Страница 35 из 36
Вообще, по этому поводу между Жигаревым, Копцом и Красавиным была дискуссия. Генерал-майор Копец стоял за то, чтобы в первую очередь выбить у немцев истребители, мотивируя, тем, что без них с бомбардировщиками будет справиться легче. Жигарев своего определенного мнения не высказал, а Красавин стоял на позиции выбивания в первую очередь бомбардировщиков. Обоснованием этого взгляда была необходимость оказания хотя бы косвенной помощи своей пехоте. Свои бомбардировщики, ввиду их невысоких летных характеристик для сегодняшнего дня и ожидаемых больших потерь, решили не поднимать. Так вот, помочь пехоте можно было, лишь уменьшая ударную силу второго Воздушного флота – выбивая бомбардировщики в первую очередь. В итоге Жигарев принял волевое решение, согласившись с предложением Красавина. Всего этого лейтенант Егоров не знал, но ему и его товарищам предстояло претворять эту концепцию в жизнь.
Занятия шли до 17.30 с перерывом на обед. В 17.30 пилоты отправились на ранний ужин, и после него состоялся короткий митинг, на котором оба замполита и командиры полков призвали личный состав к верности присяге, любви к социалистической Родине и готовности отдать жизнь за идеалы революции и независимость Родины. Генерал-майор Красавин в конце лишь пожелал всем удачи и добавил, что будет лучше, если отдавать жизни придется немецким летчикам за их фатерлянд, а задача наших летчиков лишь помочь им в этом благородном деле.
По окончании митинга был объявлен отбой для летного и технического составов обоих полков. Самолеты были уже подготовлены. Подъем для техников был запланирован на час ночи, для летчиков на полвторого. На 3 часа был назначен старт трех МиГ-15 УТИ – разведчиков и следом шесть пар 1-й эскадрильи МиГов. Через 45 минут планировался взлет второй эскадрильи и еще через 45 минут – третьей. Еще три разведчика стартовали через полтора часа после старта первой тройки, еще через полтора часа – третья тройка. 161-й полк должен был быть в готовности к взлету по команде обзорных РЛС о входе в их зоны больших групп самолетов противника. Для 161-го полка в связи с наличием у них радиосвязи придумали систему «пароль – отзыв», сменяемую для каждого вылета и доводившуюся от комполка до командиров звеньев. Проблемнее было с другими дивизиями и полками. Сложность опознавания самолетов решили немного облегчить заранее определенным эшелоном возврата наших самолетов, не совпадающим с обычными высотами, используемыми немцами. Плюс им было запрещено приближаться к Минску ближе чем на 50 километров. В этом случае в воздух поднимался один из полков 43-й ИАД, отряженной для защиты Минска. Для них действовал запрет подлета к Минску ближе 15 километров. В случае невозможности остановить противника до этого рубежа, они должны были выйти из боя и не мешать работе ПВО города.
21 июня 1941 года.
