Страница 13 из 75
— Так что, ты с этим Тумаком дрался? — мои глаза поползли на лоб. — А разнять вас не пытались?
— Все смотрели с интересом и ждали, чем кончится, — папа хмыкнул. — Говорю же, в те времена гуманизм был не в чести. В общем, досталось мне изрядно, но я бился до конца и с большой натугой одолел верзилу — главным образом из-за того, что тот не ждал от меня серьезного отпора.
— Вау! — я с каким-то новым восхищением оглядел некрепкого на вид отца. — А дальше что было? И, главное, при чем здесь мой учитель физкультуры?
— Вначале отвечу, что было дальше. Командир поисковой группы принял сторону Тумака. Направил свой автомат на меня и сказал: «Если ты не за нас, значит против. Нравится этот цыганский оборванец — вот и бери его, и вали прочь!» Несколько человек из группы заступились за меня, назрела вооруженная стычка. Но я успокоил всех и сказал, что уйду добровольно. Не хотел, чтобы из-за меня там все друг друга перестреляли. Чтоб ты понимал, до лагеря оттуда было километров тридцать, в те времена казалось немыслимым преодолеть такое расстояние одному. Но я таки добрался. Несколько раз отбивался по дороге от бродячих псов, однажды попал под обстрел, замерз, изголодался. Но — к маме вернулся. Жалел только о том, что напуганный румынский мальчик со мной не пошел — при первой же возможности убежал и на крики не оборачивался. А так, может быть, был бы у тебя сводный братец.
Зачарованный этой невероятной историей, я молчал.
— Ну а теперь второй твой вопрос. Тумак — такое было тогда прозвище у Гриши Тумановского.
— Да ты что?! — ахнул я.
Я вдруг вспомнил и совершенно по-другому оценил слова физрука, сказанные мне после урока. «Цеплялся за жизнь как зверь, не щадя ни себя, ни других», — говорил он о себе в молодости, противопоставляя моему отцу.
— И вот тебе главная мораль этой истории, Димка, — допив чай и поднявшись из-за стола, папа ласково потрепал меня по голове. — Люди меняются. В том числе меняются к лучшему. Вот и Гриша изменился. И после той истории он десятки раз показывал себя смелым и достойным человеком. Каждый раз встречаясь с ним на улице мы пожимаем друг другу руки и даже можем выпить по бокалу пива, вспоминая о том, как он когда-то получил от меня пару хороших хуков справа.
— Да уж… — выдохнул я, жалея о данном слове не рассказывать об этой истории друзьям.
— Кстати, что там Григорий Семенович предложил? — поинтересовалась мама.
— Ну, он сказал, что хочет попросить Маргариту Петровну, чтобы весной, перед каким-то важным христианским праздником, ему разрешили сводить школьную экскурсию в Храм Скорби. Сказал, что он там пережил духовное перерождение. И, кажется, я понимаю теперь, о чем он. Наверное, после той трепки, которую ты ему задал, он уверовал в Бога и начал любить своих ближних…
— Не совсем так, там другая была история. Он переболел «мексиканкой», лишь чудом сумел выжить. А после такого — люди меняются, — вмешалась мама. — Но об этом как-нибудь в другой раз. Вообще-то мне его идея не по душе. Детям не место на нежилой территории.
— А вот я бы слишком сильно не тревожился, — неожиданно не согласился с ней папа. — Туда всего-то пару километров ходу. В теплое время года группе детей при хорошем сопровождении на этом пути ничего не грозит. Я считаю, им неплохо было бы туда сходить. Свою историю надо знать. Кроме того, это место, пожалуй, действительно навевает определенные полезные раздумья.
— А я не была там с тех самых пор, — покачала головой мама. — Как-то не очень хотелось. Хоть там и построили церковь, но для меня это место навсегда останется тем, чем оно было изначально — выселками для зараженных вирусом людей… и кладбищем.
— Мам, а мне было бы интересно сходить! — запротестовал я.
— Ладно, давай отложим этот разговор. Сомневаюсь, что Маргарита Петровна вообще это позволит. А если разрешит, то поговорим, — уклончиво закончила разговор мама.
