Травма

   На этом месте моё красноречие иссякло. А что "я тоже"? А какие выводы сделал я? Легко делать их за других! - Я видел, с каким вниманием смотрят на меня Мухтар и Рустам, даже Саня, который прикидывался, что спит, задержал дыхание.

  - Я вообще всё поменяю. И друзей и образ жизни...пить брошу, в институт поступлю. В конце то концов, пацаны, мы чё здесь просто так? Должен же быть какой-то плюс...

  Кульминацию моего выступления разрушила Лидия, яростным вихрем залетевшая в палату.

  - Так, ты сегодня замолчишь? Троцкий хуев!

  После секундной паузы палата снова взорвалась хохотом. Закатывался Мухтар, взахлёб хохотал Рустам, вытирая простынью слёзы. Саня опять сучил поднятыми вверх ногами (точно малое дитя). Даже Коля, судорожно тряся головой, прыскал в усы.

  - Ну всё, всё - не могла удержаться от смеха Лидия. - Замолчали и чтобы я вас больше не слышала.

  ПОСЛЕДНИЙ ЗВОНОК

  Я долго пытался заснуть под щебетание пробудившихся птиц. Мне было хорошо. Возбуждение сменилось сладостным облегчением. Такое бывает после хорошего секса. Этой ночью я услышал всё то, что хотел, и услышал это от себя самого. Конечно, эта речь предназначалась не парням в палате. Это был выплеск эмоций, ответ самому же себе на наболевшие вопросы. Хотя, кто его знает, может и парням это пошло на пользу. Иногда бывает такое, что услышанные от незнакомого человека слова могут изменить твоё представление о тех или иных вещах.

  Наконец я провалился в глубокий лёгкий сон. Я парил в ярко синем небе, и подо мной огромным заснеженным полем проплывали кучевые облака позолоченные солнцем.

  "Как это здорово! Это прекрасно" - мягкий приятный голос звучал в моей голове. "Это великолепно, это...это больница...это вам не курорт...устроили тут притон..." - приятный голос постепенно набирал силу и превращался в баритон Васюкова.

  Я открыл глаза. Он стоял посреди палаты, как обычно держа руки в карманах своего застиранного халата.

  - Я вас всех сегодня же могу разогнать по домам за нарушение больничного режима! Будете в домашних условиях капельницы ставить...- в голосе Васюкова не было злобы. Это был голос взрослого мужика, поучающего шкодливого сына. Разве отец может всерьёз злиться на своего сынишку?

  - Сергей Иванович, я тут не причём! Мне самому всю ночь спать не давали. - Коля снова обрёл дар речи при виде доктора.

  Васюков игнорировал его реплику и стал подводить черту.

  - Предупреждаю в первый и последний раз. Ещё один такой сабантуй и поедете по домам. - За спиной Васюкова стояла Лидия, которая кивала головой на каждое его слово. Сейчас это напомнило мне школьный педсовет.

  - Лида, это он у нас самый громкий? - спросил Васюков у сестры, указывая в мою сторону. Лидия почему-то покраснела и кротко кивнула.

  - Кто бы мог подумать! - Васюков, улыбаясь, качал головой. А мы ещё месяц назад думали не жилец, потеряем его...Смотри-ка ты, ожил. Ну, давай, оратор, готовься к выписке. Перевожу тебя на домашнее лечение.

  Так внезапно подошла к концу моя больничная история. Теперь мне оставалось ждать, когда Васюков подготовит историю выписки и за мной приедет шурин, который отконвоирует меня в одиночку. Скоро я выйду на больничное крыльцо и подставлю лицо жаркому августовскому солнцу. Мир, на два месяца сжатый больничными стенами, раздвинется, разрастётся до необычайных размеров. Разве мог я видеть этот мир таким раньше, до того как сюда попал. Нет, он был серым и неуютным, как тёмный тоннель. Чтобы увидеть его таким ярким и многогранным, какой он есть, нужно немного постоять на краю.

   Я прощался с палатой и со всеми её обитателями. Было немного грустно, как в конце смены в пионерском лагере, когда все записывают адреса друг друга в надежде встретиться там, в холодном мрачном городе. Но, как правило, никто уже не встречается, потому что, стоит только попасть в другую среду, всё тут же меняется. Меняется обстановка друзья, наваливается куча дел и обязанностей и та милая лагерная компания остаётся только воспоминанием. Так же и здесь. Пока мы находимся в этой палате, мы связаны общим недугом физическим и душевным. Здесь мы команда, которая коллективно борется с болезнью, депрессией и скукой, а там чужие люди, не имеющие общих интересов и целей.

  Тяжелее всего мой уход давался Мухтару, это было заметно по его тоскливому взгляду. Что тут говорить, ведь мы провели вместе два месяца. Два месяца друг напротив друга в одном помещении. Я подумал, что, наверное, эта палата в его глазах тоже изменится, когда в ней не будет меня. Скоро на этой койке будет лежать другой человек и Мухтар, глядя на него, будет вспоминать меня. Конечно, всё забывается, но что-то остаётся навсегда. Встречаясь друг с другом в таких нелепых условиях и в критической обстановке, мы хоть на капельку, но меняем друг друга. Какая-то маленькая часть Мухтара навсегда останется во мне, надеюсь, что и в нём до сих пор живёт микроскопическая частичка меня. И все эти парни, врачи, медсёстры оставили во мне частички себя, не зря же я до сих пор храню в памяти всю эту историю. В этом месте мы были настоящие, только здесь мы могли увидеть души друг друга в разрезе.

  На короткое время мы были выброшены, каждый из своего беличьего колеса, чтобы задуматься, возвращаться ли обратно. Не знаю, как они, а я со временем вернулся в это же колесо, и перебирал в нём лапками до тех пор, пока другая более мощная волна не выбросила меня оттуда. Но это уже другая история. Что же касается моих сопалатников, то я очень надеюсь,

  что все кровавые мясорубки этого мира вдруг стали обходить стороной Вову-Терминатора,

  что Саня, каким то чудом попал на другую, далёкую от криминала дорожку,

  что Рустам наконец-то стал ценить то, что имеет и перестал гоняться за запрещёнными свиньями,

  что Женя десантник научился делать свою работу ещё лучше, чем до того, когда у него были все пальцы;

  что морячок покинул свой скафандр живым;

  что Лариска нашла себе хорошего мужика (пусть даже в стенах этой больницы).