Соавторы

Лицо было немного ассиметричным. Высокие, почти монгольские скулы, смугловатая кожа, приподнятые уголки губ – чуть тонковатых, но это его не портило. А глаза не восточные, нет, – большие, тёмно-серые с чёрными точками по радужке. Он смотрел прямо в камеру, и от его взгляда хотелось скрыться. Фотография не студийная, снята, наверное, с телефона – но очень удачный ракурс. Я мысленно поаплодировала фотографу: «Браво, таких умных, острых…», – я старалась найти нужную метафору… – «дышащих глаз на миллион и не найдёшь». Хрипотца какая-то в этом дыхании, магия бархатного баритона.

Я лихорадочно просматривала его альбомы. Вот он с друзьями на пикнике в Подмосковье. А здесь со старой кинокамерой, вероятно, времён Чаплина. И много чёрно-белых кадров. А тут у водоёма с какой-то большой разрисованной доской. Подпись: «Мой новый вейк». Я залезла в Гугл, прочитала, что вейк – это доска для вейкборда; про вейкборд прочесть не успела, вернулась к его страничке. Обилие фотографий с девушками: все красивые, длинноногие, холёные, белозубо улыбаются… Груди под купальниками топорщатся… У меня никогда не будет такой шикарной груди, и мечтать нечего, к восемнадцати годам выросли только какие-то невнятные прыщики, и надежды на то, что из этих прыщиков распустятся настоящие наливные сиськи, не было никакой: впереди уже не рост, а увядание – так меня обычно утешает Белка. Я невольно поймала себя на мысли, что мне неприятно видеть Мирона в обнимку девушками…

Взглянула на раздел «Информация». Статус – «Без пары». Вот ведь лукавство какое. «Не женат» – звучит куда как нейтральнее. «Не женат» – значит, ты свободен от матримониальных уз, что, конечно, не означает отсутствие постоянной подруги… Ты этим своим статусом ничего не хочешь особого сказать, просто обозначаешь семейное положение. А вот статус «Без пары» информационно и эмоционально сильнее. Ты не просто холост, ты ищешь и кричишь об этом на весь интернет. Хотя у Белки в сети тоже статус «Без пары» – но у неё принципиальная позиция: с тех пор как её накрыло писательство, парней она недолюбливает. И про бывших своих не рассказывает даже мне. Так что для неё «Без пары» означает жизненное кредо и табличку на лбу «Не влезай – убьёт». А Мирон-то наш скромностью, вроде, не обезображен, вон с какими красотулями фотографируется…

Я ещё долго изучала его страничку, сидя на кухне и попивая остывший кофе, пока не услышала сзади шарканье тапочек: Белка проснулась.

– Чего не спишь?

– Бэлллл! Я нашла его!

Белка протёрла глаза и склонилась к монитору. Минуту мы молчали, её лицо оставалось неподвижным. Затем она холодно произнесла:

– Ну.

– Белка, это он, он!

– Мордашка так себе. В меру смазливый, не более. Фигура, правда, ничего, но для сюжета она неважна. И чем же этот бедолага так привлёк тебя, что ты хочешь оказать ему великую честь стать нашим гадёнышем?

– Глаза! Какие у него глаза! – промычала я.

– Ничего особенного. Полукровка какой-то. Помесь корейца со славянином.

– Глаза, Бэлллл!

– Имя дурацкое. Мирон. Фамилия не сочетается. Платонов. Не комбинаторно. – Белка фыркнула и поджала губы.

– Мы фамилию заменим. Имя оставим!

– Машка, ты слишком много кофе пьёшь. И не спишь по ночам. Давай, кончай дурью маяться, ложись, уже третий час.

– Ты капризничаешь, потому что не ты его нашла, тебе завидно! – упорствовала я. – В глаза, в глаза ему посмотри!

– Ну глаза. У всех глаза. Меня вот снять профессионально, я вообще Нефертити затмить смогу. Сколько мы с тобой парней пересмотрели, были и получше!

Белка бурчала, а сама пожирала взглядом страничку Мирона. Я чувствовала, она уже на моей стороне, ломается только для виду. Я принялась воодушевлённо пересказывать ей всё, что успела о нём узнать.

– Он врач, работает в реабилитационном геронтологическом центре. Занимается лечебной физкультурой с пожилыми инсультниками. Бывший спортсмен. В прошлом, возможно, был связан с неформалами: видишь татушку у него? Из-под воротника рубашки чуть-чуть торчит, зелёный треугольничек, видишь? Едва заметно, я сейчас увеличу фото: с ключицы на шею переходит, заметила? Это хвост ящерицы, я думаю. Или что-то масонское. Я потом узнаю, пороюсь на сайтах. Интересно, зачем он её вытравливал…

Белка помолчала.