Папа, кажется, хотел сказать еще что-то, но в этот момент услышал звонок своего коммуникатора и быстро умчался в родительскую спальню. Минуту спустя оттуда уже доносился его дипломатичный смех и оживленная речь на английском языке. Мы привыкли, что папин комм не умолкает сутки напролет и отец общается с сотнями самых разных людей на всех пяти языках, которыми он владеет. В Генераторном папа отвечал за связи общины со внешним миром. Именно на этом поприще он завоевал себе авторитет и признание среди односельчан. Но работа эта требовала полной самоотдачи и не предполагала ни минуты отдыха, когда можно было просто выключить коммуникатор и забыться.
— Да уж, — оставшись на кухне вдвоем с мамой, я улыбнулся. — Вот так история про Семеныча. В жизни бы не подумал. И много еще такого, чего вы с папой мне не рассказываете? Я ведь уже не ребенок!
— А ты что, обижаешься? — мама слегка пожала плечами. — Извини. Мы, на самом деле, пытаемся тебя как-то оградить от тех грустных воспоминаний. И себя, наверное, тоже. Осень и зима 56-го — 57-го были самым тяжким временем в истории общины, да и, наверное, всего человечества. В условиях «ядерно-вулканической зимы» земля не дала всходов и человечество столкнулось с голодом библейских масштабов. По миру ширилась «мексиканка», а впереди нее неслись жутковатые слухи о 95 %-ой смертности от вируса, окончательно убеждая людей в наступлении Судного дня. В те дни я и сама утратила присутствие духа. Реальность представала нам в таком мрачном свете, что мы уже и не пытались разглядеть светлое будущее за завесой безысходности — думали лишь о том, как дожить до завтрашнего дня. Люди с гипертрофированным инстинктом самосохранения по-звериному цеплялись за жизнь, не брезгуя никакими средствами. Все остальные — обретались в молчаливом отчаянии. Если бы ты, не дай Боже, пережил что-то подобное — тоже, наверное, старался бы об этом не вспоминать.
— Понимаю, — я скромно потупил взгляд, но тут же спросил. — А почему папа разозлился, когда я назвал его «героем»? Он же герой, самый настоящий, это все знают. Вот, например…
— Понимаешь, Дима, — мама вздохнула, слегка закатила глаза и на её лице отразилось выражение такой теплоты, которая не оставляла ни малейших сомнений в том, что она искренне любит своего мужа. — Твой папа — очень совестный человек. И он не любит, когда его нахваливают. Наоборот, относится к себе очень придирчиво. Но ты должен знать, что он действительно совершал очень сильные и самоотверженные поступки, и во многом именно благодаря им наша община смогла выжить и укрепиться. Только я говорю вовсе не о драках или стрельбе. Таким восторгаются только глупые мальчишки. Твой папа умеет прекрасно находить общий язык с людьми, строить с ними отношения. Я вообще не уверена, что наше селение не вымерло бы и не одичало, если бы не папино «дипломатическое путешествие». А ведь я сама тогда не верила в успех его затеи, отговаривала его идти. Даже плакала и ругалась.
Катерина Войцеховская смущенно улыбнулась, будто ей самой было сложно представить себя плачущей и ругающейся. А я, тем временем, не замедлил вставить:
— Я знаю, весной 57-го, шестнадцать лет назад, папа отправился в поход по окрестным общинам, чтобы установить с ними дружеские и торговые связи. Это тогда был подписан Пакт о дружбе и сотрудничестве в Доробанцу!
— Ты, Дима, не думай, что это было какое-то триумфальное шествие. После страшной зимы, которая фактически продолжалась и весной, голод и нужда в селении достигли той отметки, за которой люди хватаются за любые иллюзорные надежды, лишь бы не сидеть на месте. Комендант всяческими драконовскими мерами умудрялся удерживать порядок и стаскивать отовсюду последние остатки съестных припасов. Но этих остатков почти не осталось, а по всей округе благодаря стараниям наших мародеров распространились мифы о «кровавых бандитах из Новой Украинки», которые если не едят живьем младенцев, то уж расстреливают и грабят всех без разбору. У Володи был свой взгляд на проблему, не совпадавший со взглядом коменданта. Он был убежден, что всем выжившим людям надо объединять усилия, а агрессивный изоляционизм в конце концов угробит нас. Поэтому он решил нанести дружеский визит тем, кто обитает по соседству с нами и разубедить их в том, что от нас стоит держаться подальше. К нему примкнуло порядка сотни людей. Среди них, кстати, и Седрик, папа Джерома. Тогда он еще не пил. Несчастный одинокий ирландец, который волею судеб встретил конец света в чужой стране…