Страница 21 из 26
А еще, в той игре, в которую играл Алекс двадцать три года назад и от которой он сам едва не перешел в виртуальное состояние, был счетчик игрового времени. И вот когда наш герой увидел, что из пяти лет своей жизни просидел в игре самые реальные три года, тогда он запретил себе даже намеки на все, что связано с игрой. В любом ее проявлении и качестве.
Алекс вышел из-за угла и увидел сына, который играл с друзьями на детской площадке. Грусть прощания лишила Алекса сил, ноги перестали слушаться. Незамеченный Ильей отец обмяк на скамейке у подъезда. Он смотрел, жадно впитывая каждое движение этого десятилетнего парня, горько сожалея, что не может дать ему достойного будущего.
Дети на площадке играли в “Земля горит”. В детстве Алекса это называлось “Птички на дереве”, и он до самоупоения любил играть в эту игру. Самозабвенно и самоотверженно. Несмотря на свои крупные не по годам габариты. Он только потом понял, годам этак к шестнадцати, что в игру его брали для всеобщего веселья. Пока водящий считал до десяти, дети разбегались по двору и хватались руками за все, что позволяет оторвать ноги от земли. Водящий подходил к выбранной жертве и начинал тридцатисекундный отсчет. Жертва в свою очередь вынуждена была перебежать на новое место. Если же водящий догонял тебя и осаливал, пока ты меняешь спасительное дерево, то водой становился ты.
Так вот и Саша-Пухляк тоже убегал и цеплялся за дерево. И висел, с трудом подтянув ноги. И тогда жертвой становился он. И только он! И никто кроме него!!!
Водящий подходил именно к нему и начинал обратный отсчет. 30… 29… 28…
Саша покрывался потом, стискивал зубы, стонал, но висел из последних сил. На счете “3” водящий якобы отвлекался, и тогда счастливый маленький Алекс спрыгивал с одного дерева и бежал к следующему, нелепо на бегу подтягивая сползшие от висения штанишки. Водящий “спохватившись” мчался за мальчишкой, но в последний момент “не успевал”, и Сашка опять хватался за ветку. И опять висел. А водящий опять считал. 30… 29… 28… 15… 5… 3… И все повторялось… И так много раз. Для других детей игра заканчивалась, и начиналось представление под названием “Сашка на дереве”! Всех это очень забавляло. Алекс висел, цепляясь посиневшими пухленькими пальцами, стертыми до крови, а детвора стояла кругом и дружно считала. 30… 29… 20… 10…
– Пока я в изнеможении не плюхался, как мешок с дерьмом, на пыльный асфальт и вместе со всеми начинал смеяться… заливаясь слезами, – самому себе сказал Алекс, чтобы отрезвиться причиненной болью, – бесполезный мешок с навозом воспоминаний и перегноем переживаний. Свалка никчемных способностей и нереализованных возможностей.
Илья увидел отца и махнул ему. Алекс попытался улыбнуться, но только уголки губ слабо дернулись вверх и тут же сползли. Лицевые мышцы, отвечающие за улыбку, давно уже атрофировались. Отец вяло кивнул. В этот момент Илью осалили. Он оглянулся на Алекса, показал два больших пальца – “Я в порядке!”– и, закричав “Земля горит!”, кинулся догонять осалившего.
– Да! Подо мной сейчас земля тоже полыхает! – проговорил наш герой и встал.
– Прости меня, сын! – шептал Алекс. – Прости! Но я так дальше не могу… Я люблю вас и не могу больше мучить своим присутствием. Словно живой труп. И с каждым днем становится все хуже. Тело есть, а человека нет. Пугало! Вот кто я! Я уже чувствую, как от меня начинает вонять тленом! Не хочу, чтобы вы пропахли этим запахом.
Алекс двинулся к подъезду.
– Эх! – выдохнула паста ледяной мятой. – Прямо жертва жертвенная! И ради чего? А про них он подумал?
– Ну, знаешь ли! Неизвестно, что лучше… он же из любви к ним! – ощетинилась щетка.
– Из любви… – передразнила зубная паста, – это эгоистично!
Зубная щетка, чуть ли не выпрыгнула из блистера.
– А любовь вообще эгоистична!
Алекс вошел в лифт.
– Я конченный эгоист… – увидев себя в зеркале, констатировал Алекс и нажал кнопку одиннадцатого этажа.