– Всё-таки, чем он тебя зацепил?

Я набрала в лёгкие воздуха и выдохнула:

– У него сердце справа.

Белка выпрямилась и как-то очень внимательно на меня посмотрела.

– Откуда знаешь?

– От фейсбучины ничего не скроешь. Смотри, два года назад какая-то деваха на его стене истерила, называла бессердечным, он ей ответил, что сердце есть, но не там, где она думает, и приложил рентгеновский снимок.

– Может, соврал? Или снимок зеркальный?

– Нет, я уверена, нет! Есть такая аномалия, с ней рождается один человек на десять тысяч. Если вспомнить, сколько миллионов живёт в Москве, то из правосердечников можно составить население какого-нибудь Лефортово или Марьиной Рощи. Белка, господи, да что ты придираешься!

– Ладно. Иди спать.

– Так ты согласна?

– Хм. – Белка повернулась и зашаркала в комнату. – Можно пробовать. Только… – Она помедлила. – Только в конце мы его обязательно замочим.

– Как скажешь! – обрадованно выкрикнула я. – Я лично подготовлю для него самую изысканную смерть!

– Нет уж. Удавлю его я. Лишь на этом условии согласна.

– Лады.

Счастливая, я откинулась на спинку стула и только тут почувствовала, насколько устала. Глаза слипались и не было сил подняться. Кое-как я доползла до раскладушки и, не раздеваясь, провалилась в сон – вязкий, глубокий, синюшный, без сновидений.

На следующий день, как только Белка убежала в институт, я села за компьютер. Ну, Мирон Платонов, расскажи мне о себе.

Список его контактов был закрыт. Я подумала, что для книги это неважно, но мне было любопытно. Наверняка, там куча девчонок. Или женщин. Для моих бывших сожительниц по общаге тридцатилетний парень – уже перестарок, и интерес у них может вызвать только наличием денег. А я так не считаю. По мне это самый интересный мужской возраст. Ты уже всё попробовал, вкусил и дозволенного, и запретного, ты уже не сопливый студентик, а мужчина, не истекаешь слюной при виде каждой юбки, а с достоинством выбираешь и знаешь цену женскому полу. Мой Лёшка был, по сути, мальчуган-мальчуганом. Как только я привыкла к нему, раскрыла перед ним свою хрустальную душу, так он сразу скис. Как всё банально оказалось, мама, напишешь такое в книге, скажут: автор, ты скатился до серой пошлости, до бульварщины и бабства. Но это не книжная, а реальная жизнь, и она такая вот, чёрт побери! А когда у меня начались неприятности по всем статьям – и в институте, и со здоровьем, – так он и свалил, сказав, что, дела и, мол, не надо лепить из дружеского секса великую любовь. Конечно, так может поступить любой мужик и в тридцать, и в сорок. Только не Мирон. Я почему-то была уверена в этом. Его ждёт масса передряг по ходу нашей книги, но в такой вот моей ситуации, он повел бы себя не так, как Лёшка.

И да, я тайно гордилась им: красавец, спортсмен, врач и работает не в каком-нибудь распальцованном медицинском центре с золотыми унитазами, а в обычном пансионате, помогает старикам.

Я смотрела на фотографию, где Мирон дурачится с друзьями на прошлогодней Масленице, и думала о том, что между нами одиннадцать лет, полпоколения считай, а кажется, мы ровесники. Я могла бы тоже так валяться в снегу, прыгать через костёр, уплетать блины за обе щеки, слизывая языком текущее по подбородку масло, и хохотать до упаду. И нам нашлось бы о чём поговорить, несмотря на разницу в возрасте. Я снова вспомнила Лёшку. Да, мальчишество в мужчинах приветствую, мальчиковость ненавижу!

Гугл оказался скуп на дополнительную информацию о докторе Мироне Платонове. Пара упоминаний его имени в списках участников медицинского форума, да несколько ссылок на статьи о конференциях – их я прочитала, разумеется, но ничего полезного для книги не выудила. Посты на «Фейсбуке», под которыми он ставил лайки были разношёрстными: и медицина, и кино, и политика-лайт – не оппозиционные, а так, чьё-то мелкое недовольство. Может этот «кто-то» просто его приятель. Хотя, если бы Мирон был оппозиционером, Белке бы понравилось.