Страница 2 из 14
– Так, ну что тебе сказать? Из хорошего у меня для тебя лишь то, что высокой комиссией, проводящей расследование действий особой роты главного квартирмейстерства армии, признано, что твоей вины в неисполнении приказа командира дивизии, генерал-поручика Каменского в том, чтобы оставить Ришский перевал, нет. Ибо находился ты до самого своего выхода из полевого лагеря под командованием у генерала Суворова. И о том, что он от оного отстранился, не знал. Установлено, что нет твоей вины и своеволия и в том, чтобы занять Ришский горный перевал. Собственноручно написанное распоряжение Суворова тут пришлось как раз в помощь, и нашелся-таки тот письменный приказ по главному квартирмейстерству о передаче вас в его непосредственное и прямое подчинение. И как только сразу его не нашли? Удивительно сие! Ох уж эта канцелярия, ох эти бумажные души! Затеряли, видать, они его сами, не в ту папку документ сунули, – и он иронично хмыкнул. – С этим-то со всем ладно, ну а вот теперь мы переходим к плохому. После десяти дней осады в крепости твоя рота влилась в состав бригады Заборовского и затем ушла с ним на равнину к Бургасу. Потом бригада получила приказ вернуться в Шумлу к основным нашим войскам, а вот ты опять занял ранее оставленную тобой крепость и удерживал ее до подхода меня и секунд-майора Сулина. Вот здесь уже так, как раньше, «по-простому» не отвертишься. Бригадир ведь фактически включил твою роту в состав своего подразделения, и выходить обратно с перевала вы должны были вместе с ним. Но ты же у нас самый умный стратег и посчитал, что вполне вправе поступать именно так, как тебе хочется. А этим чуть было не сорвал всю сложную комбинацию по ведению переговоров генерал-фельдмаршала. Ты хоть сам-то представляешь, что бы было, если бы Реис-эфенди Ибрагим Мюниб, стряхнув с себя мозги своего сотника, убитого прямо у него на глазах, развернулся бы возле крепости и убрался восвояси в Стамбул? А, Егоров, представляешь?! – барон пристально смотрел на Лешку. – Ну-у? Чего ты молчишь?
– Но он же не убрался, ваше высокоблагородие, – вздохнул молодой офицер. – Значит, ему мир был даже еще нужнее, чем нам. А убрался бы… – и Лешка, набравшись храбрости, поднял глаза на куратора. – Тогда бы наши дивизии перешагнули через удерживаемый перевал и двинулись бы к проливам. И неизвестно еще, какие условия мира были бы тогда, когда мы подошли бы к столице турок.
Фон Оффенберг откинулся на спинку своего массивного стула и с прищуром уставился на егеря.
– Егоров, вот скажи мне на милость, почему я все время должен тебя откуда-то вытаскивать, а? Ну что у тебя за талант-то такой – находить себе неприятности? Очень крупные неприятности, хотелось бы заметить! Странный ты человек, молодой, в чем-то развитый не по годам и в то же время вот дурак дураком, словно бы недоросль поместный. Как будто в тебе две личности одновременно уживаются! Ты делаешь выводы и принимаешь решения и как зрелый муж, и как глупый мальчишка одновременно. Как так-то?! – полковник уставился в стол, посопел, как видно обдумывая, стоит ли ему вообще продолжать весь этот разговор. И наконец, похоже, принял решение. – Ладно, в твоих словах и в поступках, конечно, есть свой резон, если оценивать их с уровня совсе-ем молодого офицера. Ну вот, захотелось тебе совершить подвиг во славу Отечества. Проявил ты самостоятельность и положил половину роты, разменяв ее на несколько сотен жизней врага. Только вот у молодых офицеров всегда ведь есть те рамки, которые им ставят более сведущие и умудренные жизненным опытом начальники. А тут ты действовал совершенно самостоятельно, основываясь только лишь на своем личном и узком видении обстановки. Если бы ты ушел вместе с бригадой, если бы ты только ушел… – и барон хлопнул ладонью по столу. – Ладно, в любом случае мирный договор уже заключен, и ни ты, действуя из лучших побуждений, ни многочисленные внешние силы изменить уже здесь ничего не смогли. Осталось его только ратифицировать, а для этого нам нужно время. Мы не могли идти на Стамбул, Алексей, – вздохнул барон, – никак не могли. Во всяком случае, не сейчас. Это означало бы, что мы начинаем войну сразу с несколькими европейскими государствами, крайне не заинтересованными в таком резком усилении Российской империи. Три полнокровных австрийских корпуса только лишь ждут сигнала, чтобы ударить нам в открытый фланг в Верхней Валахии. Франция и Англия готовы направить свои экспедиционные силы на помощь османам и запереть наш флот в Средиземноморье. Союз с Пруссией совсем не надежен. Фридрих думает только лишь о своей личной выгоде и ни за что не прольет за нас каплю крови своих гренадеров. В Швеции новый король спит и видит, как его корабли высаживают десант в устье Невы, а он потом стоит себе величественно на балконе Зимнего дворца и принимает оттуда парад своих войск. У нас нет столько сил и средств, Алексей, чтобы воевать со всей Европой, и только лишь из-за того, что какому-то капитану вдруг захотелось прогуляться по Стамбулу. Европа, – хмыкнул полковник. – Да что там далеко ходить, у нас вон Емелька Пугачев недавно Казань взял и теперь похваляется аж на саму Москву идти! Все уральские заводы уже в его руках, и теперь они ему пушки да ядра льют. Все Поволжье разорено и пылает восстанием. В центральных губерниях дворянские усадьбы горят, их хозяева вокруг на деревьях развешены, а толпы крепостных к самозванцу в войско спешат. Мы в шаге от той национальной катастрофы, какая случилась после смерти Бориса Годунова. Ты помнишь, что тогда было с Русским царством? Нет, прав, сто раз прав фельдмаршал Румянцев, разыгравший эту архизапутанную комбинацию с турками и заставивший их заключить с нами мир. Нам нужно время, чтобы привести все свои внутренние и внешние дела в порядок, а вот потом мы еще посмотрим, кто будет диктовать свою волю на Балканах.