– И кстати о игрушках! Вот что я еще вспомнил, – думал наш герой, глядя в свои потухшие глаза. – Моя машина… надо оформить генеральную доверенность на жену. Чтобы она могла ею распоряжаться.
Алекс вышел на этаже и выглянул в окно на площадке. Внизу мальчишки улюлюкающей гурьбой бегали за Ильей, не давая ему запрыгнуть на дерево. Алекс утвердительно закивал своему решению и пошел собирать чемодан. В его пакете лежали недостающие составляющие багажа.
Confutatis maledictis. Ниспровергнув злословящих (Посрамив нечестивых)
Ниспровергнув злословящих, Приговоренных гореть в огне, призови меня с благословенными.
Молю, коленопреклоненный, с сердцем, разбивающимся в прах, дай мне спасение после моей кончины.
Алекс спрятал купленные принадлежности и отправился на кухню строгать салат с индейкой к ужину. Вскоре домой пришли жена с сыном.
– Посмотри на этого чумазика! – крикнула супруга с порога.
Алекс выглянул в коридор. Там стоял Илюшка с перевязанными влажными салфетками коленями и улыбался во все свои пока еще двадцать четыре зуба.
– Да ладно! Кровь же уже не течет!
– Сильно текла? – спросил Алекс, опять почувствовав вкус соленого металла во рту.
– Я вовремя приехала! – Юлия, супруга Алекса, надела тапочки. – Выхожу из машины, слышу знакомый плачь. Сидит на бордюре у детской площадке. Рыдает.
– Я не рыдал… – запротестовал Илюха.
– А чего ты делал? – поинтересовался Алекс.
– Хныкал…
– Ну, хорошо! – погладила Юля сына по голове. – Сидит и хнычет, и коленки держит. А из-под ладоней кровь течет.
– Я листики приложил! С дерева! – уточнил Илья.
– С дерева? – Алекс сглотнул солено-металлическую слюну.
– Да, облизал и приложил! – гордо заявил сын.
Юлия уже мыла руки в ванной.
– Ну, в общем я оказала нашему мальчику первую помощь… и мы дома! Живые и здоровые. Твоя очередь руки мыть!
Супруга прошествовала в комнату переодеваться в домашнюю одежду. Илья поплелся к умывальнику и закрыл за собой дверь.
– А как это случилось? – Алекс подошел ближе.
– Да… мальчишки там… – неопределенно буркнул Илья, утопив конец фразы в шуме воды.
– Понятно… Давайте ужинать! – Алекс вернулся на кухню и начал раскладывать гречневую кашу по тарелкам.
А дальше по привычному распорядку.
Каждодневный семейный ужин.
Ежевечерняя война с сыном за чистоту зубов.
Традиционное чтение перед сном.
Привычное хихиканье в детской с выключенным светом.
Общий отход ко сну.
И никто так и не позвонил…
На следующее утро Алекс проснулся по установленному порядку, когда уже все ушли. Рыжик мирно сопел на подушке супруги. Почувствовав флюиды гнева, вскипевшие в хозяине, кот, не открывая глаз, метнулся прочь, отчаянно работая лапами.
– Вот глупое и наглое животное! Знаешь же, что нельзя… Так зачем же делаешь? – Алекс разговаривал с тапочками, нащупав их у кровати. – Прям как человек!
Тапочки молчали в ответ, как, собственно, и положено окружающим нас предметам, и покорно зашаркали в уборную.
Так же покорно, после утреннего моциона, вещи укладывались в чемодан уверенными движениями крепких рук Алекса. Он точно знал, где и что должно лежать. И совершал все действия смело и мужественно. Потому что за завтраком составил список. А что там на уме у этих вещей, никому не известно. Мы можем только предполагать, если допустим наличие у предметов способности размышлять. Да, собственно, какая разница, чего они там себе думают. И кого это вообще волнует? Свитер сюда, носки туда! И никаких возражений.
Но как раз тот самый свитер и заметил:
– А руки-то у него дрожат…
– Конечно, дрожат… Такое дело… – отвечала рубашка.
– Дело? Какое дело? – это были носки, которые Алекс купил совсем недавно и еще даже не оторвал этикетку.
– Вот только с носками я еще не разговаривала, – возмутилась ветровка, – такое дело! Лежите себе и помалкивайте!
– У тетради спросите… Она знает! – откликнулись брюки.