы организовать такое дело на Лиговке, – мечтательно протянул Макар Хрящ.

– Не выйдет, – отрицательно покачал головой Фомич, – уж слишком чекисты стали напористыми. А потом, здесь у нас свои традиции сложились. Я ведь с малолетства на Хитровке околачиваюсь, и таких, как я, у нас более половины.

– Возможно... Ну и накормила меня Лизонька, мясо в зубах позастревало, – пожаловался питерский. Он ловко извлек из коробка спичку и, достав из кармана нож, уверенными движениями заточил кончик спички.

Фомич невольно обратил внимание на красивый предмет. Даже в полутьме было видно, что работа необыкновенно тонкая – рукоять из кости желтоватого цвета инкрустирована золотом, а лезвие узорчатое, из дамасской стали. Таким ковырнешь разок, и до самой смерти рана не заживет.

– А ты, я вижу, любишь красивые вещи, – показал взглядом на нож Фомич.

– А кто их не любит, – усмехнулся Макар, поигрывая ножичком. – Это как баба, не могу пройти мимо красивой, обязательно хочется получить ее в собственность. Ничего не могу с собою поделать. Любую цену за хорошую вещь отдам.

– Дай глянуть, – протянул руку Фомич.

– Бери, – сложил нож Макар и протянул его Константину.

– Знатное перышко, – оценил тот. – Такое в руке держать одна радость. И золота здесь немало. Вон какой тяжелый.

Питерский жиган любил красивые вещи, а это уже характер. Не каждому они в руки даются, лишь избранным. А если попадаются к людям случайным, то, как правило, надолго у них не удерживаются, ускользают меж пальцев, как речной песок. Красивая вещь любит людей волевых, требуется немало достоинств, чтобы удержать ее при себе.

Верно сказал питерский: золото сравнимо разве что с бабами – к одному оно прилипает, а других не замечает совсем.

– Я не взвешивал, но золота немало.

– И сколько ты за него отдал? – возвращая нож, спросил Фомич, подумав о том, что он и нож бы приобрел в собственность.

– Здесь другая история, – небрежно сунул нож в жилетку Хрящ. Будто и не золото вовсе, а кусок обыкновенного железа. – Мне его подарил Степа Рыжий.

– Дорогой подарок.

– Я тоже оценил, – согласился Макар Хрящ.

– Ты вот что, – отбросил последние сомнения Фомич, – давай завтра часиков в девять подваливай на Хитровку.

– А Кирьян-то будет? – засомневался Хрящ.