Алексей сидел, вперив свой взгляд в стол. Сейчас ему хотелось просто провалиться на месте, хотелось сжаться в комок под этим ироничным и все понимающим взглядом. Вот так всегда, а ведь он хотел как лучше. Неужели все было зря? Все эти десять дней ожесточенных боев на перевале. Неужели зря легли в эту каменистую землю Болгарии десятки его ребят, его славных егерей-волкодавов?!
– Ну и чего ты, как девица-скромница, покраснел, а, капитан? – усмехнулся барон. – Дошло, наконец, до тебя, что не все так просто и не всегда самое быстрое и прямое решение есть самое лучшее? Ладно, вижу я, что у тебя голова наконец-то работать начала и что ты сам все понял, отчего это на тебя гнев начальственный вот так вот изобильно вдруг пролился. А то интриги у него, видишь ли! Героев славных завистники грызут! Хотя и это, конечно, есть, не отрицаю. Ну как же без них?! – и он хлопнул Лешку по плечу. – Ну-ну! Не раскисать, капитан! Ты же вроде как самый главный у меня волкодав. Чего теперь нос-то повесил?! Ладно, скажу я тебе то, чего, может, и не надо было говорить, дабы воспитательный эффект от сего разговора не понизить. Не зря вы вцепились в те камни на Ришском перевале! Не зря все это, Егоров! И, похоже, не зря вы свои зубы показали самым большим министрам Блистательной Порты Оттоманской империи. Впечатлили, так сказать, произвели эффект! Не ожидали они для себя здесь такого приема! Ох, не ожидали! Думали, что перед ними тут заискиваться все сразу же будут. Станут церемониальные парады устаивать да пылинки с них сдувать, лишь бы такой нужный мирный договор в этой затянувшейся войне поскорее заключить. А тут на тебе! Вдруг разом мозги начальника охраны да на шитый золотом шелковый халат! Еще и жерла орудий со стволами штуцеров смотрят тебе прямо в душу! Ах, нахалы! – и Генрих Фридрихович аж причмокнул от удовольствия, как видно, мысленно смакуя и представляя всю эту картину. – Что Реис, что Нишанджи эфенди – все они в один голос потребовали у нашего главнокомандующего головы унизившего их русского молодого офицера в такой грязной зеленой форме, да еще и с волчьим хвостом на шапке. Но, как видно, в голове уже прокрутили, что раз русские себя так агрессивно ведут, так, значит, совершенно они в себе уверены и большую силу за собой чувствуют! Ну, разумеется, и их высокопревосходительство, он ведь тоже весьма не глуп, да и людей хорошо знает и чувствует, коли уж вообще до таких вот высот власти дошел. Румянцев разом на ступеньку выше требования от нашей стороны поднял. А что? Все равно ведь уже былого не вернуть, коли такое случилось. Ну вот такие у меня офицеры в войске, еле сдерживаю я их, сиятельные господа турки. Так и горят они желанием к вашим проливам идти да столицу Османской империи на свой остро отточенный штык взять! А за непочтительное отношение к столь уважаемым людям, как вы, это да-а. Ух, я его накажу! Ох и накажу нахала! Да по всей строгости! Даже не сомневайтесь, уважаемые министры Османской империи! И накажет ведь, Егоров, как-никак это же генерал-фельдмаршал, а не какой-нибудь там полковник, пусть даже и со связями! – барон с прищуром смотрел на Алексея. – Подробнейший рапорт о всех твоих похождениях, капитан, в ярких красках и в самом выгодном свете уже ушел туда, куда надо, – и он кивнул на крышу шатра. – Какая уж там реакция на него будет у сильных мира сего, я покамест и сам не ведаю, да и будет ли она вообще, мне это тоже сейчас неизвестно. Но вот что я в точности знаю, так это то, что тебе пока на глаза высокому армейскому начальству показываться вообще смысла никакого нет. Ну вот зачем ему портить такое хорошее настроение? У него сейчас одни лишь лавры по столь знаменательной виктории на уме. Ему нужно победные реляции наверх слать, повышения в чинах и больших премиальных оттуда ждать, а тут вдруг ты словно немой укор для его «чистой» и «незапятнанной» совести. Не-ет, точно, никак нельзя здесь светиться! Может, тебя вслед за генералом-поручиком Суворовым отправить? Его, я слышал, на поимку Емельки Пугачева к Волге готовятся послать.