Минск
21 июня начали прибывать по железной дороге передовые части 16-й и 19-й армий Лукина и Конева. Их тут же отправляли в УРы старой границы на подступах к Минску. Все Штабы ЗОВО, ВВС, НКВД – перебрались в полевые пункты управления. В должность командующего Западным фронтом вступил генерал армии Жуков, генерал армии Павлов был назначен его заместителем и в данный момент занимался подготовкой УРОв и размещением войск в них. Особый корпус РГК, используя все имеющиеся танки дивизий, интенсивно проводил обкатку личного состава прибывающих частей. Готовились данные для создания сетей радиосвязи – потомки поделились имеющимися в их распоряжении радиостанциями – в батальоны стрелковых дивизий корпуса были переданы все имеющиеся тактические радиостанции Р-105 и Р-107, две командных радиостанции Р-140 в Минске и Москве обеспечивали прямой канал, закрытый ЗАСом временной (для 70-х годов) стойкости, взломать которую в условиях 1941 года немцам было не под силу. Все радиостанции – включая и Р-105, 107 – охранялись дополнительно. Ежедневно с командирами всех степеней дивизий, входящих в корпус, проводились теоретические занятия по тактике и организации взаимодействия. После обкатки планировались тактические полевые занятия в составе «мотострелковый (танковый) взвод 134-го МСП – стрелковая (мотострелковая-танковая) рота» дивизий РККА. Одновременно артиллеристы точно так же отрабатывали взаимодействие с артполками, используя возможности инструментальной артразведки и управления огнем потомков. На этот компонент борьбы с вермахтом были обоснованные серьезные надежды. Похуже дело обстояло у ПВОшников. Максимум, чем могли помочь потомки – указать курс, высоту, скорость целей. А уж в стрельбе помочь не могли. В штаб Корпуса к офицерам из уже далекого 1979-го иногда заезжали машинисты из их времени, с которыми они успели сдружиться – Смотрыкин и Баранов. Они беспрерывно курсировали по маршруту Москва – Минск – Москва. Сначала им было очень тяжело, но к ним сразу же прикрепили опытных машинистов, которые, так сказать, без отрыва от производства успешно осваивали управление и обслуживание тепловозов. К каждому из тепловозов прикрепили по одному купейному вагону, в которых бригадам можно было отдохнуть. Поэтому сейчас и втянулись, и полегче стало. Хвастались, что так как каждый из них водил в пять раз более тяжелый поезд, нежели обычный, то по распоряжению Сталина и зарплату им положили в пять раз большую. В общем – в перспективе они были не бедными людьми.
21 июня 1941 года.
Москва
Утром Сталин вместе с Берией и Шапошниковым смотрел очередной фильм потомков. Выбрал для просмотра фильм «Они сражались за Родину». Да, научились потомки снимать фильмы о войне и простых солдатах на ней. В эпизоде построения полка старый маршал что-то подозрительно стал сморкаться. А после просмотра задумчиво заметил: «У меня создалось такое впечатление, что многие из артистов реально прошли войну. Настолько они естественно выглядели в картине». – И ушел от Сталина задумчивый. Последние часы были самыми мучительными. Все, что они могли сделать за эти пять сумасшедших суток – они сделали. Теперь оставалось самое трудное – ждать. Примерно в 10 часов позвонил Молотов и сообщил, что Маннергейм от личной встречи отказался, но письмо в посольстве приняли.
Сталин стоял у окна и размышлял. Потом произнес: «Кто не спрятался – я не виноват!» Пошел к столу, на котором лежала папка, принесенная сегодня утром Берией и в которой, как он пояснил ему, лежит интересное письмо, переданное через сотрудника госбезопасности от одного жителя Вязьма-Брянской. Открыв папку, он начал читать написанное от руки письмо.
Здравствуйте, товарищ Сталин! Раз судьба дала мне и всем моим товарищам по этим событиям второй шанс прожить еще раз часть своей жизни, я, как коммунист, не имею права не описать принципиальные моменты жизни нашего общества после вашей смерти. Я думаю, товарищи военные расскажут вам все, что знают они. Я же опишу отдельные моменты нашей гражданской и партийной жизни. Пишу это я потому, что эти моменты создают тенденцию, которая может нас привести к потере завоеваний социализма.
Я родился и вырос в смоленской деревне. На моих глазах происходил переход деревни от частно-собственнического образа жизни к колхозному. Да, было непросто! Первые председатели колхозов зачастую пытались использовать общественный труд себе в прибыль, записывая лишние трудодни своим родственникам. Но в деревне ничего скрыть нельзя – такие председатели руководили колхозом не более года и с позором выгонялись с должности. Постепенно люди разобрались с тем, кто может быть председателем, а кого и близко к власти подпускать нельзя. И деревня начала оживать. И тут война. Подростком я вместе с односельчанами пережил то, как четыре раза фронт прокатывался через нашу деревню. Мы жили в землянке, ели лебеду, но верили, что победим. Нам повезло – так как в деревне к моменту ухода немцев домов не осталось – нас не сожгли вместе с домами, как соседнюю деревню. После ухода немцев наши матери и мы, пацаны, на своих плечах за 50–70 км носили в мешках семенное зерно со станции, пахали землю на себе и на уцелевших коровах. Но каждый свято верил, что закончится война, и мы все станем жить еще лучше, чем до войны.