Страница 42 из 80
Глава 14
Сделав заказ кузнецу, Родимцев направился к берегу озера, туда, где сержанты ордена тамплиеров устроили водопой для лошадей. Григорий подошел к своему расседланному коню, который жадно пил воду из озера. Перед ним раскинулась водная гладь Галилейского моря, которое Родимцев помнил на картах двадцать первого века, как озеро Кинерет. Водоем славился питьевой водой хорошего качества.
Григорий смотрел вдоль городских стен на северо-западный берег озера, где возвышались два больших холма, называемые Рогами Хитина. Там наверху в нескольких километрах от озера когда-то состоялась печально знаменитая битва крестоносцев с армией Саладина. В тот раз крестоносное войско, движущееся на Тибериаду со стороны Акры, в такую же жару не сумело дойти до воды. И это предопределило печальный исход сражения. Следствием поражения стал захват Саладином Иерусалима. А все из-за того, что питьевая вода в этих засушливых жарких краях является важнейшим стратегическим ресурсом. Без доступа к воде в этих краях сражаться чрезвычайно трудно. И ни в коем случае нельзя планировать сражение. Победить, не имея достаточного количества воды, почти невозможно, потому что и люди, и кони постоянно теряют жидкость, потея на жаре, и очень хотят пить.
У самой озерной воды все-таки было чуть менее жарко, чем в душном воздухе кривых городских улочек. И Родимцев присел в тени чахлой ивы на какой-то большой камень, оставшийся от старинной разрушенной постройки. Их лежало много у самой воды. Кресты, выбитые на этих камнях, говорили о том, что когда-то на этом месте находилась не то церковь, не то просто часовня, которую разрушили завоеватели. Какой-то сарацинский лучник пустил в сторону Григория с южной башни стрелу, но она бессильно воткнулась в песок, не долетев метров пятнадцать. Орденские сержанты, организовывая водопой, предусмотрели возможность вражеского обстрела, правильно определив безопасное расстояние.
Вдалеке начали раздаваться глухие удары. Это заработали катапульты осаждающих, бьющие по району городских ворот, расположенных в центральной части стены. За это время к христианам подошла пехота, надежно защитив все подходы к катапультам со стороны осажденных. И сарацины не рисковали делать вылазки. Скорее всего, они надеялись на прочность стен и ждали подмогу за которой уже были посланы корабли, отчалившие от городских причалов. Так что расслабляться не представлялось возможным.
Отдохнув несколько минут, Григорий поднялся с камня, внезапно вспомнив, что даже не позавтракал. Погладив боевого коня и оставив его заботам сержантов, он направился в расположение отряда. По его приказу братья-рыцари заняли здание постоялого двора, расположенного на въезде в город с юга, рядом с той мечетью, которую капелланы спешно переделывали в церковь. В постоялом дворе он прошел в трапезную, где сержант-кашевар выдал ему горячую арабскую лепешку и полную глиняную миску с овсянкой, густо приправленной трофейным изюмом, что было просто роскошью по нынешним временам, когда вокруг имелось столько голодающих и пострадавших от войны.
Бойцы отряда частично уже поели. Но несколько братьев-рыцарей еще сидели над своими мисками в просторном зале. Только Родимцев уселся на лавку за длинный деревянный стол и начал деревянной ложкой есть вкусную кашу, как подошел оруженосец и сообщил, что пойман какой-то важный сарацин и другие знатные пленные. И в отряде ожидают решения командира о том, что с этими людьми следует делать.
— Давай их прямо сюда по одному. Допрошу, пока ем. Только толмача из наших, который знает сарацинский язык, тоже приведи, — приказал Родимцев.
Первый пленный, которого звали Гюлен Бодар оказался местным купцом. Это был полный бородатый мужчина с пухлыми щеками, одетый в зеленый халат и тюрбан такого же цвета. На ногах его красовались мягкие кожаные туфли с длинными носками, загнутыми кверху. Рядом встал по стойке «смирно» сержант-полукровка по имени Жан, хорошо знающий язык и обычаи сарацин.
— Переведи ему, чтобы рассказывал, чем занимается и как может быть полезен христианам, — дал указания Грегор Рокбюрн.
Толмач перевел сказанное командиром отряда пленнику. И тот начал говорить. А сержант переводил.
— Я купец. Мне принадлежит вот этот постоялый двор, который вы захватили. Я много чего знаю, но пока вы не дадите мне гарантии, что будет возвращена моя собственность, ничего говорить не собираюсь, — важно сказал сарацин, гордо выпятив вперед толстое брюхо.
Родимцев, прищурившись, оглядел купчину, потом спросил:
— А если я дам тебе такие гарантии, то что ты интересного расскажешь?
— Например, у меня есть сведения о той армии, которую за городскими стенами ждут на подмогу, — сказал купец.
Командир отряда тамплиеров кивнул и проговорил:
— Отлично. После того, как закончится война, постоялый двор будет возвращен собственнику. Но без возмещения ущерба. Даю слово тамплиера. Так что скажешь?
— Из города на корабле послали гонцов, которые передадут в Дамаск и дальше султану Бейбарсу, что Тибериада в осаде и просит помощи, — поведал купец.
— Тоже мне секрет, это я и сам знаю, — усмехнулся Григорий. Он попросил толмача перевести купцу, что это не является тайной, а гораздо больше интересуют сведения о количестве, качестве и расположении сарацинских войск внутри города.
Но, ничего внятного, кроме того, что было и так известно от тех же госпитальеров и от Мансура, купец сообщить не мог. Остальные пленники, торговцы из продуктовых лавок, оказались еще менее информированными. Допрашивать таких пленных казалось пустой тратой времени. Один был торговцем оливковым маслом и оливками, другой продавал изюм и финики, третий специализировался на разных сортах орехов.
За беседой с пленными Гриша благополучно доел свою кашу и отставил в сторону миску, собираясь распорядиться, чтобы пойманных купцов пока держали под охраной на случай возможного обмена на пленных христиан. Имущество пленников, конфискованное по законам военного времени в их лавках, мешки с изюмом и орехами, а также емкости с оливками и маслом уже отдали на кухню отряда для пополнения рациона воинов ордена Храма. Грегор Рокбюрн мог бы, конечно, приказать вздернуть нехристей на дыбе и поджаривать им пятки, выпытывая сведения о тайниках с золотом, серебром и драгоценностями, но как же тогда христианская добродетель? Потому ничего подобного Григорий, конечно, не сделал.